Но пока все это не важно. В моем теперешнем мире восьмидесятые годы еще не наступили. Будущая продавщица Галочка (она же — бывалая «попаданка» Дарья Ивановна Кислицына) еще даже не пошла в первый класс. Она просто лежит дома в кроватке, собранной папой, забавно гулит и пытается схватить погремушку, подаренную заботливой бабушкой… А мстительный мажор Саня Рыжиков еще ходит во второй или третий класс. И к этому мне надо будет привыкнуть, как и ко многому другому…

Свет горел только в самом дальнем, крохотном окошечке школы — там располагалось техническое помещение, в котором жила школьный завхоз — маленькая, сухонькая, старенькая и очень строгая Нина Семеновна. Эта женщина, которая на вид весила вряд ли больше сорока килограмм и была ростом не более полутора метров, наводила страх даже на самых отпетых школьных хулиганов и с легкостью могла приструнить даже здоровенных десятиклассников, вышедших покурить за угол школы. Уж не знаю почему, но от одного ее взгляда они вытягивались в струнку и басили:

— Здравствуйте, Нина Семеновна…

Постояв еще немного возле школы с сумкой в руках, я поняла, что окончательно замерзла и полезла в карман. На бумажке, которую я с с собой прихватила из квартиры гостеприимного Макса по прозвищу «Зингер», был написан второй адрес. Туда мне сейчас и следовало направиться. Идти, как оказалось, не пришлось далеко, но смартфона с картами и функцией прокладывания маршрута у меня с собой, разумеется, не было, а посему пришлось еще пару раз обратиться за помощью к прохожим. Пару раз свернув не туда по собственной глупости, а может, просто из-за усталости, я наконец очутилась у нужного мне дома. Никакого домофона на двери, разумеется, не было: я просто потянула дверь за ручку, и она открылась.

Квартира, в которой мне предстояло жить, оказалась тоже коммунальной. Впрочем, сей факт меня абсолютно не удивил: на отдельную жилплощадь я даже и не надеялась. Не на улице придется ночевать — и ладно. Располагалось мое жилище на третьем этаже. Лифта в темном и наводящем страх подъезде не было. Молясь, чтобы на моем пути не встретился кто-нибудь нехороший, я, таща свою сумку и ридикюль, поднялась на нужный этаж по широкой винтовой лестнице и, щурясь в темноте, попыталась найти свою квартиру. Кажется, вот и она. Над большой коричневой дверью виднелась белая табличка с номером квартиры — двадцать три. Я с облегчением плюхнула сумку на пол. Не то что бы она была слишком тяжелой, но целый день таскать ее туда-сюда по городу мне уже порядком надоело. В жизни советских людей, конечно, было много плюсов, но об удобстве и комфорте двадцать первого века приходилось, конечно, только мечтать… Переезжай я из Москвы в Питер сейчас — просто заказала бы доставку вещей транспортной компанией, и все дела!

На двери висел большой и очень старый звонок — почти такой же, какой был в моей московской коммуналке. Чуть ниже висела уже пожелтевшая от времени бумажка, на которой почти выцветшими чернилами аккуратным, почти каллиграфическим почерком было написано следующее: «Москвины — один длинный, Табаков — один короткий, Петровы — два длинных, Злотникова — два длинных, один короткий». Фамилия «Злотникова» показалась мне знакомой. Где-то я ее слышала, когда-то очень давно…

Внезапно позади меня загремел открывающийся замок, и дверь распахнулась. От неожиданности я отскочила в сторону. На лестницу вышла какая-то женщина с полным мусорным ведром в руках. От ведра чудовищно пахло рыбой. Я машинально зажала нос: на рыбу у меня с детства была жуткая аллергия, даже как-то «скорую» пришлось вызывать. Будучи совсем маленькой, я нашла оставленную кем-то из взрослых на столе банку кильки в томате и уплела ее почти всю. Что было потом, я плохо помню — в памяти осталось только то, как на огромной скорости я лечу куда-то в машине «Скорой помощи».

— Здравствуйте, — вежливо поздоровалась она и прошла мимо, обдав меня рыбным запахом из ведра.

— Добрый вечер, — на «автомате» ответила я и поскорее попыталась нашарить в кармане ключ. Хорошо, конечно, что советские люди не выкидывали столько ненужных отходов в виде пластика, стекла и прочего плохо разлагающегося мусора. Такого понятия, как «пакет для мусора» просто не существовало. Скидываешь рыбью чешую, яичную скорлупу, картофельные очистки и прочие отходы в обычное пластмассовое ведро — и шуруешь гордо на помойку. Выкидываешь мусор, а ведро потом моешь. А стеклянную тару сдаешь. И так хоть тридцать лет можешь использовать одно ведро! Никаких тебе пакетов!

Ученые-экологи, наверное, в восторге от такого подхода, но я бы лучше предпочла хранить и утилизировать мусор в плотно завязанном пакете, чтобы не радовать окружающих амбре и не сообщать им таким образом, из чего сегодня готовился обед.

Едва я нашарила ключ и собралась вставить его в замочную скважину, как дверь сама распахнулась, и на пороге появилась улыбчивая незнакомая женщина, по виду — моя ровесница. В руке у нее была пустая сетчатая авоська — с такой я когда-то в детстве бегала в магазин за кефиром. В ней же я потом носила сдавать стеклотару. Это дело я очень любила. Нет, о вкладе в экологическое состояние планеты я в восемь лет, конечно же, не думала — просто на деньги, полученные от сдачи бутылок, мне дозволялось покупать себе вкусняшки.

— Добрый вечер! — низким, грудным, хорошо поставленным голосом поздоровалась она со мной. — Вы к кому?

— Я… к себе, — не найдя, что сказать лучше, ответила я. Голос женщины показался мне знакомым.

— Ну к себе так к себе, — усмехнулась женщина. — Проходи… Хотела сказать: «Гостем будешь», но, наверное, правильнее будет сказать: «Добро пожаловать!». Заходи, Даша!

Я подняла голову и увидела улыбающееся лицо моей обычно такой серьезной подружки по общежитию Веры Злотниковой.

— Ты? — с облегчением выдохнула я. — Вот уж сюрприз так сюрприз!

— А я и думаю: кого в комнату Агафьи Кирилловны поселят? Оказалось, вот кого!

— Значит, тебе звонить «два длинных, один короткий?» — сообразила я.

— Ну да! — весело откликнулась Вера. — Прочитала уже? Это еще старушка наша, Агафья Кирилловна, придумала. Да заходи ты уже, что, как не родная, на пороге стоишь?

Вера радушно помогла мне занести сумку в квартиру и заперла дверь.

— А… как ты тут? Откуда? — ничего не понимая, засыпала я подругу вопросами.

— Да все расскажу! Ты погоди чуток, я в булочную спущусь, ладно? Проходи пока на кухню.

Кивнув, я размяла наконец руку, уставшую от постоянного ношения дорожной сумки, скинула с себя верхнюю одежду и огляделась.

Квартира, в которой мне предстояло жить, мало чем отличалась от другой питерской (точнее — ленинградской коммуналки), из которой я не далее как сегодня вышла. Да и моя московская квартира, признаться, внешне тоже мало чем от этих двух квартир отличалась. Длинный коридор, стены которого были оклеены старенькими обоями, в прихожей — нагруженная верхней одеждой вешалка, рядом — обувь, выстроенная в рядок.

Однако все же пришлось признать, что и квартира Макса, и мое новое жилище существенно отличались от московских квартир. Думаю, не ошибусь, если скажу, что ленинградские коммуналки имели какой-то свой, особый, неподражаемый шарм. Это я почувствовала еще прошлой зимой, когда проводила новогодние праздники у гостеприимного хиппи. В таких местах очень хорошо собираться большими компаниями, петь песни, обсуждать жизненно важные темы, устраивать квартирники, читать стихи Бродского…

Не прошло и пяти минут, как в замке снова зашевелился ключ. Это вернулась Вера. В сумке у нее, кроме батона белого хлеба, виднелась еще коробочка с тортом «Киевский».

— Отметим новоселье! — бодро отрапортовала подруга, чем-то вдруг напомнив мне вечно веселую и никогда не унывающую Лиду. — Айда на кухню, чай пить!

Спустя пару часов задушевной беседы на большой кухне колоритной ленинградской коммуналки семидесятых я отогрелась, отдохнула после целого дня гуляний по Ленинграду с дорожной сумкой, стала начала хотя бы немножко ориентироваться в окружающей меня действительности и мало-помалу успокоилась. А моя давнишняя подружка и — по совместительству — соседка по общежитию Вера Злотникова тем временем рассказывала мне, что произошло с ней с того памятного новогоднего вечера, когда мы веселой компанией, в которой были, между прочим, и легенды советского футбола — Игорь Нетто и Эдуард Стрельцов — отмечали наступление 1957 года в общежитии на окраине Москвы.