— Не горячись, капитан! — сменив тон на дружеский, произнес квартирмейстер. — Я решил помочь тебе. Ты ведь потеряешь больше всех, если отпустим их.

— Не надо считать деньги в моем кармане, лучше поройся в своем дырявом, — посоветовал я.

Одежда на попе-расстриге была вся в дырках и латках, поэтому мой совет вызвал дружный гогот флибустьеров. После чего шкипер-мулат и его экипаж были отпущены на все четыре стороны.

Ночью во время начал отлива мы сплавились в море, где на рассвете обнаружили, что три надсмотрщика-мулата сбежали. И это, несмотря на то, что в реке и море рядом с устьем водились кайманы. Я мысленно пожелал удачи отважным парням.

До Ямайки добирались галсами, двое с половиной суток. Утром подтягивали к тендеру баркас и передавали на него запас еды и воды на день. В бухточке Санди-Бэй высадили их, за исключением пятерых — доли губернатора барона Жана де Пуансе, и скот на берег. Выставили на продажу и баркас, который теперь нам был не нужен. Покупатели нашлись быстро. Я обменял добычу, взяв всего понемногу: больше всего индиго из расчета три с половиной ливра за фунт и почти равными долями по стоимости какао — ливр за фунт, хлопок — сорок пять ливров за сто фунтов и сахар-сырец — двенадцать ливров за сто фунтов. Менять на ром отказался, несмотря на пожелание квартирмейстера Пьера Бело. И никто из флибустьеров по этому поводу не возбухал, потому что услышали от англичан интересные новости.

Флагманский галеон под командованием генерала Мишеля де Граммона был захвачен британским линейным кораблем. Его не стали брать на абордаж, а приблизились на дистанцию пистолетного выстрела и расстреляли из пушек, перебив примерно половину из четырех сотен флибустьеров, пока те не соизволили сдаться. Несколько пленных повесили за прежние грехи. Те, у кого было, чем выкупиться, включая Мишеля де Граммона, сидели в тюрьме, ожидая голландский корабль с Тортуги, который привезет деньги. Остальные были проданы в рабство. Испанцы захватили аж три флибустьерских судна. Чьи именно, на Ямайке не ведали, но точно знали, что всех пленных флибустьеров, как елочные игрушки, развесили на реях. Затем испанский флот отправился на Тортугу, чтобы раз и навсегда разгромить это разбойничье гнездо.

Флибустьеры с тендера передумали идти на поиски следующей добычи, а очень захотели поскорее вернуться домой. У кого-то там семья, у кого-то хранится имущество или оставлена заначка, а кто-то испугался, что разделит судьбу пленных флибустьеров. Тендер уже не казался им достаточно быстроходным судном. Поскольку от меня зависело, насколько быстро и в целости доберемся мы на Тортугу, больше никто не качал права, и мои приказы выполнялись быстро и беспрекословно.

Испанцы не добрались до Тортуги. В Наветренном проливе и на рейде Сантьяго-де-Куба, чего я опасался, их тоже не было. Наверное, решили, что уже захваченных судов с флибустьерами хватит для победоносного донесения и получения призовых и наград, оставили немного на развод, чтобы было, за что получить поощрения в следующий раз. На Тортуге и Эспаньоле приписали отказ испанцев от нападения исчезновению с неба кометы, которая терроризировала их умы и сердца с осени. Поскольку французы не знали точно, кого из флибустьеров захватили испанцы, нас тоже похоронили.

— Не дождешься! — шутливо сказал я Старому Этьену, который сильно огорчился, увидев меня живым и здоровым.

Ему бы достались все мои сбережения и товары, оставленные на хранение. Это был еще одни повод, почему я решил совершить путешествие в Европу. Нельзя так сильно зависеть от одного человека, иначе умрешь от руки союзника быстрее, чем от вражеской.

На аукционе я выкупил ту часть захваченного нами товара, что должна была отойти флибустьерам, погрузил на тендер хранившееся на складе Старого Этьена и прикупил немного табака у местных плантаторов, чтобы забить трюм под завязку. Затем побывал в Пор-де-Пе, где передал губернатору барону Жану де Пуансе его долю от добычи — всего лишь пять рабов, большего он не был достоин. Принимал меня губернатор не в своем кабинете, как раньше, а в спальне. У Жана де Пуансе случился, как я понял, гипертонический криз, доктор пустил ему кровь. Это, насколько я сведущ в медицине, был один из немногих случаев, когда кровопускание должно было помочь. Лицо барона побледнело, растеряло половину опухлости и перестало потеть, из-за чего казалось восковой маской, когда он молчал.

— Как тебе удалось уцелеть? — первым делом поинтересовался барон Жан де Пуансе.

Я рассказал о преимуществах моего судна перед испанскими кораблями.

— Да, неудачный оказался поход! — расстроенно воскликнул губернатор. — Что-то в последнее время Мишелю де Граммону не везет. Позавчера отправил на голландском судне выкуп за него и еще двух членов его экипажа, которые хранили деньги у меня. Тебе тоже советую оставить деньги у меня на всякий случай.

— Я решил закончить с флибустьерством. Сплаваю в Европу, посмотрю, что там делается. Может, найду занятие не менее прибыльное и более достойное благородного человека, — поделился я планами.

— Для благородного человека есть только одно достойное занятие — война, и не важно, как она называется, — высказал мудрую мысль барон Жан де Пуансе и проявил неслыханную доброту, видимо, в благодарность за тех рабов, которых я навозил ему ранее: — Могу дать рекомендацию моему другу Батисту де Буажурдану, сеньору де Буэр, командиру драгунского полка в Нанте. Ему наверняка пригодится знакомство с отважным и удачливым капитаном.

— Буду очень признателен! — искренне произнес я.

Барон Жан де Пуансе позвонил в позолоченный колокольчик, позвав своего секретаря — тщедушного юношу со льстивым лицом заядлого адвоката — и продиктовал ему письмо своему нантскому другу. Очень лестное, кстати, я бы так хорошо о себе вряд ли бы написал. Умеют французы лизнуть даже подчиненных, что не помешает им так же легко предать, если это будет выгодно.

Проблем с набором экипажа не было. Желающих вернуться во Францию бесплатно было, хоть отбавляй. Я отобрал трех человек. Четвертым стал Жак Буше. Индейцу очень хотелось побывать в Европе, а мне нужен был хотя бы один человек, кроме слуги, которому я бы доверял полностью.

В рейс отправились второго апреля, отпраздновав День Дурака. Как мне рассказали, лет сто с небольшим назад по решению Папы Римского Григория Тринадцатого католики, а за ними и протестанты, перешли на новый календарь, получивший впоследствии название григорианского, и стали отмечать Новый год первого января. В России это произойдет при Петре Первом, через несколько лет. До этого Новый год отмечали первого апреля. Кто-то по привычке продолжал и дальше так делать. Сперва в этот день смеялись над упрямцами, а потом над всеми, кто давал повод. Если повода не хватает, зазевавшемуся сзади на одежду цепляют на крючке вырезанную из бумаги или материи рыбку, поскольку Солнце находилось в созвездии Рыбы. Заодно появилось и более приятное выражение «не остаться в рыбах».

Воспользовавшись попутным южным ветром, я прошел между Багамскими островами, а потом с помощью встречного северо-восточного пассата, курсом бейдевинд, и попутного Антильского течения пошел на северо-северо-запад, где у берегов Флориды нас подхватил Гольфстрим, а потом и пассат уступил место сильным западным ветрам.

Иногда приедешь в незнакомый город, а такое впечатление, что ты бывал в нем раньше. Может быть, в прошлой жизни. А со мной теперь все чаще случается, что попадаю в город, в котором раньше бывал, причем неоднократно, но такое впечатление, что оказался впервые. Так случилось и с Нантом. Я несколько раз посещал его в двадцать первом веке. В первый раз попал на выходные, грузчики не работали, поэтому посвятил два дня экскурсиям по городу. Купил в туристическом центре за двадцать четыре евро карту гостя на сорок восемь часов. Цену запомнил потому, что получалось по пол евро за час. По этой карте можно бесплатно присоединяться к экскурсиям, посещать музеи, кататься на речных трамвайчиках и даже на городском общественном транспорте. Карту города и схему маршрутов транспорта дали бесплатно. Мне очень понравились нантские трамваи, скоростные и бесшумные, потому что колеса покрыты резиной. Посетив в первый день основные достопримечательности, на второй часа три катался по городу на трамваях, пересаживаясь с одного на другой.