Моор стоит потупившись.

Здесь, где вы стоите, тысячи раз стоял и он! А возле него та, что в его близости забывала и небо и землю. Здесь его взор блуждал по цветущей природе. И она, казалось, чувствовала его награждающий взгляд, хорошела от восхищения своего любимого. Здесь, зачарованные небесной музыкой, ему внимали пернатые слушатели. Вот с этого куста он срывал розы, срывал для меня. Здесь, здесь он меня обнимал. Его уста пылали на моих устах, и цветы радостно умирали под ногами влюбленных.

Моор. Его нет больше?

Амалия. Вихри носят его по бурным морям, но любовь Амалии сопутствует ему. Он бродит по далеким песчаным пустыням, но любовь Амалии для него превращает раскаленную почву в зеленеющий луг, заставляет цвести дикий кустарник. Полуденное солнце жжет его непокрытую голову, его ноги леденеют в северных снегах, град хлещет ему в лицо, но любовь Амалии убаюкивает его и в бурях. Моря, горы, целые страны разделяют любящих, но их души, вырвавшись из пыльных темниц, соединяются в райских кущах любви. Вы, кажется, опечалены, граф?

Моор. Слова любви воскрешают и мою любовь.

Амалия (побледнев).Что? Вы любите другую?.. Горе мне! Что я сказала?

Моор. Она считала меня мертвым и сохранила верность мнимоумершему. Она услыхала, что я жив, и пожертвовала мне венцом праведницы. Она знает, что я скитаюсь в пустынях и в горе влачу свою жизнь, — и ее любовь в скитаниях и горестях сопутствует мне. Ее зовут Амалия, как и вас, сударыня.

Амалия. Как я завидую вашей Амалии!

Моор. О, она несчастная девушка! Ее любовь принадлежит погибшему человеку и никогда не вознаградится!

Амалия. Нет! Она вознаградится на небе. Ведь есть же, говорят, лучший мир, где печальные возрадуются и любящие соединятся.

Моор. Да! Мир, где спадают завесы и где любящим уготована страшная встреча… Вечностью зовется он… Моя Амалия — несчастная девушка!

Амалия. Несчастная? Но ведь вы любите ее?

Моор. Несчастная, потому что она любит меня! А что, если я убийца? Что бы вы сказали, сударыня, если б на каждый поцелуй вашего возлюбленного приходилось по убийству? Горе моей Амалии! Она несчастная девушка!

Амалия (весело и быстро поднимаясь).О! Зато какая же я счастливая! Мой возлюбленный — отблеск божества, а божество — это милосердие и жалость! Он и мухи не обидит! Его душа далека от кровавых помыслов, как полдень от полуночи.

Моор быстро отходит в сторону и неподвижно смотрит вдаль. Амалия берет лютню и играет.

Моор

(молча берет лютню и играет)

(Бросает лютню и убегает.)

Лес близ замка Мооров. Ночь. В середине развалины башни. Разбойникирасположились на земле.

Разбойники

(поют)

Швейцер. Уж ночь, а нашего атамана все нет.

Рацман. А обещал ровно в восемь вернуться!

Швейцер. Если с ним случилась беда, мы все сожжем, ребята! Не пощадим и грудных младенцев!

Шпигельберг (отводя Рацмана в сторону).Два слова, Рацман.

Шварц (Гримму).Не выслать ли нам лазутчиков?

Гримм. Брось! Он вернется с таким уловом, что мы со стыда сгорим.

Швейцер. Ну, это едва ли, черт тебя подери! Когда он уходил, было непохоже, что он собирается выкинуть какую-нибудь штуку. Помнишь, что он говорил, когда вел нас полем? «Если кто стащит здесь хоть одну репу, не сносить тому головы, не будь я Моором». Здесь нам нельзя разбойничать.

Рацман (тихо Шпигельбергу).Куда ты клонишь? Говори яснее!

Шпигельберг. Шш-шш! Не знаю, что у нас с тобой за понятия о свободе! Тянем этот воз, как волы, хотя день и ночь разглагольствуем о вольной жизни. Мне это не по нутру.

Швейцер (Гримму).Что еще затевает эта продувная бестия?

Рацман (тихо Шпигельбергу).Ты говоришь об атамане?

Шпигельберг. Да тише ты! У него везде уши… Атаман, сказал ты? А кто его поставил над нами атаманом? Не присвоил ли он себе титул, по праву принадлежащий мне? Как? Мы ставим свою жизнь на карту, переносим все превратности судьбы за счастье быть его крепостными, когда могли бы жить по-княжески! Клянусь богом, Рацман! Мне это не по нутру!

Швейцер (обращаясь к другим).В лягушек камнями бросать — на это ты герой! А стоит ему только чихнуть, как ты давай бог ноги.

Шпигельберг. Я уже годами мечтаю, Рацман, как бы все это изменить. Рацман, если ты тот, за кого я тебя считаю… Рацман! Он не идет, его уже считают погибшим… Рацман! Сдается мне, его час пробил! Как? Ты и бровью не ведешь, когда колокол возвещает тебе свободу? У тебя даже не хватает мужества понять мой смелый намек?

Рацман. Ах, сатана, ты хочешь оплести мою душу?

Шпигельберг. Что, клюнуло? Хорошо! Так следуй же за мной! Я заметил, куда он улизнул. Идем! Два пистолета редко дают осечку, а там мы первые бросимся душить сосунков! (Хочет увлечь его за собой.)