— Ну? — вновь обратилась я к парню. — Как тебя зовут?

— Костя… Константин, — поправился парень, солидно расправляя тощие плечи.

Я уловила в его голосе едва знакомые нотки, но пока не спешила делать выводы.

— И что же произошло? — полюбопытствовала я, глядя на розовато-бледное ухо, лежащее перед парнем и его соседкой по парте.

— Я же говорю, — залихватски снова начал врать парень. — Вилена Марковна…

— Я с Виленой Марковной сама разберусь, — перебила его я. — Я в курсе, что вы все ее терпеть не можете, но так издеваться над человеком — это чересчур. Что произошло? Каким таким чудесным образом тебе, Костя, оторвали ухо, и ты мигом успел остановить кровь и отмыть все следы, даже не выходя в коридор? И теперь тебе, по-моему, даже не больно. Я, конечно, не доктор, но, по-моему, при травматических ампутациях люди ведут себя по-другому…

Класс молчал. Потом то там, то тут начали раздаваться усиленно сдерживаемые смешки. А потом и вовсе разразился хохот.

Спустя несколько минут, когда рыдающие от смеха восьмиклассники пришли в себя, я вновь допросила Костю и выяснила, что произошло. Немного поломавшись, старшеклассник раскололся. Выслушав историю, я и сама едва удержалась от того, чтобы не засмеяться в голос.

Когда Костя был еще маленьким, он как-то, отдыхая на каникулах на даче, убежал со старшими приятелями на зимнюю рыбалку. В пруду, недалеко от которого находилась дача его бабушки с дедушкой, водилась не только мелочь вроде пескарей, но и сазаны, и карпы. Каждый день вдоль берега всегда было много рыболовов, местных или приезжих из ближайших деревень. Поклевки были хорошими, и рыбы хватало всем… Увлеченные рыбалкой старшие пацаны, естественно, не нянчились особо с маленьким Костей, и тот, потеряв шапку и проведя на холоде весь день, серьезно отморозил себе уши.

На слух мальчишки это почему-то никак не повлияло, но ушные раковины, к сожалению, пришлось удалить. А чтобы отсутствие ушей было незаметным, Костя стал отращивать волосы. Перевелся парень в эту школу недавно, только с этого учебного года, поэтому о его небольшом косметическом дефекте знали немногие. Всю жизнь Костя прожил в коммуналке на тринадцать семей, и только недавно они с матерью получили от завода небольшую квартиру. Родительница в первый же день поговорила с моей предшественницей, и та, проникшись историей, пожалела парня и разрешила тому носить волосы длиннее, чем это было принято у мальчишек.

Некоторое время назад в жизни Костика произошли разительные перемены: в его жизни появился отец, который бросил его практически сразу после рождения. Вопреки рассказам матери, он оказался вовсе не капитаном дальнего плавания, которого съела акула, а каким-то «делашом», периодически мотающимся за границу. У мужчины уже была другая семья, а еще водились неплохие денежки.

То ли незадачливый отец устыдился своего длительного отсутствия в жизни сына, то ли еще что-то… Словом, он с чего-то вдруг решил одним махом сделать подарок Костику за все пятнадцать дней рождений сразу и привез ему откуда-то из-за «бугра» новехонькие ушные протезы. К протезам прилагалась небольшая баночка медицинского клея.

— Намазываешь с утра, крепишь, а на ночь снимаешь, и уши — как настоящие, — радостно презентовал одноклассникам свои перемены во внешнем виде Костик. Протезы он надел сразу же и радовался им безмерно. Однако делать короткую стрижку мальчишка пока не хотел — боялся, что клей когда-нибудь закончится, а папашка опять свинтит за кордон, и не привезет новый. Как тогда появляться на людях без ушей? Поэтому парень продолжал по старой привычке ходить в школу с длинными волосами.

Вообще о том, что у Костика нет ушей, знала только прежняя завуч и еще парочка учителей. Ну и, конечно же, одноклассники. Я про это узнать пока не успела. Вилене Марковне парень о своей проблеме рассказывать постеснялся — понял, что она тут же начнет обзывать его «инвалидом» и «дефективным».

Поэтому в ответ на требование «постричься прямо сейчас» паренек всякий раз послушно кивал и говорил: «Да-да, на днях, вот только мама из командировки вернется, попрошу у нее денег на парикмахерскую». И никуда, конечно же, не шел. Учился Костик старательно, все домашние задания делал, поэтому в остальном придраться было не к чему.

Однако Вилена Марковна с ее привычкой цепляться к людям, которые хоть как-то отличаются от других, попросту невзлюбила тихого паренька и начала его шпынять за длинные волосы, называя перед всем классом «похожим на девку». А сегодня она, видимо, обозленная тем, что я не дала ей закончить расправу над проштрафившимся пятиклассником, в самом начале урока химии в восьмом «Б» подлетела к смирно сидящему за первой партой Костей и схватила того за ухо, крича:

— Прямо сейчас пойдешь стричься, поганец ты эдакий, иначе я тебе…

Что именно было бы иначе, так никто и не узнал. Костик, крайне экономно расходующий драгоценный клей, намазал с утра совсем чуть-чуть, и ухо, конечно же, оторвалось.

— Костя, Костя… — укоризненно сказала я, едва сдерживая улыбку. Теперь я окончательно убедилась, кем был этот доходяга. Рядом с удивительно похожим на него, только родившимся спустя десять лет, тощим и нескладным, но таким родным мужчиной, я засыпала теперь каждую ночь, правда, в той, другой жизни. В чем-в чем, а уж в отсутствии чувства юмора Константина Петровича, моего любимого свекра, обвинить было нельзя.

Еще одна неделя моей работы в качестве заведующего учебной частью ленинградской школы прошла на удивление спокойно. Директора школы по-прежнему не было на месте — застрял в Москве на каком-то симпозиуме. Медсестра Томочка, увидев ворвавшуюся в санчасть «химичку» Вилену Марковну, дико вращающую глазами и что-то бормочущую про ухо в руках, моментально усадила ту на кушетку и насильно влила успокоительное. Ей было не привыкать. За пятнадцать лет нашей Томочке чего только не приходилось делать, помимо уколов пионерам согласно графику прививок: и рыдающего грузного директора, которому третьеклассники подложили дымовуху под дверь, успокаивать, и школоте вывихнутые пальцы вправлять, и выпускников, у которых от чрезмерной нагрузки во время выпускных экзаменов ехала крыша, приводить в чувство… Так что рассказ Вилены Марковны про оторванное ухо школьная медсестра выслушала совершенно спокойно и не приняла всерьез. Она накапала бедолаге успокоительного, посоветовала выпить на ночь чаю с ромашкой и отправила восвояси.

В тот же вечер «химичка» с понурым видом, ссутулившись еще больше, пришла ко мне в кабинет и боязливо положила на мой стол какую-то бумажку, на которой аккуратным каллиграфическим почерком было что-то написано.

— Что это? — равнодушно спросила я, поднимая голову от кипы документов, которые мне кровь из носа нужно было подготовить к восемнадцати часам. В РОНО ожидали итоговую версию сценария праздника, приуроченного к 7 ноября. — Отпуск Вам пока не положен, четверть в самом разгаре. Дождитесь каникул. А летом все вместе в отпуска пойдем.

— Заявление на увольнение я написала тут, — шмыгая носом, пробормотала Вилена Марковна. — Я в отделение сейчас пойду, явку с повинной писать… А этот… он в больнице?

— Этого зовут Костя, а фамилия его — Заболотный, — спокойно сказала я, отодвигая заявление обратно на край стола. Я решила не мучать больше «химичку». Да и терять преподавателя химии в самом начале учебного года — такое себе. Вилена Марковна, конечно, обладала массой недостатков, но с преподаванием своего предмета справлялась. — Так мальчика впредь и зовите, а не «этот». Можете по имени, можете по фамилии, как Вам удобно. Но, пожалуйста, без «поганцев», «лодырей» и прочего. Идите-ка домой, чайку попейте, успокойтесь. А завтра у Вас, кажется, несколько контрольных?

Я хотела еще добавить что-то вроде: «Не позорьте гордое звание советского учителя!», но решила, что будет как-то уж совсем чересчур пафосно.