Свадьбы теперь стали сложнее и дороже. Свидетельство о браке стоило пять ливров. Столько же пришлось заплатить священнику, чтобы обручил у меня дома. Появились и новые приметы, о которых мне рассказал словоохотливый командир драгунского полка Батист де Буажурдан. По его совету, во время церемонии я, чтобы главенствовать в семье, встал коленом на подол платья невесты, которое швея принесла перед самой свадьбой (еще одна новая примета). Оно было красного цвета. Белый свадебный наряд пока не в моде у французов, в отличие от англичан. Мари-Луиза попыталась нейтрализовать мои действия, согнув палец, на который я должен был надеть кольцо, но я подождал, когда она, смутившись, разогнет. Замуж ей пока хотелось больше, чем главенствовать.

Стол для праздничной трапезы был застелен белоснежными, накрахмаленными, льняными скатертями. Льняные салфетки тоже были накрахмалены и первое время тихо похрустывали. Сперва горничная подала устриц. Главными блюдами были рагу из ягненка и кролика, приправленное миндальным молоком с зернышками граната, жареное говяжье филе с кровью и гарниром из фасоли и артишоков, фаршированные телячьи ножки и зажаренная полностью индюшка с жирным соусом из сливочного масла, яичных желтков, перца и молодого красного вина. Жареная индюшка теперь — обязательный атрибут свадебного застолья. Затем были паштеты из гусиной печени, из цапли и из угрей. На десерт подали торт, засахаренные фрукты и сыр. Все было очень вкусно. Мой повар не зря получал двадцать пять ливров в месяц — почти в два раза больше, чем горничная. Вино я купил разных сортов: белое и сладкое, сотернское из Бордо, бархатистый полусладкий гайяк с берегов Тарна, местную красную кислятину и, по российской привычке, шампанское (какая русская свадьба без шампанского и без драки?!), которое все еще имеет осадок и стоит довольно дорого — восемь ливров за бутылку, заткнутую не деревянной кочерыжкой, как раньше, а португальской пробкой. Кстати, французы сейчас говорят: «Бургундское — для королей, бордо — для дворян, шампанское — для герцогинь». Бургундское я не стал покупать, потому что оно плохо переносит перевозку, до Нанта доезжает, потеряв всю свою прелесть. Как догадываюсь, не только младшее, но и старшее поколение семейства де Кофлан впервые попробовали сладкие вина. Дочери не скрывали восхищения, мать держала нейтралитет, потому что отец кривился, утверждая, что настоящее вино должно быть кислым и терпким. Кротам свет не в радость.

Когда мы остались одни и перешли в спальню, Мари-Луиза, старательно показывая, что ничуть не смущается, разделась до рубахи из тонкого полотка и с кружевами по вороту и подолу. Потом долго и старательно взбивала две пуховые подушки. Легла на спину, закрыла глаза и улыбнулась счастливо. Наверное, только сейчас поверила, что мечта стать женой осуществилась. На мои ласки отозвалась сразу и очень темпераментно. Еще в период женихания я дал ей почувствовать, что сексуальные отношения со мной будут в радость. Вроде бы не разочаровал.

Свернувшись у меня под боком калачиком, она произнесла тихо:

— Ты ведь мог найти невесту с большим приданым.

— Не в деньгах счастье, — молвил я глубокомысленно, поскольку имел достаточно денег, чтобы не чувствовать себя несчастливым из-за их отсутствия.

— А в чем? — немного удивленно и с искренним любопытством спросила она.

— В том, чтобы рядом был близкий человек, любящий и надежный. Тогда и деньги появятся, — ответил я.

— Я буду любящей и надежной женой, — вполне серьезно пообещала Малу.

Выдержу ли я такое наказание?!

Зиму я провел скучно. Съездил один раз на охоту, подстрелил косулю. Для этого пришлось нанимать лошадей, скакать почти целый день, ночевать на постоялом дворе в компании блох и вшей, долго рыскать по лесу, подстрелить бедное животное, еще раз покормить своей кровью паразитов и на третий день вернуться домой с добычей, чтобы на четвертый скормить ее родственникам жены. Довольными остались, если не считать родственников жены, только Гарик и его подруга со звучной русской кличкой Жучка, выгнавшие зверя на выстрел. Им достались и все кости косули. Изредка я ходил в ближайший зал для игр. В таких залах в основном играют в мяч, прообраз большого тенниса. Сейчас существовало четыре варианты этой игра: по мячу ударяли голой рукой, рукой в перчатке, битой и ракеткой. У меня нет навыков ни в одном из четырех, а учиться было лень. Хозяин зала также купил разрешение на установку пяти столов для бильярда. Раньше в него играли на земле, забивая шары в ворота из палочек, а теперь перешли на столы, покрытые сукном разных расцветок, у каждого стола своя. Шары были деревянные, катились и отскакивали не так, как костяные, но я быстро перестроился. Ставки делали небольшие, одно су. Столько стоила аренда стола на три часа. Платил победитель. В зале был буфет, где продавали спиртные напитки и легкие закуски. Заказ могли принести и к бильярдному столу. Для этого рядом с каждым был небольшой столик. Подозревая, что буфет приносил хозяину больше, чем сдача в аренду зала и столов.

Забавно наблюдать за французами во время игры. Такое впечатление, что вопрос не на одно су, а жизни или смерти, как минимум. При каждом удачном ударе — победный крик, во всех остальных случаях — чертыхание сквозь зубы, недоуменный взгляд на кий или ракетку, а потом на зрителей: сглазили, гады! За противником следят зорко, прищурив глаза, словно смотрят в оптический прицел винтовки, который пока не придумали. Обыграть француза ведь может только отъявленный жулик, даже если оба игрока аборигены. После каждого удара кием от волнения смахивают пот со лба. И то правильно: труд непосильный!

В начале весны я контролировал доводку брига, а потом занимался его снаряжением. Судно получилось ладное, радующее взгляд. За долгую морскую практику у меня выработалось правило: если судно нравится визуально, значит, работа на нем будет в радость. На полную загрузку трюма у меня не хватило денег, поэтому предложил поучаствовать желающим. Ими оказались командир драгунского полка Батист де Буажурдан и те самые влиятельные горожане, золото которых я возил в Лондон. Вложил и тесть тысячу ливров. У всех жителей Нанта, да и у остальных граждан Франции, имевших свободные деньги, навязчивая идея разбогатеть на торговле с Индиями, Восточной и Западной. И кое-кому, причем не малому количеству, это удается.

В начале мая вышли в море. Все семейство де Кофлан, Батист де Буажурдан, несколько его приятелей, вложившихся в эту коммерческую операцию, и кое-кто из родственников членов экипажа провожали нас. Мари-Луиза даже всплакнула. Она уже на шестом месяце и, наверное, рада, что я не увижу ее совсем уж некрасивой.

Ветер дул попутный, северо-восточный, силой пять баллов. Мы быстро добрались до устья Луары и вышли в океан. Здесь была невысокая зыбь. Пологие волны шли с запада. Бриг, играючи, рассекал волны, набирая ход. Я приказал поставить верхние паруса, стаксели и кливера. Вскоре мы разогнались до двенадцати узлов. На таком судне мне не страшны ни пираты, ни военные корабли любой страны. Как пели в двадцатом веке российские псевдолесбиянки, нас не догонишь…

Остановку сделали только на Канарских островах. Набрали свежей воды, купили продукты, включая дюжину коз и десяток черепах, и вино. Экипаж был тридцать пять человек, и все с отменным аппетитом.

Через океан прошли без происшествий и в два раза быстрее, чем испанский галеон, на котором я делал это в предыдущий раз. Остров Тринидад обогнули с севера. Я не стал там задерживаться, потому что недавно прошел ливень, восполнив наши запасы пресной воды, а еды пока хватало. Курс держал на Картахену. На атлантическом побережье Вест-Индии всего три испанских порта — Картахена, Порто Белло и Веракрус — имели право торговать и только с испанскими купцами. Еще на Тортуге мне рассказали, как лучше вести бизнес в этих краях. Я решил рискнуть, проверить, так ли все хорошо, как рассказывали.