Иди, не прекословь ему!
Кормилица уходит в недоумении.
Явление шестое
Мортимер. Мария.
Мария
О, боже!
Из Франции! От дяди-кардинала! [197]
(Читает.)
«Доверьтесь сэру Мортимеру, — нет
В Британии у вас вернее друга».
(Смотрит в изумлении на Мортимера.)
Возможно ли? Иль это только сон?
Друг — вот он, рядом!.. А ведь я считала
Себя совсем покинутой. И кто же
Мой верный друг? Тюремщика племянник,
В котором злейшего врага…
Мортимер
(бросаясь к ее ногам)
Простите
Мне эту ненавистную личину.
С какою мукой я ее носил!
Но лишь под ней я мог проникнуть к вам,
Подать вам помощь, принести спасенье.
Мария
Сэр, встаньте! Вы меня ошеломили.
Не в силах я так быстро перейти
От полного отчаянья к надежде.
Поверить мне в спасенье помогите!
Мортимер
(встает)
Часы бегут. Сейчас придет мой дядя,
И с ним тот ненавистный человек.
Узнайте ж раньше, чем они на вас
Дурную весть обрушат, — в чем спасенье.
Мария
Спасенья несть мне, аще не от бога.
Мортимер
С себя начать позвольте.
Мария
Как угодно.
Мортимер
Мне двадцать лет минуло, королева.
Я был воспитан в ненависти к папству
И к скудости обрядов приучен,
Как вдруг меня с неодолимой силой
В чужие страны повлекла мечта.
Оставив пуританские молельни
И родину, я быстро пересек
Пределы Франции, стремясь увидеть
Италии благословенный край.
То было перед праздником святым;
Дороги богомольцами кишели,
Кресты в венках стояли, и, казалось,
Весь род людской пустился в светлый путь
К незримым кущам рая. И меня
Поток толпы, одушевленный верой,
Увлек с собой к желанным стогнам Рима.
Что сталось, государыня, со мной,
Когда колонны арок триумфальных
В тумане вздыбились и Колизей
Раскинулся величественным кругом,
Чудесный мир меня заполонил!
Ведь я не знал волшебных чар искусства, —
Возрос я в лоне церкви, не терпевшей
Всего, что наши взоры услаждает,
Бесплотное лишь слово почитавшей.
Как сердце вздрогнуло, едва вступил
Я в сумрак храма, где с небес струились
Святые песнопения и мир
Видений жил вдоль стен и над престолом…
Здесь двигалось воочию пред взором
Молящихся величье неземное.
Сподобился и я увидеть «Весть
Благую» и «Обре́занье господне»,
«Преображение пречистой девы»
И «Троицу, сошедшую с небес».
Тут папа ниспослал благословенье
На распростертый перед ним народ.
Что́ золото, что́ бриллиантов блеск,
Которым нас слепят цари земные!
Лишь онодин причастен горней славе.
Его чертог с небесным раем схож,—
Затем что все здесь отсвет неземного.
Мария
Довольно! Пощадите! И зачем
Вы стелете ковер душистой жизни
Передо мной? В печали я и в узах…
Мортимер
И я был в узах, королева! Только
Темница рухнула! И, вновь свободен,
Мой дух восславил жизнь в ее цветенье.
Отринув поученья пуритан,
Я поклялся, чело увив цветами,
Веселый, к вам, веселым, приобщиться.
Я встретил в Риме много молодых
Шотландцев и французов благородных.
Меня, при их посредстве, принял ваш
Достойный дядя, кардинал де Гиз.
О, что за человек! И тверд, и ясен,
И прирожден повелевать сердцами!
Благого иерарха образец
И — с головы до пят — князь римской церкви!
Мария
Так вы видали незабвенный лик
Любимого, прославленного мужа,
Наставника моих невинных лет?
О, продолжайте! Помнит он меня?
Благоволит судьба к нему, как прежде?
Как прежде, он оплот Христовой церкви?
Мортимер
Его преосвященство снизошел
Мне догмы самолично изъяснить,
Сомненья совести моей рассеять.
Он мне сказал, что, разуму доверясь,
Во мраке лжи блуждает человек,
Что́ надобно очами зреть, во что
Должны мы сердцем веровать, что церкви
Христовой нужен видимый глава,
Что истина глаголет на соборах
Святых отцов. Ребячьей веры бред —
Как потускнел он вдруг перед победным
И мудрым красноречием его!
Вернулся я в святое лоно церкви,
От ереси отрекшись навсегда.
Мария
Так вы один из тех несчетных тысяч,
Кого он силой слова покорил
И устремил в блаженные края,
Как некогда нагорный проповедник?
Мортимер
Когда же вскорости служенья долг
Его призвал во Францию, я был
Направлен в Реймс, где орден езуитов
Для Англии священников готовит.
Там встретились мне Мо́рган благородный,
И Лесли, верный вам и достохвальный
Епископ Росский, [198]в чужедальнем крае
Безропотно влачащие изгнанье.
К мужам достойным этим я примкнул
И в вере укрепился. Как-то раз
Я на стене епископских покоев
Портрет заметил дивной красоты
И трогательной прелести. Я был
Волнением охвачен необычным
И зачарованный пред ним стоял.
Епископ тут сказал мне: «Не смущаясь,
Смотрите на умильный этот образ
Прекраснейшей из жен и в то же время
Всех более достойной состраданья.
За веру терпит правую она,
И ваша родина — ее темница».
