Учение о мировом льде должно было стать гвоздём программы в задуманном Гитлером планетарии на горе Пёстлингберг в Линце. На первом этаже предполагалось разместить изображение вселенной по Птолемею, на втором — по Копернику, а на третьем, последнем — по Хёрбигеру. Гитлер мечтал в 1942 году: Я представляю себе здание в классическом стиле, редкой красоты… Языческий храм с горы я уберу [имеется в виду паломническая барочная церковь — прим. автора] и построю там планетарий. Каждое воскресенье сюда будут приходить тысячи людей, чтобы прикоснуться к величию универсума. Гитлер полагал, что нужно заменить религию более высоким учением, чтобы посетители планетариев своими глазами могли увидеть деяния всемогущего бога. Девиз таких учреждений должен гласить: «Небеса славят Предвечного»[892].

Гауляйтер Август Айгрубер записал за Гитлером: «Фюрер со всей определённостью сказал, что события на востоке усилили его приверженность взглядам Хёрбигера, хотя учёные дураки этого мнения не разделяют»[893]. Под «событиями на востоке» подразумевается зима 1941-го года в СССР, под «учёными дураками» — профессора, которые морщились при упоминании теории мирового льда. Работавший над линцским проектом архитектор Герман Гислер приводит такие слова Гитлера: Вспомните о недавнем прошлом, о замёрзшем четырёхмиллионном фронте — может быть, я сужу предвзято, посмотрим. Уже хотя бы одна только эта фраза «Это не лёд — замёрзшая вода, это вода — растаявший лёд» заслуживает того, чтобы её изобразили[894].

Обыкновение Гитлера, осмысляя историю, оперировать глобальными временными промежутками, брать меркой не человеческую жизнь, а космические законы, управляющие человеческой историей, его безумная идея создания «Тысячелетнего рейха» и строительства таких крепких зданий, которые выстоят при любых глобальных катаклизмах, — всё это говорит о том, что Гитлер был прилежным учеником Листа и Хёрбигера: Поверьте, весь национал-социализм ничего бы не стоил, если бы дело касалось только Германии, но речь здесь — об обеспечении господства высшей расы как минимум на одну-две тысячи лет… Управление миром мы должны осуществлять вместе с англосаксами[895].

Помимо прочего, Хёрбигер составлял прекрасную «германскую» альтернативу еврею Альберту Эйнштейну и его теории относительности, которая возникла примерно в то же время, но была сложнее для понимания, чем теория мирового льда. Стоит только добавить, что Хёрбигер умер в 1931 году, так и не познакомившись со своим горячим почитателем Гитлером[896].

Философ Отто Вейнингер занимает среди представленных здесь шести венских теоретиков особое место, далеко превосходя остальных по интеллектуальной глубине и посмертному влиянию.

Вейнингер родился в 1880 году в еврейской семье, перешёл в протестантизм. Это был искренний и глубоко несчастный человек, которого погубила его собственная философия — он покончил с собой в возрасте двадцати трёх лет. Известность принесла ему диссертация «Пол и характер», выдержавшая много переизданий.

Книга Вейнингера — это своего рода учение о типах: мужское («М») как творческое, духовное начало противопоставляется здесь женскому («Ж») как началу нетворческому, инстинктивному. С первой парой соотносится вторая: духовное, творческое, мужское «арийское» начало и инстинктивное, нетворческое, «порочное», женское еврейское. Вейнингер пишет: «У настоящего еврея, как и у женщины, нет собственного «Я», а потому нет и самооценки»[897].

Эта книга — свидетельство страха мужчины перед женщиной, которая якобы угрожает его существованию, поглощает его, заражает болезнями — оборотная сторона сексуальной раскрепощённости, столь прославляемой венским модерном. Одновременно здесь отразился кризис самоидентификации евреев, раздираемых метаниями между ассимиляцией и сионизмом.

Еврей Вейнингер, отчаянно борясь с собой и своим происхождением, демонстрирует страх перед лишённой веры, разрушительной силой еврейского начала. Едва ли не самая известная цитата из Вейнингера гласит: «Еврейством пропитан дух современности, с какой бы точки зрения его ни рассматривать… женщины и евреи сводничают; их цель сделать так, чтобы человек стал виновным. Наше время — не только самое еврейское, но и самое женственное время», «которое не дало ни одного великого художника, ни одного великого философа, время наименьшей оригинальности и наибольшей погони за оригинальностью»[898]. Автор называет модернистское искусство, «всю эту современную культуру совокупления» — «еврейской», так как она лишена корней[899]. При этом Вейнингер переписывает обвинения против якобы неспособных к творчеству евреев из статьи своего кумира Вагнера «Еврейство в музыке» Вагнера, но не указывает источник.

Отторжение вызывает и современная наука, прежде всего медицина, «в которую устремляются евреи огромными массами»: «Еврей не благоговеет перед тайнами, ибо он нигде не прозревает их». «Нецеломудренное хватание тех именно вещей, которые ариец в глубине души всегда ощущает как Провидение, появилось в естествознании лишь вместе с евреем»[900]. Вейнингер протестует против «пансексуальности» венского модерна, в особенности Зигмунда Фрейда и психоанализа[901].

Молодой человек, для которого и его сексуальность, и его происхождение стали проблемой, настаивает на необходимости воздержания, так как половые связи ведут в «царство свинства». «Есть только одна любовь: любовь к Беатриче, поклонение Мадонне. Для полового акта существует вавилонская блудница». «Тот факт, что влюблённые, воистину и навеки нашедшие друг друга, — Тристан и Изольда, — идут на смерть вместо брачного ложа, есть… абсолютное доказательство чего-то высшего… в человеке»[902]. Женщина — это «универсальная сексуальность», слепой инстинкт, грех, бесстыдство, она только и может посредством полового акта воровать творческую силу разумного творческого мужчины, губя его. Вейнингер, доводя свой тезис до логического конца, готов отказаться даже от брака и семьи и согласиться на вымирание человечества ради спасения «чистого мужчины», «подобия божия». «Страх перед женщиной» — это страх «перед бессмысленным, перед манящей бездной пустоты»[903].

М(учжина) и Ж(енщина) должны исполнять обязанности, возложенные на них природой: «Итак, между тем как Ж совершенно заполнена и порабощена половой жизнью, М знает ещё и много других вещей: борьбу и игру, дружескую беседу и кутёж, спорт и науку, практическое дело и политику, религию и искусство»[904].

Вейнингер (а вслед за ним и Ланц фон Либенфельс) сравнивает евреев с «неграми» и монголами: «Еврейство обнаруживает, по-видимому, известное антропологическое родство с расами, о которых шла речь выше: с неграми и с монголами. На негров указывают часто встречающиеся у евреев вьющиеся волосы, на примесь монгольской крови — чисто китайская или малайская форма лицевой части черепа, распространённая среди евреев, которой всегда соответствует желтоватый оттенок кожи»[905].

Ни негры, ни евреи, ни женщины, не должны получить равноправия: «С эмансипацией женщин дело обстоит совершенно так же, как с эмансипацией евреев и негров». Правда, не нужно никого и порабощать, «хотя бы порабощаемый и чувствовал себя очень хорошо под ярмом… Женщина и мужчина имеют равные права». Но это не значит, что женщины и евреи должны получить политическую власть: «Как детям, слабоумным и преступникам, по справедливости, не предоставляют свободно влиять на ведение общественных дел, хотя они внезапно достигли бы численного равенства и даже большинства, так и женщину пока, по всей справедливости, надо держать вдали от дел, которым женское влияние может только повредить»[906].