— Экипаж к бою! — скомандовал я.

Матросы вооружились и бодренько заняли места по боевому расписанию.

— Погонные пушки зарядить ядрами и целиться по парусам, а карронады — картечью. Второму бригу просигнальте, чтобы сбавил ход и без команды не нападал, — отдал я второе распоряжение.

Первым же выстрелом с дистанции кабельтова три наши погонные пушки сбили у шхуны стаксель и парус-фок. На этом ее стремительный бросок и закончился. Грот-мачта располагалась позади мидель-шпангоута, поэтому в продвижении вперед участия не принимала. На шхуне засуетились, доставая запасные паруса. В это время мы приблизились к ней менее, чем на кабельтов, убрали паруса и, замедляя ход, развернулись правым бортом.

— Нечетные карронады, огонь! — приказал я.

Флибустьеры были так увлечены парусами, что многие не успели спрятаться. Те, кто спрятался, оказались не намного умнее погибших ранее. Они были уверены, что у них есть несколько минут, пока мы будем перезаряжать пушки, собирались по-быстрому поднять запасной парус. Для этого к делу подключились почти все, кто был на шхуне. Подозреваю, что желание нападать у них уже пропало.

— Четные карронады, огонь! — скомандовал я.

Второй залп оказался неожиданностью для флибустьеров. Картечь выкосила большую их часть. Остальные зашхерились настолько хорошо, что судно казалось вымершим.

Я подождал минут десять. За это время второй бриг подошел к нам и лег в дрейф с наветренной стороны в паре кабельтовых. На нем все орудия были готовы к бою, хотя, уверен, догадались, что воевать уже не с кем.

— На шхуне, будете сдаваться или продолжить расстрел? — крикнул я в медный рупор.

Несколько минут было тихо, потом на баке появился безоружный флибустьер. Я узнал его по выбритой тонзуре. Это был Пьер Бело, бывший католический священник, расстриженный за прелюбодеяние, и бывший квартирмейстер на корабле под моим командованием.

— Мы сдадимся, если вы высадите нас на остров, — выдвинул он условие.

— Вы сдадитесь без всяких условий или умрете прямо сейчас, — сказал я. — У вас три минуты на размышления.

Хватило двух. Бывший священник спустился в кубрик и оттуда сразу же вышел другой флибустьер, моложе и с густой черной шевелюрой, которого я раньше вроде бы не встречал.

— Мы сдаемся, виконт! — крикнул он.

Значит, они точно знали, что нападают на своих. Впрочем, для них уже не было своих.

— Салитесь в шлюпку без оружия и гребите сюда, — приказал я.

На катере приплыли четырнадцать флибустьеров. Половина из них была легко ранена. Тяжелораненых оставили на шхуне. Наверное, чтобы убитым было не скучно. Пьер Бело первым поднялся на борт брига.

— Кто командовал судном? — первым делом спросил я.

— Мишель де Граммон, — ответил прелюбодей. — Его разорвало картечью, сдох, лежит возле фок-мачты.

Видимо, губернатор Сент-Доминго предчувствовал мою встречу с флибустьерским «генералом».

— Он знал, на кого нападает? — задал я следующий вопрос.

— Конечно, знал! — подтвердил расстриженный священник и попытался польстить: — Корабль у тебя приметный, больше ни у кого нет таких высоких мачт.

— Тогда почему напал на своих товарищей?! Неужели думал, что крикнет «Сдавайтесь!» — и мы сразу сложим оружие?! — спросил я, чтобы понять, что сподвигло их на такой безрассудный поступок.

— А что ему оставалось делать?! Мы уже месяц болтаемся в море. Добычи нет, еда кончилась. Не сегодня-завтра его бы сняли с капитанов и высадили на остров с одним пистолетом. Он сказал, что если захватим твой корабль, все станем богачами, поплывем во Францию, — поведал Пьер Бело.

Мишель де Граммом всегда был слабоват в охоте за судами. Не было в нем морской жилки. Его дело — грабить города и села. Наверное, поэтому его и называли «генералом».

— Ты ведь квартирмейстер? — поинтересовался я.

— Да, — нехотя признался он и только потому, что рядом стояли другие пленники, которые неправильно бы оценили его вранье.

— И тоже знал, на кого нападаешь, но поддержал капитана, — сделал я вывод.

Бывший священник и прелюбодей промолчал.

— Повесить его высоко и коротко, — приказал я.

— Виконт, вы же пообещали пощадить нас! Мы поверили вам! — сразу запричитал он.

— Врешь, ничего я не обещал, — оборвал я и сказал своим матросам: — Заткните ему пасть его рубахой.

Мои матросы еще и от себя добавили Пьеру Бело по несколько тумаков, после которых у него подкосились ноги. А может, от страха ослабел. Его вздернули на фока-рее. Дергался долго. Когда затих, вынули из петли, раздели, разули и голове тело выкинули за борт. Согласно обычаю, его одежда и обувь пошли палачам, чтобы душа повешенного не преследовала их. Остальных пленников закрыли в кладовой, где места было маловато, могли только сидеть.

На шхуну отправился новый экипаж, набранный из матросов обоих бригов. Они обшарили приз от киля до клотика и нашли там только оружие, боеприпасы, полбочки солонины и полторы бочки червивых сухарей. Убитых и тяжелораненых выкинули за борт. Среди убитых был и Мишель де Граммон. Его опознали по черной повязке на голове, которая прикрывала вмятину. На этот раз картечины попали в туловище, почти разорвав его напополам. Его карманы, как и каюта, были пусты. Пленные флибустьеры рассказали, что всю богатейшую добычу, взятую в Кампече, Мишель де Граммон продул в карты. Поэтому и подался опять в море, поэтому и захотел разжиться за мной счет. А может, зависть им двигала. Ведь он так хотел стать владельцем имения или хотя бы плантации. Кстати, зависть часто недооценивают, выискивая причины безрассудных поступков. Так закончилась жизнь известного флибустьерского «генерала», который, как большинство флибустьеров, прожил яркую и бестолковую жизнь, сделав богачами многих умных трусов. Все небогатые трофеи, кроме судна, конечно, я отдал экипажу. Шхуну оснастили запасными парусами. Она была в балласте, бежала резво, поэтому место заняла в хвосте конвоя.

Чарльстон сильно разросся. Улиц теперь было четыре. Появились новая церковь, деревянная, но высокая, и, чтобы уравновесить духовную жизнь, трактир и пара таверн. В море уходил деревянный пирс, по одну сторону которого разгружались два баркаса. Выгружали они зерно, привезенное из Нью-Йорка, который, говорят, уже многолюдный город — раз в пять больше Чарльстона.

На берегу нас встретил Жильбер Полен в сопровождении алькатраса Жака. Оба были одеты, как пожилые нантские купцы средней руки — старомодно и добротно. Если бы я не знал, то принял бы Жака за компаньона, а не слугу. Впрочем, как позже выяснилось, алькатрас был слугой-компаньоном: владел земельным участком, которые здесь давали бесплатно по одному каждому желающему, и как бы сдавал в аренду своему хозяину, за что его кормили, поили и одевали, как родного брата. Из-за такой неслыханной щедрости алькатрас Жак ходил сам не свой от радости.

— Я как увидел паруса, сразу понял, кто плывет! — радостно произнес Жильбер Полен, поздоровавшись со мной. — Какими судьбами к нам? Привезли одумавшихся флибустьеров, чтобы начали новую жизнь?

— Не совсем одумавшихся, — ответил я и рассказал о нападении флибустьеров.

— Надо же! Раньше такого не могло случиться! — удивленно воскликнул он.

Допустим, случалось и не раз, но возражать я не стал.

— Хочу продать здесь пленных. Они согласны подписать контракт на пять лет, как за оплату перевозки сюда. Может, кто-то из них за это время поумнеет, — сказал я. — Не знаешь, кому предложить?

— Да я и заберу! — обрадовался Жильбер Полен. — Я ведь выжил здесь только благодаря рабам, которых привез по вашей подсказке. В первый год сдавал их в аренду за продукты, чтобы самим было, что есть. А теперь у меня три участка, сам нанимаю людей.

— Хлопок выращиваешь? — поинтересовался я.

— На двух участках холопок, а на одном огород, сад и пастбище. У меня теперь пара лошадей и три коровы, — рассказал он. — Собираюсь еще один участок прикупить. Хлопок нынче в цене. Готов заплатить им за пленников.