Я же, в свою очередь, была очень довольна, что помогла будущей свекрови… К наивной улыбчивой девочке с косичками, которая со временем превратилась в полную интеллигентную даму, маму моего будущего супруга, я относилась с огромной симпатией. Свекровь никогда не лезла в наши отношения с Гошей, не заявлялась на порог, не устраивала проверок, не учила жизни и не заявляла: «А вот у нас в СССР трава была зеленее, вода жиже, а арбузы слаще!». Вместе со своим мужем Константином Петровичем, в двадцатых годах двадцать первого века уже ставшим солидным грузным мужчиной, она перебралась из городской квартиры на дачу и зажила там в свое удовольствие.
Неожиданно нарисовавшийся на горизонте мой бывший супруг Никита Гвоздик так же быстро пропал, как и объявился. Наверное, он впечатлен был внушительным ростом и солидной густой бородой моего «жениха» Макса. Тот на прощание придержал героя-любовника за локоток в прихожей и ласково, не повышая голоса, сказал:
— Еще раз возле Даши увижу — бо-бо будет, понял, поэт? И морду тебе разукрашу. Профукал женщину — отвянь. В Москве себе девок ищи, им свои памфлеты читай. Понял?
— Понял! — пискнул еще не так давно бравый и наглый бывший супруг, вырвал руку, подхватил сумку и был таков. Готова поспорить, что путь от моего дома до Московского вокзала он проделал со скоростью мирового чемпиона по бегу Усейна Болта — наверное, опасался, что Макс его догонит и исполнит обещанное.
Еще с недельку я приближалась к дому с опаской: не объявится ли где неподалеку этот Гвоздик? Из нашего непродолжительного общения я сделала вывод, что он — тот еще наглец. Если бы не Макс, пришлось бы мне целую неделю делить с бывшим супружником свою служебную комнатку, пока тот скрывался от спекулянтов.
Однако все было спокойно. Назойливого бывшего и след простыл. Наверное, сейчас в Москве где-нибудь сидит смирненько «на хате» у какого-нибудь своего друга и высунуть нос боится. Связываться со бандитами — дело опасное, те за потерянный товар и башку проломить могут… А полтыщи деревянных в семьдесят пятом году — большие деньги, несколько месячных зарплат рядового советского труженика.
Надо отдать должное моему товарищу Максу: вел он себя крайне деликатно. После того, как мы «погудели» у меня дома вместе с Ирой и Лехой, который к тому времени уже стал ее мужем, и еще парочкой каких-то незнакомых ребят, он не стал пытаться «выйти из френдзоны», а продолжил относиться ко мне просто как к хорошей подружке. Мы иногда по-простецки забегали друг к дружке в гости, ходили в кино, а недавно сбылась моя давнишняя мечта, которую я не успела осуществить во время своего прошлого путешествия: я, потягивая коктейль вместе с «Зингером» в «Сайгоне», увидела самого Гребенщинкова.
— Это Гребень, — небрежно махнув рукой, сказал Макс, когда, спев пару песен, будущий легендарный исполнитель, одетый очень оригинально — в большую рубашку на манер балахона и с фенечками на шее и руках — присел к нам за столик.
— Борис, — симпатичный парень с небольшой щетиной и небрежно взлохмаченными волосами доброжелательно кивнул, ослепительно улыбнулся и пожал мне руку.
— Даша, — немного смущаясь, сказала я…
Тут музыканта кто-то окликнул, очевидно, кто-то из знакомых, и Борис отошел за другой столик. Он сидел, улыбаясь, шутя и непринужденно общаясь с компанией неизвестных мне парней и девушек, а я задумчиво глядела ему вслед… Пройдет тридцать и больше лет, и преданные любители «Аквариума» будут приезжать с других городов и даже стран куда угодно, только чтобы послушать своего любимого «Гребня». Он, конечно же, постареет, пополнеет, поседеет, успеет несколько раз жениться и развестись, уже постоянно будет носить очки и бандану, но останется таким же легендарным…
В нашей коммунальной квартире все было по-прежнему. Лаврентий Павлович по-прежнему трудился в НИИ и разрабатывал какие-то свои химикаты, в которых я ровным счетом ничего не понимала. По химии у меня в аттестате была «тройка», нарисованная учителем из чистой жалости. Хоть убей, но я не понимала, что такое «валентность»…
Антонина Семеновна готовила к выпуску издание своей очередной книги про тайны Ленинграда, Вера с Власом работали, а Лидочка училась в школе и в свободное время беззаботно играла во дворе. Игры дворовой детворы были самые что ни на есть распространенные, знакомые каждому ребенку семидесятых: казаки-разбойники, салки, пятнашки, «вышибалы», «горячая картошка», «съедобное — несъедобное», «десяточка» — это когда десятью разными способами пытаешься словить мяч, отскакивающий от стены…
Пацаны рубились в «ножички» — чертили на земле круг и с помощью броска «отвоевывали» себе новые территории. Как ни странно, с ножиками ходили почти все мальчишки, и ни у кого это не вызывало удивлений или опасений. А уж полазать по стройке — и вовсе излюбленное занятие пацанов… Стройки в нашем районе было навалом. Удирать от сторожа, бегущего за тобой с битой — конечно, то еще удовольствие, но почему-то пацанов тянуло на стройку, как магнитом.
А еще у каждой уважающей себя девчонки имелась резиночка. Нет, не яркая резинка для волос, а самолично сшитая большая резинка, сшитая из маленьких. У меня тоже в свое время была такая резиночка, сшитая из резинок от старых детских колготок. Игра в «резиночку» требовала определенной физической подготовки, хоть и казалась на первый взгляд простой. Две девочки, стоя на некотором расстоянии друг от друга, держали на ногах резиночку, а третьей предстояло через нее прыгать. После каждого прыжка резиночка поднималась чуть выше. Заденешь при прыжке — уступаешь ход следующей, а сама встаешь держать резинку, и так по кругу. Особо прыгучие девчонки могли подпрыгнуть чуть ли не выше своего роста… Мне, признаться, этого никогда не удавалось.
Накатывало, конечно, иногда желание тряхнуть стариной и попрыгать вместе с девочками во дворе, но я, конечно, себя сдерживала. Можно себе представить лица пятиклассниц, когда на прогулке в школьном дворе завуч Дарья Ивановна возжелает к ним присоединиться вместо того, чтобы отчитывать старшеклассников, курящих за школой. Эх, правду, видимо, говорят: «Нет ни одного ребенка, который не хотел бы снова стать взрослым, и ни одного взрослого, который не хотел бы снова стать ребенком»…
Правда, с каждым днем все больше холодало, и детворы во дворе становилось все меньше. Вот скоро начнутся настоящие холода, выпадет снег, зальют хоккейную «коробку» во дворе, наступят каникулы — и настанет пора баталий. Все пацаны от мала до велика стащат с антресолей свои коньки и клюшки, любовно сдуют с них пыль и выскочат во двор играть в хоккей. Мобильных телефонов и планшеты еще не придумали, игровые компьютерные клубы — тоже, «видаков» почти ни у кого нет… О навороченных приставках детвора и не слышала. Поэтому ребятня просто ходила друг к другу в гости — играть в настольные игры, клеить модельки машин и смотреть детские передачи… Лидочка, например, почти ежевечерне забегала ко мне с кружкой чая и пакетом ирисок, запрыгивала на диван, и мы почти до поздней ночи читали с ней «Тома Сойера», пока сердитая Вера не загоняла девочку домой.
Несмотря на то, что сейчас, во время своего четвертого путешествия в СССР, я жила в своем любимом городе, я очень скучала по Москве: катку возле ГУМа, прогулкам по Красной площади, набережной Москва-реки… А как красиво украшали Москву к Новому Году! До сих пор нет-нет, да и вспомню, как зимой пятьдесят шестого года мы с моим тогдашним молодым человеком Ваней выписывали пируэты на катке… Ваня лихо рассекал по льду на мощных «Норвегах», а я, взяв его за руку, скользила за ним на своих «Снегурках»… Как тепло было в объятиях этого простого заводского парня молоденькой хрупкой Даше…
Но это все было больше двадцати лет назад. А сейчас я, взрослая, зрелая и вполне самодостаточная женщина с кучей забот, проблем и обязанностей, сосредоточенно шла по Литейному проспекту, направляясь к Мариинской больнице. В эту больницу больше месяца назад попала с переломом наша учительница Власта Матвеевна — строгая, высокая дама, преподававшая алгебру и геометрию. Уж и не знаю, почему, но Власта Матвеевна пользовалась у наших учеников огромным авторитетом. Ее и любили, и уважали, и одновременно боялись.
