Мы быстро догнали каравеллу. Она была нагружена основательно, поэтому шла медленно. Экипаж состоял из шкипера, четырех матросов и семи солдат. Их всех перебили, несмотря на искреннее и довольно быстрое желание сдаться. Трупы раздели и выкинули за борт. Зачем нужны были солдаты, я понял, когда посмотрел документы на груз. Каравелла везла тридцать тонн металлов: медь, олово и семьсот килограмм серебра в слитках и бочонок золотого песка, килограмм двести. Серебро было точно в таких же чушках, какие я захватывал по другую сторону Панамского перешейка у испанцев в шестнадцатом веке. В Новом Свете старое живет дольше. Мы перегрузили металлы в наш трюм, положив серебро на самый низ, чтобы к нему никто не добрался, не было искушения. С каравеллы забрали все мало-мальски ценное, мачты срубили, а в днище наделали дырок. Она тонула долго. Течение относило каравеллу все дальше и дальше от нас, а ее высокая корма, задранная кверху, все еще выглядывала из воды.

Через пять дней попалось второе судно. Это был малый галеоном тонн на двести пятьдесят. Судя по всему, раньше был военным кораблем, но, поскольку охранять здесь не от кого, стали использовать для торговых целей. Экипаж на нем был человек сорок. Они вроде бы что-то слышали о пиратах, но мало, потому что долго не понимали, кто мы и зачем идем под всеми парусами им навстречу. Когда поняли, начали поворачивать к берегу, который был милях в трех. Добраться до него не успели. Погонные пушки книппелями сбили у них почти все паруса, а потом бортовой залп картечью сократил экипаж до минимума. Защищаться они даже не собирались. Как мы потом узнали, на судне было всего с десяток аркебуз и два трехфунтовых фальконета, наверное, для салютов. Оставшихся в живых испанцев перебила абордажная команда.

Мы подтянули и ошвартовали призовое судно к борту брига, после чего подняли паруса и, медленно двигаясь на юг, начали перегружать лучшие товары в наш трюм. галеон вез перец, индиго, кошениль, какао, сахар. Последнего было больше всего. Брали мы сахар в последнюю очередь, забивали им пустоты в трюме и в других помещениях. Один мешок я приказал оставить на палубе, чтобы каждый, кто хотел, мог есть, сколько хотел. Матросы жадно накинулись на сахар. Съели от силы по килограмму, после чего их до конца рейса воротило от одного только взгляда на мешок из-под сахара.

В капитанской каюте я нашел под периной кожаный кошель с семнадцатью ограненным изумрудами. Нашел случайно. Раньше я в постелях не рылся, западло было, а на этот раз решил, что две перьевые подушки и перина не помешает моим матросам при плавании в холодных широтах, швырнул их к двери, чтобы мои подчиненные забрали. Уже поворачиваясь к дешевому старому сундуку, широкому внизу и сужающемуся кверху, чтобы не падал при сильном крене, который стоял у переборки, краем глаза выхватил этот мешочек, сместившийся к ближнему ко мне, высокому бортику кровати и ставший почти незаметным. Огранил камни искусный мастер. Изумруд очень хрупкий, поэтому при обработке его применяют специальную огранку, «изумрудную» — ступенчатую, при которой камню придается форма восьмиугольника с усеченными углами. За редчайшим исключением, когда камень очень качественный, а мастер очень умелый, делают более сложную «бриллиантовую» огранку — камню придают круглую форму и на тыльную сторону (павильон) наносят двадцать четыре грани, а на лицевую (корону), на которой расположена самая большая грань (площадка) — тридцать три грани тремя поясами. Все найденные камни имели «бриллиантовую» огранку, выполненную идеально. Ювелиры такого высокого класса сейчас только в Сирии, которая ныне часть Османской империи, или в Голландии. Сомневаюсь, что эти драгоценные камни привезли оттуда. Скорее всего, какого-нибудь голландского или сирийского ювелира судьба закинула сюда, или местный умелец научился делать не хуже. Эти камни стоили немного меньше, чем груз в трюме. Мои матросы не смогут по достоинству оценить изумруды, поэтому не стал им рассказывать о находке. Изумруды пригодятся в следующей моей жизни, если успею захватить с собой.

Галеон тоже обезмачтили и затопили вместе с оставшимся в трюме сахаром. Благодаря грузу, это судно затонуло быстро. Не удивлюсь, если через несколько часов, когда сахар растворится в воде, галеон всплывет, а потом повстречается какому-нибудь судну. Так рождаются легенды о Летучем Голландце. Мы это не увидим, потому что под всеми парусами, пользуясь почти попутным северо-восточным ветром, понеслись на юг. Трюм полон, больше здесь делать нечего.

В обратную сторону шли в обход архипелага Огненная Земля, по проливу Дрейка. Так путь длиннее, но проходишь его быстрее и, как я теперь считал, на паруснике безопаснее, чем по Магелланову проливу. Что-то мне перехотелось еще раз соваться в пролив, хотя, как мне говорили яхтсмены в будущем, с запада на восток его проходить на паруснике легче. К тому времени в южном полушарии уже наступила весна. Шли мы быстро, подгоняемые господствующим здесь сильным западным ветром и Антарктическим течением, которое еще называют Течением Западных Ветров, поэтому прихватил нас всего один шторм. Не самый лютый. Случилось этот как раз тогда, когда миновали мыс Горн и легли на курс ост-норд-ост. Мыс приметный, достаточно высокий и голый, с какой-то мрачной харизмой, что ли. В конце семнадцатого века человек, обогнувший этот мыс, а таких пока очень мало, имел право носить в левом ухе золотую серьгу, которая в некоторых портовых кабаках давала право на бесплатную кружку пива или стопку рома. Поскольку штормовой ветер гнал нас в нужном направлении, впереди не было никаких препятствий, мы вытравили с кормы пару длинных и толстых канатов и на трое суток попрятались по каютам и кубрикам, питаясь всухомятку. Когда не видишь огромные волны, а здесь бывают метров по пятнадцать высотой, они не кажутся страшными. Потом заменили порванный стоячий такелаж, выкачали воду из трюма, подняли паруса и направились в сторону Африки. Идти на север вдоль берега Южной Америки трудно, потому что здесь преобладают северные ветры и течения, а вот вдоль африканского, примерно до северной границы Гвинейского залива — южные ветры и течения.

На подходе к архипелагу Острова Зеленого Мыса нам повстречался караван из трех судов под английским флагом. Они шли на запад. Наверное, везут рабов на плантации. Поскольку и они, и мы были в полном грузу, никто не изъявил желания познакомиться поближе и узнать, что везут. Остановились у португальского острова Сантьягу, на рейде порта Сидади-Велья (Старый город). Поселение это действительно самое старое на архипелаге. Говорят, здесь останавливался Колумб. В то время город был богаче и многолюдней. В последнее время он захирел, из-за чего мощный форт, охранявший Сидади-Велью, казался недоразумением. Мы запаслись свежими фруктами, овощами, крепленым вином, козами, курами и зелеными черепахами. Матросы сразу повеселели. Места знакомые, мы почти дома.

Пока я шлялся по морям, Мари-Луиза родила дочь. Назвали ее просто Луиза, как я попросил перед отплытием. Двойные имена и фамилии наводят меня на мысль о мании величия у родителей. Я решил в этой жизни остановиться на двух детях. Мало ли, родится в следующий раз двойня, а мне здесь еще нравится. Малу не стала возражать. Мода на много детей уже прошла, особенно у богатых. Дети — это, конечно, хорошо, но надо пожить в свое удовольствие. По такому случаю я принял решение, что следующий рейс будет последним. Чтобы не обзавестись рогами, уходя в рейс, надо оставлять жену или беременной, или с грудным ребенком. Рожать Мари-Луиза больше не будет, так что пришло время и мне пожить в свое удовольствие. Если не умру от скуки.

Кстати, уже появились презервативы. Они из обработанных, овечьих кишок и завязываются ленточкой. Длина около двадцати пяти сантиметров и ширина около семи. Французы умеют льстить себе. Стоят презервативы дорого, но пока многоразовые, так что пользуется большой популярность из-за сильно распространившихся венерических заболеваний. Впрочем, бедняки презервативы не покупают, предпочитают рисковать, а они как раз и являются основными клиентами проституток, потому что те, кто побогаче, заводят содержанок. Проститутка, переболевшая сифилисом два раза, больше не допускается к работе. Три триппера приравниваются к одному сифилису. За соблюдением этого закона особо не следят, но если поймают, повесят сразу.