Просим всех королей, государей, владетельных князей, государства и республики, дружественные и союзные с французской короной и иже с ними оказывать оному Александру де Кофлану, виконту де Донж, всякую помощь и поддержку, давать убежище в их портах с его кораблем и тем, что ему удастся захватить за время своего плавания, не чинить ему препятствий, ущерба и зла, за что и мы обязуемся поступать так же. Предписываем и приказываем всем офицерам морского флота и прочим, подвластным Его Величества короля Франции, предоставлять ему возможность беспрепятственно следовать со своим кораблем, экипажем и захваченными призами, не чиня ему ущерба и препятствий, а напротив, оказывая всяческую помощь и поддержку, какая потребуется.

Настоящая грамота становятся недействительной по истечении одного года со дня ее составления, в знак чего мы прикладываем к ней руку и прикладываем печать с нашим гербом.

В Нанте, восьмого числа месяца декабря 1689 года.

Батист де Буажурден, сеньор де Буэр, губренатор Нанта».

Я предложил своякам отправиться со мной в плавания. Глядишь, нам повезет, разживутся деньжатами. Чем богаче твои родственники, тем меньше у тебя проблем. Оба сразу согласились, хотя им нелегко было расставаться с женами.

Попросился и тесть.

— В море всякое может случиться. Если оба погибнем, и моей жене, и твоей будет тяжеловато, — аргументировал я свой отказ.

Матье де Кофлан согласился со мной. После двух моих удачных рейдов по тылам противника, подполковник стал относиться ко мне почти, как к равному в военном деле, а значит, и во всех остальных делах тоже.

В Бискайском заливе нас прихватил шторм. Вышли мы с попутным северо-восточным ветром, направились напрямую к мысу Финистерре. Только удалились от берега миль на тридцать, как ветер сменился на западный и за пару часов раздулся до штормового. С подветренного борта был берег, под такелажем не подрейфуешь. Пошли под штормовыми стакселями курсом крутой бейдевинд. Волны подросли метров до шести-семи. Время от времени с такой силой били в правую скулу, что казалось, будто отбрасывают судно назад метров на десять-двадцать. Я на всякий случай облачился в спасательный жилет, нацепил на себя оружие и приготовил торбу с продуктами и флягу с белым вином, разбавленным водой. Вот так вот, только награбишь денег, заживешь красиво — и на тебе, на выход! Впрочем, я всегда готов к такому развитию событий. Завещание написал сразу после того, как купил виконство. Чтобы мои дети не передрались между собой и с матерью из-за наследства. Когда дело касается земельной собственности, у француза нет родственников.

Шторм стих только на шестой день. За это время мы ушли далеко в океан. Насколько далеко — определить не смог. Хронометров все еще нет, долготу не определишь. Я с грустью вспоминаю времена, когда в рубке стояли два приемника, основной и резервный, спутниковой системы, определяющей место судна с точностью до нескольких метров. Если бы не оказался в прошлом, может быть, дожил бы до тех времен, когда суда станут полностью автоматизированными, без экипажей или с одним программистом на борту, который в судовождении был бы полный ноль, но гордо бы назывался капитаном. Еще два дня волны были покрыты пеной, из-за чего казалось, что шторм состарил океан, сделал седым. Поскольку я не знал, как далеко мы от берега, на ночь опускали паруса и ложились в дрейф.

К концу второго дня заметили судно. Это был испанский галеон водоизмещением тонн четыреста. Этот ли шторм или какой-нибудь предыдущий лишил галеон стеньг на фок-мачте и грот мачте, поэтому шел очень медленно, тем более, что дул «португальский норд», приходилось идти в полборта. Заметив нас, курс не изменил. Я подумал, что испанский капитан решил, что плен лучше, чем утонуть. Когда бриги приблизились примерно на милю, опустил все паруса, но не флаг. Это обозначало предложение переговоров. Я тоже приказал лечь в дрейф.

Испанский капитан приплыл на шестнадцативесельном яле. Я издали узнал его. Мой потомок не изменился с тех пор, как мы не виделись. Поднявшись по шторм-трапу на борт брига, дон Диего Рамирес де Маркес попытался изобразить улыбку. С одной стороны мы как бы дальние родственники, а с другой — состоим во враждующих армиях. Он не знал, как вести себя со мной, предлагал мне выбрать вариант.

— Рад тебя видеть! — обняв его тепло, по-родственному, поприветствовал я.

— Знал бы ты, как рад я! — улыбнувшись на этот раз искренне, произнес дон Диего де Маркес.

— Пойдем в каюту, — пригласил я.

Кике, поставивший на стол серебряные кубки и наливший в них из серебряного кувшина красное вино из Бордо, тоже признал испанского идальго:

— Добрый день, синьор капитан!

А вот дон Диего де Маркес не сразу узнал в рослом и широкоплечем юноше юнгу со «Святой Терезы», спросил у меня удивленно:

— Это тот самый твой слуга?!

— Да, именно он, — подтвердил я. — Подрос немного, не правда ли?!

— Как быстро летит время! — воскликнул мой потомок.

Оно летит даже быстрее, чем ему кажется, особенно, когда ты в море. По суше время движется медленнее. Наверное, спотыкается о кочки выходных дней.

Мы осушили по кубку вина за встречу, после чего я спросил:

— Тебе дать запасные стеньги?

— Запасные стеньги?! — не сразу понял он. — Ах, стеньги! Нет, я приплыл узнать, что ты возьмешь с меня. Сразу опознал твое судно и понял, что сопротивляться бесполезно, однако не хотел бы попасть в плен. Надеюсь, отнесешься ко мне, как к родственнику. Я с семьей возвращаюсь в Испанию. Мне выхлопотали место алькальда в Аликанте. Если я не приступлю к исполнению обязанностей в ближайшее время, это место отдадут другому, и мне потом долго ничего не будут предлагать. Наш король очень не любит неудачников.

— Как ты мог предположить, что я что-то возьму со своего родственника, тем более, спасшего мне жизнь?! — как бы шутливо возмутился я, потому что догадывался, что на моем месте он бы позабыл о родственных чувствах, и добавил, теперь уже искренне шутя: — Твой король на этот раз сделал правильный выбор: более удачливого человека ему трудно было бы найти! — и предложил тост: — За удачу!

Мы выпили еще по кубку вина, поговорили за жизнь. У моего потомка уже двое детей, мальчик и девочка, как и у меня, но, в отличие от меня, дон Диего де Маркес останавливаться на достигнутом не сбирался.

— Я был единственным ребенком у родителей. Еще два брата и сестра умерли в младенчестве. Ты даже не представляешь, как мне хотелось иметь брата иди хотя бы сестру! — рассказал он.

— Бог в помощь! Пусть у тебя будет полдюжины детей, чтобы ни тебе, ни жене, ни им не было скучно! — шутливо пожелал я.

Дон Диего де Маркес отнесся к моим словам очень серьезно и трижды перекрестился.

Я приказал погрузить в его ял бочонок вина и корзинку со сладостями для его детей и жены. Возле фальшборта мы обнялись на прощанье, после чего отправился на свой галеон.

— Он спас мне жизнь девять лет назад — подобрал в море после кораблекрушения, — сообщил я своему экипажу, хотя уверен, что никто не возбухнул бы, что просто так отпускаю легкую и богатую добычу.

Как ни странно, это доброе дело осталась не просто безнаказанным, а даже вознагражденным. Уже на второй день, после того, как поджались к португальскому берегу, его южной оконечности, мысу Сан-Висенти, точно определили место судна и легли на курс зюйд-ост, чтобы выйти к Гибралтару, а потом в Средиземное море, где навигация еще вы полном разгаре, увидели на юго-западе три голландских флейта. Видимо, во время шторма отбились от своего конвоя. Как меня предупредили, после начала войны пять-семь голландских военных кораблей встречают в этом районе или немного южнее, торговые караваны и сопровождают до родных берегов. Я потому и собирался поохотиться в Средиземном море, что там нападения не ждут. Флейты тоже шли к мысу, чтобы после шторма «зацепиться за берег», определиться и дальше идти сутки напролет, борясь со встречным северным ветром: ночью курсом острый бейдевинд правого галса, от берега, а днем — левого галса, к берегу. Первые два были водоизмещением тонн на восемьсот, а третий — на шестьсот. Шторм перенесли хорошо. Если и были какие-то повреждения, их уже устранили. Заметив два брига, идущие с попутным ветром на пересечение их курса по носу, все три флейта легли на обратный курс, надеясь, что до темноты мы не догоним, а ночью поменяют курс и улизнут.