С хвоста колонны передают приказ принять вправо, уступить дорогу. Такую команду могли отдать только ради того, кто старше меня по званию. Я оборачиваюсь и вижу, что мой полк обгоняет карета маршала, сопровождаемая двумя ротами кирасир. Карета золотистого цвета, на высоких колесах, обода и спицы которых выкрашены в черный цвет, причем краска свежая, будто покрасили всего пару часов назад. Рабочая поверхность колес защищена железными полосами, словно бы специально надраенными. На дверце герб — красный лев, шагающий куда-то в прошлое, раскрыв пасть, высунув язык и неестественно изогнув хвост, на поле из желтой полосы вверху и нескольких синих и белых и более узких ниже. Окно в дверце открыто. Видимо, маршалу Люксембургу так же душно, как и мне. Он сидит по ходу справа, смотрит на всадников, но, судя по отрешенному взгляду, не видит никого. Из разреза темно-красного жюстокора выпирает, напоминая пену на бокале с пивом, белое жабо из очень тонкой, почти прозрачной ткани. Слева от горбуна сидит какая-то дама, не жена и не любовница. Первую он с собой в походы не берет, а второй у него вроде бы нет. Не красавица, но на лице выражение такого хронического недодолба, что каждый мужчина считает своим долгом избавить даму от такой тяжкой участи. В итоге такие женщины имеют больше мужчин, чем заслуживает их внешность, но выражение лица все равно остается неизменным.

Когда карета равняется со мной, я подгоняю коня, чтобы не отставать, приветствую и спрашиваю:

— Неужели мы не будем преследовать врага, дадим ему уйти и зализать раны?!

— Увы, именно так мы и сделаем, — отвечает горбун, изображая улыбку, хотя понятно, что вопрос ему не понравился.

— Если не добить, враг вернется и добьет нас, — предупреждаю я.

— Пусть попробует! — браво произносит маршал Люксембург, а затем, словно оправдываясь, добавляет: — Приказ короля. Я не сумел убедить его.

Я придерживаю коня, чтобы отстать и не продолжать неприятный для командующего разговор. Не потому, что боюсь попасть в опалу. Я уже решил, что больше не буду воевать на суше за Францию ни под его командованием, ни под чьим бы то ни было. Война ради войны мне не интересна. Не хочу огорчать маршала Люксембурга потому, что, судя по результату, командующий он толковый.

В тот самый день, когда мы разгромили врагов у Флёрюса, в далекой Ирландии на берегу реки Бойн произошло другое сражение. Там встретились французская армия, которую поддерживали ирландские якобиты (сторонники короля Якова), с английской армией, в рядах которой в большом количестве служили французские гугеноты, под командованием их нового короля Вильгельма Третьего. Результат был прямо противоположный. Главный вклад в победу английской армии над французской вложили бывшие французские гугеноты, а ныне почти полноправные подданные английского короля. Беженцам из Франции пока запрещалось покупать в Англии землю, но разрешалось поливать ее кровью. Гугеноты предпочли полить ее кровью бывших своих соотечественников.

Известие об этом сражении дошло до нас через две недели, вместе с другим — о победе французского флота, который под командованием адмирала Анна Иллариона де Турвиля разгромил в Ла-Манше англо-голландский флот. Не потеряв ни одного корабля, французы сожгли шестнадцать и повредили двадцать восемь вражеских. Признаюсь честно, я не сразу поверил в эту новость, решил, что французы присочинили. Насколько я знал, они никогда крупно не побеждали англичан. Оказалось, что я знал недостаточно. Это было как раз то исключение, которое подтверждало правило. После чего меня резко потянуло на море.

В начале августа, поняв, что во Фландрии, как сейчас называют испанскую часть Нидерландов, и дальше будет возня с осадой крепостей и ползучим продвижением вперед, я передал командование полком тестю и поехал домой. В Нанте будет не так скучно. Там хотя бы есть, с кем пофехтовать — имеется пара толковых преподавателей, француз и испанец. Офицеры моего полка в этом отношении с трудом дотягивают до среднего уровня. Да и жена не даст скучать. Женщины уверены, что любовь — это любое проявление эмоций. Главное — не перелюбить.

В Нанте я первым делом заказал на верфи новый корабль. Решил построить фрегат, чтобы, в случае чего, смог отбиться от пары военных кораблей. Да и добычи на таком захватишь больше. По королевскому приказу корсарское судно не могло быть водоизмещением более трехсот тонн. Чем было вызвано такое требование — не знаю. Большинство местных корсаров не выходило за пределы сотни тонн.

Губернатор Батист де Буажурдан, сеньор де Буэр, охотно сделал мне одолжение:

— Строй, какое хочешь, мне без разницы! Только с чиновниками из Адмиралтейства договорись.

Всего сто ливров помогли чиновнику — молодому человеку, улыбчивому и липко льстивому — понять, что во время строительства корабля водоизмещением триста тонн могут быть небольшие отклонения в обе стороны. Сплошь и рядом случается — строили трехсоттонник и получился на шестьсот.

Я заказал фрегат с острым корпусом, какие пока что не делают. Изготовят его из четырех слоев досок из мореного дуба и обошьют подводную часть медью. Длиной фрегат будет тридцать шесть метров, шириной — девять и осадкой — три с половиной. Такой корпус не позволит ходить очень остро к ветру и развивать большую скорость, но зато комендорам будет удобнее работать с пушками, которые не маленькие, плюс откатываться должны. Кстати, французы до сих пор крепят пушки во время выстрела намертво, а потом отвязывают, откатывают вручную, чтобы была возможность зарядить, возвращают на место и опять крепят. Несколько дополнительных операций удлиняют время зарядки на несколько минут, в зависимости от веса орудия. Англичане же переняли мой опыт: дают пушкам откатиться во время выстрела, но на длину толстых канатов, которыми привязаны к борту. Английским комендорам остается только зарядить орудие и подкатить к пушечному порту. Общая высота грот-мачты, самой высокой, будет сорок восемь метров. Мачтой называется, грубо говоря, только нижняя часть. Дальше к ней крепятся стеньги: грот-стеньга, грот-брам-стеньга, грот-бом-брам-стеньга. Так же и на фок-мачте и бизань-мачте, которые ниже — первая примерно на одну десятую длины грот-мачты, вторая — примерно на треть. Благодаря этому на каждой мачте паруса будут в четыре яруса: главный, марсель (на бизань-мачте — крюйсель), брамсель (крюйс-брамсель) и бом-брамсель (крюйс-бом-брамсель). Плюс стакселя между мачтами и перед фок-мачтой — фока-стаксель, фор-стень-стаксель, кливер, бом-кливер и летучий кливер. Стакселя от кливеров отличаются тем, что у первых нижняя шкаторина расположена над палубой, а у вторых — над бушпритом. Корабль будет иметь два трюма и делиться прочными переборками на четыре водонепроницаемых отсека. На гондеке поставлю на каждый борт по дюжине двадцатичетырехфунтовых пушек, на опердеке — по десять двадцатичетырехфунтовых карронад, на баке — две погонные шестнадцатифунтовые кулеврины, а на корме — две такие же ретирадные. Все пушки заказал из бронзы. Такие легче и надежнее, чем чугунные, но стоят дороже. В отличие от французского короля, я денег на более качественные пушки не жалел.

В конце октября вернулись из Америки мои бриги. Оба удачно поторговали. На Эспаньоле цены на привозные товары взлетели еще выше, а на местные упали еще ниже. Во Франции тоже подросли цены на колониальные товары. Так что каждый бриг за один рейс окупил не только себя, но и своего напарника. Вырученные деньги пошли на постройку фрегата.

Обеспечив работой на зиму значительную часть жителей славного города Нанта, я отправился в свое загородное поместье, чтобы отдохнуть после трудов ратных и перед трудами корсарскими до конца мая или начала июня. К тому времени, как заверил меня хозяин верфи, фрегат будет готов.

Слово корсар мне нравится больше, чем флибустьер, которое звучит слишком натужно и как-то по-деревенски. Наверное, потому, что родилось на задворках, как сейчас считают, цивилизации, в Вест-Индии. Англичане и голландцы в Европе тоже называют своих морских разбойников по-другому. Первые — приватирами, вторые — каперами, а в последнее время — печелингами или флиселингами (в честь их базы — порта Флиссинген, к созданию которой и я приложил руку). Вульгарным древним названием пират сейчас обзывают только тех, кто не имеет корсарского патента, грабит исключительно для себя. Те, у кого есть бумажка с подписью и печатью суверенного правителя, считаются военнослужащими его флота и заслуживают обращения, как с военнопленными. Пиратов за нежелание делиться считают вне закона и казнят частенько без суда и следствия. Вывод на все времена: заплати налоги — и грабь спокойно!