От этих мучительных мыслей, шумной стаей взвившихся в голове, из глаз хлынули слёзы. Огонь согревал, и озноб утихал понемногу, но внутри всё дрожало от возбуждения и от отвращения к самой себе.

«Всеблагая, да что это? Что за наваждение? Неужели я себя обуздать не в силах?»

Эливерт вскинул лицо к небу. Зажмурился мучительно.

Ледяные длани грозы хлестали по щекам. Буря и не думала стихать…

Но сейчас этот неистовый холодный ливень был ему нужен. Может, хоть так удастся пожар внутри загасить.

«Просто у меня давно не было женщины…»

«О, да! В этом вся причина! — издевательски захохотали в голове все его духи тьмы разом. — Ведь тебя к ней обычно совсем не тянет, правда?»

«Мать Мира, дай мне сил! До этого как-то получалось… И теперь смогу. Но почему же сейчас чуть не сорвался?»

Руки дрожали, и не только руки. Всё тело уже сотрясал озноб.

Промокший с головы до ног он стоял на высоком берегу. Внизу ревело и бесновалось море. И также яростно и исступлённо бесновалась сейчас его душа.

«Ну, ты-то, похоже, уже зашёл дальше взглядов…»

А сам? Сам, что сейчас готов был сотворить?

Стоило увидеть её такой: озябшей, напуганной, невыносимо красивой, нежной, как лепесток цветка, поникшего под дождём…

И накрыло! И смело все запреты, все табу, все зароки! Словно внутри поднялся такой же неистовый шторм, что на море этой ночью гуляет.

Как же он её хотел! Как желал! Непреодолимо.

Прижать сейчас к себе это хрупкое замёрзшее тело, стиснуть в своих руках, почувствовать, как она дрожит, откликаясь на прикосновение его пальцев. Отогреть поцелуями, прильнуть к ней — трепетной, манящей, родной! Опрокинуть на спину и не слушать всех этих робких, нелепых попискиваний: «Не надо, Эл! Я замужем… Я Кайла люблю…»

Нелепых и робких! Потому что она сама в них не верит…

Ведь он видел сейчас её глаза — чёрные бездны зрачков в изумрудных кострах.

Ведь её тянет к нему! Тянет не меньше, чем…

В Бездну все зароки! Замужем — не замужем!

Разве у него нет права на эту женщину?

Он был первым! Он оберегал её уже тогда, когда полукровка даже не ведал о её существовании. Он любовался ею — такой живой, настоящей, невероятной, желанной! Он любовался ею задолго до проклятого бала в Жемчужных Садах.

Ему! Ему, а не проклятому рыцарю, она отдалась первой. Доверилась не только телом, но сердцем, душой…

Он знает её душу! Он любит её душу!

И, что самое удивительное и непостижимое, она тоже знает его, но, несмотря на это, не отворачивается с презрением. Хотя видела многое, что другим неведомо.

А Кайл был потом…

Влез, встрял между ними, врезался, вонзился, как нож в открытую рану! Всё испортил, всё разрушил, всё сломал!

Может быть, он действительно проклят? Ведь им он только несчастья принёс…

«Почему ты её отпустил тогда? Ты ведь любил её…»

Хороший вопрос, верно? Надменный холодный вопрос, брошенный в спину, как обвинение.

«Светлые Небеса! Да, почему? Зачем? Хотел как лучше? Из благодарности?

Ведь я кто был? Шантрапа, лиходей… Разве я такой девушки достоин?

А он — рыцарь короля! Милорд, чтоб ему!

Да, я думал, так правильно будет… Дурак!

После того что она ради меня сделала. Она на такие жертвы пошла! Я хотел её сделать счастливой. Я наивно решил, что сделаю её счастливой так!

А теперь она плачет из-за этого синеглазого подонка.

Какой же ты дурак был, Эливерт, какой дурак!

Ах, Кайл, Кайл! Что б тебя! Если ты действительно любишь Келэйю, если не можешь иначе — так скажи это! Будь мужиком! Признай, скажи честно! Скажи, что тебе нужна эта несчастная ледяная дева с глазами цвета янтаря! Иди к своей северянке! Кто тебя держит?

Оставь в покое Дэини! Отойди в сторону, уйди с моего пути!

Пусть лучше ей будет больно один раз, чем вот так…

А уж я найду слова утешения, я сделаю так, что она забудет слёзы, забудет тебя. Я буду рядом, пока она не поймёт, что в этом мире нам друг без друга никак нельзя.

О, Мать Мира! Отчего же я тогда не слушал Сатифу?

Если бы можно было всё вспять повернуть, Всеблагая!

Да никогда и никому я бы её не отдал! Никогда и никому! И в Бездну всё!»

Эл опустился на землю, обхватил колени руками.

Как же он устал!

От холода уже зуб на зуб не попадает. Так хочется к огню…

Или всё-таки хочется к ней, а?

Просто обнять, зарыться лицом в рыжие локоны и…

Нет, обратно сейчас точно нельзя!

«Скорее бы закончился этот поход! Найти эту сволочь, которая Вириян сгубила, поквитаться, и всё! Заберу Граю и уеду куда-нибудь в глушь, на окраину Кирлии. Вон, хоть к Иридиону…

Нет, лучше туда, где меня совсем никто знать не знает. Пропаду навсегда неизвестно где…

И больше никогда её не увижу. Не буду смотреть — как и обещал! Не буду смотреть, не буду думать, не буду желать, не буду вспоминать, не буду сходить с ума!

В Бездну всё это безумие! Исчезну из её жизни навсегда, и она исчезнет из моей! Только так будет верно и правильно. Только так!»

Сердце сдавило, будто под лопатку нож вонзили.

«И больше никогда её не увижу!»

Никогда… Никогда… Никогда… Разве есть слово страшнее?

На один короткий миг Эл осознал сердцем, как это будет.

Вот она была — и вот её нет. Есть жизнь, есть небо, есть дочь, а Рыжей больше нет…

Сегодня она могла утонуть.

Ты бы поплыл к берегу один, Ворон? Если бы ты не смог её спасти?

Тьма расползалась в душе, тяжёлая, гибельная, куда более плотная и страшная, чем эта ненастная ночь. И последний свет угасал.

«Дай мне сил, Всеблагая! Дай мне сил!»

Настя открыла глаза и огляделась недоверчиво…

Утро встречало солнцем, ясным небом и щебетанием птиц.

В арке пещерного входа, будто в окне, живописный вид на Спящее море. Игривые барашки на волнах. Чайки лениво взмахивали крыльями в золотых лучах. Белые облачка неспешно уползали за горизонт.

Кажется, вчерашний шторм ей во сне привиделся.

Но исхлёстанное волнами тело не позволило усомниться в реальности произошедшего ночью.

Вещи заскорузли от соли. Пришлось размять одежду руками и только потом натягивать на себя.

Пора идти на поиски Эливерта…

Вчера она так и уснула, не дождавшись его возвращения — просто провалилась в сон, как в тёмную яму.

Рыжая зажмурилась от яркого света — тёплое летнее солнышко сегодня припекало.

Эл бродил внизу, в полосе прибоя, по колено в воде.

Настя сделала глубокий вдох, потом такой же глубокий выдох, и аккуратно сбежала по каменной тропинке вниз.

— Хотел рыбы нам наловить… — бросил Ворон вместо приветствия, вглядываясь в прозрачную толщу вод.

Послештормовая муть уже осела, лишь на берегу оставались выброшенные куски плавника и пучки водорослей.

— Да не вышло! Снастей нет, меч я ночью утопил. А руками не получается…

Он замолчал, и она ничего не ответила. Какая, в Бездну, рыба!

Рыжая избегала смотреть ему в лицо, а он и вовсе не поднимал голову.

Светлые Небеса, откуда это гадкое, липкое чувство, как будто они сделали что-то скверное, грешное, подлое? Ничего же не случилось!

Или случилось? За что так мучит совесть? Почему вдруг стало так трудно посмотреть в глаза?

— Ты… как? — Эл наконец вышел на берег, расправлял закатанные штанины, по-прежнему не поднимая взгляд. — Не простыла?

— Нет. А ты?

— Вроде тоже ничего, — беспечно откликнулся Ворон. Слишком беспечно. — Знаешь, что думаю… Надо костёр развести большой. Там, на скале. Наши дым заметят и приплывут.

— Если они целы… — Настя вздохнула, с тревогой покосившись на притихшую морскую гладь.

— Что им сделается? Целы… — успокоил Ворон. — Ищейка их видит, значит, живы. Вон туда показывает. Можно, конечно, и самим к ним пойти. Но на ладье, я думаю, будет быстрее. Да и по землям лэмаяр, без оружия, вдвоём, я бы ходить не стал.