— Хорошо, Дэйв, — мужчина глубоко вздохнул и, упершись рукою в снег, попытался сесть поудобнее, — Так вот… Дэйв. Я не знаю, кто такой хранитель памяти, никогда не слышал о таких. Но, клянусь, если справится с Чеславом не достает сил даже мне, то ты…

Молодой человек мягко улыбнулся и, подняв руку, жестом остановил собеседника.

— Мне не нужно будет драться с ним, Рене. Я заберу твою боль, твои воспоминания о нем, я сумею скрыть тебя от него, так, чтобы он никогда боле не нашел тебя, не напомнил о том, что ты забудешь. Ты продолжишь жить, а я всегда буду рядом, я буду твоим самым верным, самым преданным другом. Тебе нужно лишь согласиться и все.

— Согласиться на то, что Чес больше никогда не вернется в мою жизнь?.. — оборотень в раздумье потер подбородок и, внезапно нахмурившись, схватил парня за руку, — Поклянись, что он больше не появится!

Дэйв улыбнулся.

— Клянусь.

Реальность поплыла, смазалась, заволакиваясь серой дымкой, и наблюдатели неожиданно ощутили живительное тепло…

Они снова были дома, вновь стояли посреди комнаты Ричарда, замерзшие, немного уставшие и невеселые после лицезрения печальных воспоминаний, так долго и тщательно скрываемых Дэйвом.

— Значит, ты тоже обманул меня… — оборотень неожиданно грустно улыбнулся, переводя взгляд на своего вмиг растерявшегося хранителя памяти, — Ты клялся, что он больше не появится в моей жизни, говорил, что защитишь меня от него!

Дэйв, потрясенный столь внезапными обвинениями, попятился, ошарашено прижимая руку к груди.

— Но… но, хозяин, я… Я пытался, я защищал тебя все эти годы! Я не мог предвидеть, что Альберт будет знаком с Чеславом, что он приведет его к порогу Нормонда! Клянусь, если бы я… но он, наверное, знал, что это причинит тебе боль, потому и привел…

Ричард, хмурящийся все больше и больше, скрестил руки на груди.

— Ты хочешь сказать, что это моя вина?

— Нет… — несчастный хранитель памяти, совсем понурившись, низко опустил голову, — Нет, конечно, это моя… я виноват, но я…

Винсент, внимательно созерцающий происходящее, неожиданно решительно шагнул вперед, оттесняя своего младшего коллегу плечом.

— Дэйв, — в голосе его прозвучали какие-то непререкаемые нотки, — Оставь нас ненадолго.

Молодой человек, почему-то не удивленный этими словами, этим приказом, чуть приоткрыл рот и, переведя взгляд на нового собеседника, нахмурился. В глазах его отразился протест.

— Но… но, учитель!..

Эрик с Татьяной, с данный момент бывшие и в самом деле сторонними наблюдателями, ощущающие себя едва ли не лишними здесь, переглянулись в молчаливом поражении. Судя по всему, новости на сегодня еще не были закончены — мысль о том, что Винсент мог быть чьим-то учителем откровенно потрясала, вызывая даже смутное восхищение.

Винс метнул на непокорного ученика быстрый взгляд.

— Иди! — в голосе его зазвучали рычащие нотки, — Глупый мальчик, хранитель памяти должен быть тверд даже в общении со своим хозяином… Иди, я поговорю с ним.

Парень, потерянный, недоумевающий, медленно отступил, переводя взгляд с замершего в не меньшем изумлении, чем Татьяна и Эрик, оборотня, на строгого учителя и, наконец, все-таки подчинившись словам последнего, понуро отправился прочь из комнаты, плотно прикрывая за собой дверь.

Винсент, проводив его взглядом, медленно, неотвратимо грозно повернулся к приподнявшему подбородок Лэрду.

— Послушай меня, оборотень… — неспешно, очень тяжело начал он, обрушивая каждое слово на голову собеседника грудой камней, — Я не позволю своему ученику страдать из-за глупости его, столь опрометчиво выбранного, хозяина, ты меня понял?! Как ты смеешь винить его?! — он внезапно подался вперед, явно испытывая желание схватить собеседника за грудки, но не имея такой возможности по причине отсутствия одежды на теле последнего, — Чертов ты идиот, прав был Чеслав — ума тебе прожитые годы совершенно не добавили! Да если бы в способности хранителей памяти действительно входило умение уберечь хозяина от всех, абсолютно всех встреч, что могут поспособствовать возвращению памяти, Татьяны бы здесь не было!.. Да и вообще ничего бы этого не было, и к возвращению твоей памяти вряд ли бы что-то привело.

— Значит, обвинять мне следует тебя? — Ричард, будучи довольно упрямым человеком, терпеть не могущий любого давления, скептически изогнул бровь, — Значит, из-за того, что ты не смог сохранить от подобных встреч память Эрика, все это опять свалилось на мою голову?

— Хочешь винить меня — сколько угодно, — Винсент, хмурясь, сжал руки в кулаки, — Мне ни горячо от этого, ни холодно, можешь поверить. Но чтобы я больше ни слышал от тебя ни слова обвинения в адрес Дэйва — бедному парню итак досталось из-за тебя! Признаться, я надеялся, что первый его хозяин не будет… таким.

Лэрд фыркнул и, видимо, потихоньку сдаваясь напору старшего и более опытного хранителя памяти, недовольно повел больным плечом.

— Что, хочешь сказать, я — сложный случай?

Собеседник его, внезапно успокоившись, тяжело вздохнул.

— Неимоверно сложный. Клянусь, даже я бы на месте Дэйва двадцать раз подумал, прежде, чем принимать на себя такую ответственность, но он… он слишком добр, он не мог бросить тебя умирать, видел твои страдания и не мог не спасти. Чеслав прав — нас притягивает запах крови. Когда есть кровь, есть и боль, есть прошлое, приведшее к трагедии, а мы не можем пройти мимо этого. Такова наша суть, наша природа — мы обречены спасать тех, кто не может спасти себя сам. Ты думаешь, что хранение памяти — это приятное развлечение? Побегал в облике зверюшки, перекусил парой птичек — и доволен? Нет, Ричард, — Винсент отступил от оборотня и, пройдясь по комнате, серьезно продолжил, — Воспоминания, которые стирает хранитель памяти, никуда не исчезают, не болтаются в эфире, он принимает их на себя. И берет он не только сами воспоминания, — он забирает боль хозяина, хранитель памяти добровольно обрекает себя переживать ее сам, снова и снова, постоянно вспоминая, постоянно помня чужую боль и ощущая ее как свою собственную… Быть хранителем памяти — не дар, а проклятие. Я три сотни лет хранил одно-единственное воспоминание Эрика и, можешь мне поверить, это был нелегкий труд. А теперь представь, каково ему? — мужчина остановился, вновь пристально вглядываясь во внимающего ему оборотня, — Столько боли, так много лет!.. Как он выдержал все это, он, новичок в этом деле? И ведь он справился, он защищал тебя ото всех и ото всего, он был тебе самым верным, самым преданным другом, и, можешь мне поверить, таковым и остался. Имей же хоть каплю уважения и сочувствия, Ричард Лэрд, баронет Ренард Ламберт! Прояви то благородство, что тебе приписывают!

Ричард, последние слова собеседника выслушивающий, немного опустив голову, вскинулся. Темные глаза его полыхнули негодованием — его, человека, славящегося своим благородством, практически открыто обвиняли в отсутствии последнего! Для оборотня, способного разозлиться почти на ровном месте, да еще и пережившего только что заново самую большую трагедию в своей жизни, это было сильным ударом, немалым испытанием для его выдержки.

Не говоря ни слова, Лэрд резко шагнул вперед и, опрометчиво толкнув стоящего на пути хранителя памяти левым плечом, тихо зашипел от боли. А после, взбешенный своей неловкостью и глупостью еще больше, быстрыми, резкими шагами покинул комнату, напоследок сильно хлопнув дверью.

Друзья его остались в комнате. Татьяна, тихонько вздохнув, присела на стул и, потерев виски, неуверенно улыбнулась.

— Хорошо опять оказаться дома… — пробормотала она и, покосившись на дверь, за которой скрылся Ричард, перевела взгляд на Винсента, — Думаешь, он извиниться перед твоим учеником?

— Думаю, да, — ответ последовал почему-то не от хранителя памяти, а от молодого графа де Нормонд, — За прожитое с ним под одной крышей время я успел убедиться, что дядя Ричард — действительно благородный человек. Полагаю, твои слова достигли цели, друг мой. Но, Винс, учитель?..