— Нашего, — поправляю ее. — Он что-то успел? — перехватываю ее дрожащие руки, притягиваю к себе, чтобы она уткнулась носом мне в грудь и перестала так трястись.

Я — полный придурок, если в такой момент думаю об этом, но мне нравится, что она успокаивается именно в моих руках.

— Как ты вообще здесь оказался, Матвей? — Вредина сопит мне куда-то в подмышку, а я пробегаю пальцами по ее спине и зарываюсь в волосы, осторожно массируя затылок. — Можно мы постоим так еще немного? Ты слишком сильно мне нужен после…этого.

Малышка пинает ботинком ногу своего бесстрашного бывшего, а я приподнимаю ее за талию и делаю несколько шагов в сторону, подальше от этой кучи дерьма.

— Тебе все можно, малыш. Мне нужен был твой загранник, и я хотел вероломно ввалиться в твою квартиру, пока ты, если верить плану, мерила бы десятое платье…

— Какое еще платье?

— Я похож на того, кто в них разбирается? Твоя мама отобрала несколько, а тебе нужно было выбрать одно для… — едва успеваю захлопнуть рот, чтобы не проболтаться. — Скажи-ка мне, где Стас и как ты вообще оказалась здесь?

— Мне надо было покормить котов, я попросила его заехать ненадолго в мою квартиру. Он тут, припарковался вдалеке и, кажется, вырубился, потому что я слишком долго возилась с волосами… Так, эй, не отходи от темы и не пытайся заболтать меня. Что за шпионские игры ты устроил?

— Присядь, ладно? — подталкиваю ее в сторону скамейки. — Мне нужно избавиться от этого отброса, а ты пока… Покорми зефиром голубей. Уверен, они будут рады.

Не особо я понял, что он делает на асфальте, тем более в таком количестве, но в голову все равно больше ничего не лезло.

Придется еще раз замарать руки, потому что этот развалившийся на спине блаженный даже встать сам не может. Терпеть не могу тех, кто напивается до такого состояния, а потом идет творить всякую дичь. Хочешь бухать — бухай, здоровье твое. Но будь добр делать это дома, чтобы после пары бутылок можно было там же и уснуть и не доставлять никаких проблем людям.

Выкидываю невменяемое тело из поля зрения Вредины и возвращаюсь к ней, по дороге стукнув в стекло со стороны водителя Стасу и дав ему команду уезжать нахрен с глаз моих. Доверил, называется, девочку.

— У тебя выпало, — малышка слегка растерянно рассматривает буклеты, которые, видимо, от резких движений вылетели у меня из куртки, а я подхожу вплотную и забираю их у нее из рук, грею замерзшие маленькие, на фоне моих, ладошки своим дыханием. — Океан…

— Океан, — соглашаюсь с ней. — Это должен был быть сюрприз. Типа я весь такой загадочный мариную тебя несколько дней и занимаю всякой ерундой, пока сам разбираюсь с билетами и отелем.

Вскрываю карты перед ней, поздно уже отмазываться.

— И там… — малышка бросает взгляд на буклеты. — Было что-то о церемонии прямо на пляже… — она смотрит на меня так, как, наверное, дети тридцать первого декабря смотрят на старого седого старика с посохом и огромным мешком с подарками для них.

— Было, — подтверждаю кивком.

Я помню, как в первую нашу встречу она честно призналась, что не любит все эти раздутые пафосные церемонии с тортами в человеческий рост. Что для счастья ей нужен только один человек рядом.

По-моему, все было предопределено еще в ту самую секунду, когда эта сумасшедшая девочка согласилась без раздумий сбежать со мной.

— Ты запомнил, — у Вредины дрожит голос, она словно сама не верит в то, что говорит.

Это такая мелочь — всего лишь слушать и слышать свою женщину, чтобы она вот так искренне светилась рядом с тобой.

— А если бы я отказалась? Не согласилась бы сесть в самолет? — она начинает играть в капризную вредную малышку, а я просто обнимаю ее и притягиваю ближе для долгого глубокого поцелуя, от которого у моей девочки определенно точно кружится голова.

У меня нет при себе кольца, оно осталось в машине, потому что я слишком боялся его потерять. Зато, как бы приторно это ни звучит, у меня есть рука и чертово сердце, которое перестанет биться, если когда-нибудь влюбленный взгляд Вредины уйдет из моей жизни.

— Не села бы, говоришь? Не согласилась бы стать моей? — я отрываю от буклета часть и скручиваю ее в подобие кольца, пока малышка смеется и прячет от меня свой палец.

— Нет.

Она тут же меняется в лице, улыбка исчезает, и я успеваю малость охренеть от происходящего, прежде чем моя несносная женщина обхватывает ладонями мои щеки и совершенно серьезно выдыхает.

— Нет, не согласилась бы.

— Почему? — я не хочу на нее давить или как-то пугать, поэтому пытаюсь сбить подскочивший пульс размеренным дыханием в ее приоткрытые губы. — Почему, Вредина?

— Потому что я уже твоя, глупый.