Доля еврейского населения в Вене была по сравнению с другими городами Австро-Венгерской монархии не самой высокой. В Кракове она составляла 50%, в Лемберге и Будапеште — 25%, в Праге — 10%. Однако она весьма высока по сравнению с другими крупными европейскими городами. В Германии самыми «богатыми на евреев» городами были Берлин (4–5%) и Гамбург (2–3%)[1255].

Долгожданная свобода вызывала эйфорию и подталкивала иммигрантов к активным действиям. Казалось, тому, кто усердно трудится, открыты все двери. Эмансипация окрыляла, порождала желание учёбой и работой добиться положения в обществе.

Консервативная католическая Вена продолжала жить в неторопливом ритме бидермайера и не слишком разбиралась в современных новшествах. У евреев, стремящихся к образованию и жаждущих успеха, практически не оказалось конкурентов, как с удивлением отметил приехавший из Берлина писатель Якоб Вассерман. Аристократы, прежде задававшие тон, теперь «совершенно ни в чём не принимали участия». Они «не просто испуганно держались в стороне от интеллектуалов и людей искусства, но даже боялись и презирали их. Немногие патрицианские буржуазные семьи подражали аристократии; коренной буржуазии не осталось, пробел заполнили чиновники, офицеры, профессора; затем следовал сплочённый блок мелкой буржуазии». Одним словом, «лицо города определяли придворные, мелкая буржуазия и евреи. Неудивительно, что евреи как самая динамичная группа и всех остальных приводили в непрерывное движение»[1256].

Разница проявлялась прежде всего в рвении евреев к учёбе, к образованию. Число христианских гимназий выросло с 1851 по 1903–1904 год с 21.213 до 99.690, число еврейских гимназий за тот же отрезок времени — с 1251 до 15.880. По статистике, в 1912 году каждый третий венский гимназист — иудей; это в три раза превышало долю евреев в общем составе населения. В высших школах всех типов в том же 1912 году доля еврейских учеников составляла 47,4%, то есть почти половину[1257]. В 1898–1902 годах в университете (без учёта факультета теологии) учились лишь 5,3% из 10.000 христиан и 24,5% от общего числа евреев. Еврейские студенты составляли почти треть от всех учащихся как в Вене, так и в Праге (где они предпочитали немецкий, а не чешский университет)[1258].

Излюбленные специальности евреев — медицина и право. В 1913 году евреи составляют 40% студентов-медиков в Вене; студенты-правоведы — более четверти от общего числа[1259]. Евреи предпочитали свободные профессии адвокатов и врачей. В 1889 году из 681 венских адвокатов более половины — евреи (394), а двадцатью годами раньше — всего 33[1260].

В Цислейтании евреи, как правило, старались примкнуть к тому народу, который здесь всё ещё доминировал хотя бы в культуре и экономике, — к немцам. Венские и пражские евреи любили и знали немецкий язык и культуру, восхищались Рихардом Вагнером в постановке Густава Малера и Фридрихом Шиллером. Еврейские писатели привели австрийскую литературу к новому расцвету, стоит только вспомнить Франца Кафку, Франца Верфеля, Артура Шницлера, Стефана Цвейга. Венская медицинская школа завоевала мировую славу не в последнюю очередь благодаря врачам-евреям. В Вене Зигмунд Фрейд создал теорию психоанализа. В 1867–1914 годах Вена стала столицей современного искусства и науки именно благодаря продуктивному симбиозу венской и еврейской культур.

В торговле и экономике здесь складывались сенсационные карьеры. Так, в 1908 году, после смерти короля универмагов Альфреда Гернгросса, его история успеха была у всех на устах. Вместе с братом он в 1881 году переехал из Франкфурта-на-Майне в Вену и открыл магазин тканей. Затем начал скупать на самой главной торговой улице Вены — Мариахильферштрассе — один дом за другим и построил огромный универмаг. Восьмерым детям он оставил в наследство более 4 миллионов крон[1261]. Успешны были и те ремесленники, изготовители рам, которые покупали у Гитлера картины: Якоб Альтенберг из Галиции и Самуэль Моргенштерн из Венгрии.

На рубеже веков в Вене о еврейском интеллекте говорили все. Писатель Герман Бар шутил, что «любого, кто обладает хоть каплей ума или таланта, считают евреем; иного они себе и представить не могут»[1262]. Альфред Роллер полагал, что его друга Густава Малера отличает именно «еврейское» усердие в работе, хотя композитор давно уже был крещён: «Малер никогда не скрывал своего еврейского происхождения. Но радости оно ему не доставляло. Являлось лишь стимулом для ещё более упорной работы. «Представь, что у человека от рождения одна рука скрючена и ему приходится упражнять здоровую руку больше, чем всем остальным. В конце концов он добивается такого, чего не удалось бы сделать с двумя здоровыми руками». Так однажды он объяснил мне связь между его происхождением и его творчеством»[1263].

Казалось, тысячелетний еврейский вопрос близок к разрешению — путём полной ассимиляции, в том числе и с помощью смены веры и смешанных браков. Однако не всё так просто. Смешанные браки между иудеями и христианами не допускались. Чтобы вступить в брак, следовало перейти в другую веру или объявить себя не принадлежащим ни к какой вере. И то и другое обычно делала еврейская сторона. В 1911–1914 годах подобные браки заключались почти в десять раз чаще, чем браки между католиками и протестантами[1264].

Рост общественного влияния разбогатевших еврейских предпринимателей и банкиров демонстрируют их дворцы на Рингштрассе, составлявшие конкуренцию дворцам старой аристократии. И ещё ордена и дворянское достоинство, которыми их жаловал император в благодарность за заслуги и щедрую благотворительность. И ещё сенсационные браки богатых евреек с обедневшими аристократами.

В политике евреи чаще всего придерживались либеральных или социал-демократических взглядов. В 1908 году депутат Рейхсрата Бенно Штраухер сказал: «Мы, евреи, были, есть и будем свободомыслящими людьми, мы можем процветать лишь в атмосфере свободы, в реакционной атмосфере мы задыхаемся; мы преклоняемся перед свободным демократическим мировоззрением и поэтому можем придерживаться только политики свободы»[1265].

Однако поддерживали они не одну партию. В 1908 году сионистская газета «Нойе Националь-Цайтунг» сетовала: «Четырнадцать евреев в парламенте принадлежат к пяти разным партиям»[1266]. Еврейскую политику демонстративно проводили лишь четверо сионистов и один «еврейский демократ», остальные принадлежали к социал-демократам или либеральному лагерю. Так, из шести еврейских депутатов от Галиции трое были сионистами, то есть еврейскими националистами, а ещё трое — социал-демократами.

Успехи еврейских иммигрантов вызывали ненависть и зависть у тех местных жителей, которые не сумели справиться с внезапно возникшей конкуренцией и не смогли приспособиться к современности и техническому прогрессу. Это ремесленники, потерявшие средства к существованию из-за открытия фабрик, и торговцы, которых всё больше теснили универмаги. Через шесть лет после начала эмансипации, во время биржевого краха 1873 года, современные антисемиты начали срывать злость на «капиталистах», «либералах» и «жидах-биржевиках».