Берли
Прости мне бог!
Когда из уст монархини я слышу
Монархине несвойственную речь, —
По совести, дальнейшее молчанье
Изменой было б родине и долгу!
Ты говоришь, что любишь свой народ?
А коли так, то не ищи покоя
Лишь для себя, страну предав смятенью!
О церкви помни! Хочешь, чтобы Стюарт
Былое возродила изуверство?
Чтобы монах тут правил, чтоб легат,
Из Рима к нам прибывший, церкви наши
Закрыл и короля признал вассалом?
В спасенье душ всех подданных твоих
Отчет ты держишь! От тебя зависит,
Спастись ли им иль стать добычей ада!
Здесь милосердью женскому не место.
Народа благо — наивысший долг!
Пусть Шрусбери от смерти спас тебя,
Я Англию спасаю — это больше!
Елизавета
Хочу одна побыть! В столь важном деле
Не у людей совета я спрошу.
Есть высший судия над нами всеми:
Он вразумит меня!.. Ступайте, лорды!
(Дэвисону.)
Вас, сэр, прошу поблизости остаться!
Лорды уходят. Только Шрусбери стоит еще несколько мгновений перед королевой, многозначительно глядя на нее; потом и он медленно уходит в глубокой скорби.
Явление десятое
Елизавета
(одна)
О, рабское служение народу!
Позорное холопство! Как устала
Я идолу презренному служить!
Когда ж свободнойбуду на престоле?
Я почитать должна людское мненье,
Искать признанья неразумной черни,
Которой лишь фиглярство по нутру.
Тот не король еще, кто всем и вся
Кадит и угождает! Властелин
Пустые толки черни презирает.
Затем ли я всю жизнь блюла законы,
Насилья избегала, чтобы в час,
Когда впервые стала неизбежной
Жестокость, осознать свое бессилье?
Пример всей прошлой жизни мне в укор.
Будь лютым я тираном, как Мария
Испанская, предместница моя,
Что помешало б мне казнить врага?
Но разве справедливость я блюла
По доброй воле? Лишь необходимость,
Всевластная, которой подъяремны
И короли, ее блюсти велела.
Кругом враги! Непрочный мой престол
Народной лишь приверженностью крепок!
Меня сгубить стремятся все державы
Материка! Анафемой гремит
В последней булле непреклонный папа,
Кинжал вонзает Франция с лобзаньем
Предательским мне в сердце, а испанец
Войной открытой на море грозит [219].
Так я живу, воюя с целым миром,
Беспомощная женщина. Изъяны
В моих правах на трон, пятно рожденья,
Которым заклеймил меня отец, —
Что скроет их, когда не добродетель?
Но тщетны все усилья! Вражья злоба
Их обнажила, предо мной поставив,
Как призрак неотступный, эту Стюарт.
Нет, я хочу покончить с вечным страхом!
Ей жить нельзя! Покоя я добьюсь!
Она меня, как фурия, терзает,
Как дух-мучитель, посланный судьбой!
Где радость возрастила я, где грезы
Мои всходили — там она, ехидна,
Мне преграждает путь! Украла друга,
Лишила жениха!.. Мария Стюарт —
Вот имя всех утрат моих и бед!
Но только ты покинешь этот мир,
И я свободна, словно ветер горный!
Молчание.
Как злобно ты глядела! Как меня
Огнем презренья в пепел обращала!
Бессильная! Мое верней оружье!
Оно разит, как рок, — и ты мертва!
(Быстро подходит к столу и схватывает перо.)
Так я ублюдок, говоришь? Пусть так,
Покуда ты еще живешь и дышишь.
Сомнения в правах моих исчезнут
В тот самый миг, когда исчезнешь ты!
Когда у бриттов выбора не станет,
Законной буду я в любых глазах.
(Быстрым, твердым росчерком подписывает бумагу, потом роняет перо и с выражением ужаса на лице отступает. После небольшой паузы звонит.)
Явление одиннадцатое
Елизавета. Дэвисон.
Елизавета
А где другие лорды?
Дэвисон
Удалились
Унять разбушевавшуюся чернь.
И вправду, шум смятения затих,
Как только вышел к ним на площадь Толбот.
«Вот он! Глядите! — загудел народ. —
Спаситель королевы! Дайте слово
Достойнейшему мужу!» Тут он стал
С народом говорить, заметил мягко,
Что не к лицу толпе самоуправство, —
Властям видней! И столько убежденья
Вложил в слова свои, что смолкли все
И площадь опустела.
Елизавета
О тростник,
Колеблемый ветрами! Горе тем,
Кто обопрется на народ!.. Спасибо,
Сэр Дэвисон, вы можете идти.
Дэвисон направляется к двери.
А этот лист… его возьмите, сэр!
Я вам его вручаю.
Дэвисон
(взглянув на бумагу, содрогается)
Королева!
Так ты решилась?
Елизавета
Я должна была
Бумагу подписать и подписала.
Ведь лист — не казнь, а подпись — не секира.
