— Тебе не стыдно? — стараюсь говорить спокойно, чтобы концентрация истеричек на квадратные метры палаты не зашкаливала.

— Мне? Это я здесь без ног осталась, если ты не заметила, — бросает грубо, руки на груди скрещивает после того, как щёку, обожженную моей ладонью, растерла.

— Заметила. А ещё заметила, как парень из соседней палаты, которому ногу ампутировали тоже, между прочим, после аварии улыбается даже самой неумелой медсестре и по коридорам с костылями гуляет, чтобы не залеживаться, хотя по глазам видно — ему очень сложно даётся каждый шаг.

— К чему ты клонишь? — Манька хмурится сильнее и губы кусает.

— А к тому, что у него действительно безнадежный случай. Потому что новые конечности человек отращивать не умеет. Ему всю жизнь теперь с этим жить, другого дано не будет. А ты, лошадь целая с двумя ногами, разнылась. Да он бы до потолка прыгал, подари ему судьба твой шанс в процентах возвращения к прежней жизни. Только у него навсегда статичный ноль, — пальцами цифру показываю. — А у тебя пять с перспективой повышения. Ты уже выигрываешь.

— Я…

— Ты. Ты не думала об этом. Конечно, проще же на всех подряд срываться и голодом себя морить. Жалеть себя. Очень выгодная позиция. А ты попробуй сделать что-то. Хотя бы попробовать. Пока еще мышцы не атрофировались без возможности восстановления и у тебя есть эти чёртовы пять процентов.

Выдыхаю.

Дышать забывала во время этого практически монолога.

Это я для Мани такая собранная и убедительная — в душе же очень боюсь, что мои слова никак на подругу не повлияют. Что не зажжётся больше в её глазах свет.

Хотя бы крохотный узкий лучик надежды…

— Я приду завтра, — продолжаю. — И если всё останется в прежнем ключе — никогда больше не подниму эту тему. Но знай одно: мне до слез будет жаль потерять моего светлого человечка, который однажды решился противостоять всему миру. И у него получилось.

Не даю Мане ответить и слова.

Выхожу из палаты, пока не разревелась прямо там.

Уже в коридоре могу позволить себе моргнуть и почувствовать горячую влагу на щеках.

— Прости меня, девочка, — женщина протягивает мне бумажный платок, на котором остаются чёрные потёки от туши, когда я пытаюсь осторожно вытереть глаза.

— Не понимаю, — мать Мани долго смотрит на меня, а потом садится рядом.

— Я ошибалась. Не думала, что в пятьдесят лет у меня взгляды на жизнь перевернутся. Ты ведь единственная из Машиных подруг, кто о состоянии моей дочери беспокоится. Даже мне звонишь, несмотря на то, как я с тобой в прошлом обращалась. Прости меня за всё, если сможешь.

На это я могу лишь улыбнуться и ободряюще сжать женскую ладонь.

— Всё будет хорошо, — дежурная фраза, но для неё она сейчас словно воздух.

В салоне с моими волосами делают что-то невообразимое. Я бы своими руками не из того места точно напортачила бы сильнее обычного от волнения и сожгла бы себе половину имеющегося.

Девушка укладывает последний легко подкрученный локон и закрепляет лаком финальный результат, который просто потрясающе смотрится со стороны.

Настолько легко, свежо и мило, что я долго всматриваюсь в зеркальное отражение, которое, кажется, даже сбросило пару лет.

Обычно растрепанные волосы обрамляют лицо так, что я замечаю откуда-то появившиеся точеные скулы и большие оленьи глаза.

Думаю, после того, как я сменю привычные джинсы заранее подготовленным платьем, маленькие девочки на улице запросто могут начать принимать меня за волшебного персонажа из их любимой сказки про девочку, которая пожертвовала своим голосом ради любви.

Печальная история, на самом деле.

Матвея я жду на улице.

Успеваю замерзнуть, едва не подвернуть ногу в темноте на не слишком ровной дороге, потому что мне не стоится на одном месте, и почистить память телефона от ненужных фотографий.

Мама недавно прислала новую фотографию: Алекс нарисовал для меня рисунок, который я минут пять рассматривала с невероятной теплотой в душе. Водила пальцами по экрану, представляя, как он так же аккуратно вырисовывал линии фломастером на плотном цветном картоне голубоватого оттенка.

Я скучала по ним.

Но это не были грустные эмоции. Скорее такое лёгкое томление внутри меня в особенные моменты.

— Ты чего здесь? — Матвей вышел из машины, чтобы открыть ворота, и сразу заметил мою продрогшую тушку. Благо, пока не до самых костей.

— Хотела вместе. Чтобы было торжественнее, — не признаваться же мне ему, что я просто самая настоящая трусиха. Испугалась отсутствию возможности прижиматься к своему мужчине, когда меня начнут сверлить взглядами с разных сторон.

А они обязательно будут.

— Дурная, — улыбается по-доброму, головой качает, словно истинные мотивы раскрыл. — Совсем же холодная, иди сюда. Залезай в салон, пока я тут возиться буду, а то в ледышку превратишься.

Матвей включил подогрев на максимум, но я всё равно продолжала греть дыханием закоченевшие ладони.

— Забыл, — мужчина вернулся на водительское кресло и повернул голову ко мне.

— Ты о чём?

— Забыл сказать, какая ты красивая, — прячусь за волосами от его взгляда. — Ну надо же: такая бойкая, а после обычного комплимента краснеешь всё равно как школьница на первом свидании с мальчиком на пару классов старше.

Не обычного.

Комплимента от правильного мужчины.

Того самого.

— Сосредоточься на дороге, — бурчу и сама осторожно ладонью накрываю его щеку, чтобы перевести его глаза на подсвеченный фарами двор. — Спасибо… — уже тише добавляю, когда Матвей свободные от руля пальцы переплетает с моими.

Я никогда не признаюсь мужчине, но сейчас чувствую себя так, будто через несколько минут мне предстоит погружение в водоворотную воронку с пираньями, которые не ели несколько месяцев. Они кровожадные, ужасно голодные и не прочь отщипнуть от меня несколько здоровых кусков.

— Готова? — Матвей сжимает мою ладонь и нажимает кнопку звонка.

У него в свободной руке букет цветов, у меня — бутылка дорогого красного вина, в процессе выбора которой я замучила консультанта в магазине. Вроде бы у него даже глаз под конец дергаться начал.

Не готова.

— Готова, — киваю головой, пытаюсь скорее саму себя убедить в этом.

— Привет, мам. Это для тебя, — на женщине строгое черное платье. Классический минимализм женщины, которая знает себе цену.

— Как я рада тебя видеть, Матвеюшка.

Тебя. Не вас.

— Здравствуйте, — я натягиваю улыбку, но моё приветствие так и остаётся без ответа.

Это я смогу проглотить.

— Мам, у Рокси подарок специально к столу, — мой мужчина пытается разрядить напряженную обстановку и подталкивает меня вручить бутылку.

— Не стоило. Я уберу на кухню, — вино всё же оказывается в её руках. — Лорочка принесла просто потрясающее красное полусладкое.

И это далеко на последний гвоздь в крышку моего гроба.

Мне резко захотелось пересмотреть детский мультик про зелёного орка. Особенно момент, когда он знакомился с родителями своей принцессы. Очень эпично знакомился.

Вот и я за двадцать минут успела несколько раз подавиться, привлечь кашлем к себе внимание, пролить сок на белоснежную скатерть и уронить тарталетку с крабовой начинкой на своё платье.

Последнее, кстати, было жаль.

Матвей посмеивался на мою неуклюжесть, но, как мог, поддерживал мои попытки выглядеть прилично за столом. После того, как его мать бросила очередной неодобрительный взгляд в мою сторону, мужчина просто переплел наши пальцы так, чтобы никто не видел, и сжал мою ладонь.

— Хочешь, уйдем сейчас?

— Нет.

Я ответила отрицательно, потому что мне не хотелось проигрывать в этой схватке. Можно было спрятаться, навсегда зарыть голову в песок и выставить на всеобщее обозрение заднюю мягкую часть, но я не хотела ставить Матвея перед выбором. Не хотела походить на его маму, которая всё это время очень мило щебетала с Лорой, подкладывая ей в тарелку разные салаты.