Парламентские речи депутатов-пангерманцев перепечатывались в партийных газетах. Например, газета «Альдойчес Тагблатт» напечатала выступление Карла Иро под придуманным им самим заголовком: «Боже, избавь нас от этого австрийского зла! Аминь»[547]. Иро повторяет обычные претензии пангерманцев к правительству, критикует его за бездействие в области социальных реформ, утверждая, что доходы государства «бросают в пасть военного молоха». Но главный объект критики для автора статьи — якобы существующая в государстве «система привилегий для славян и дискриминация немцев». Это выражается, в частности, в вопросе о языке: «Никогда раньше права немцев в том, что касается допуска на государственную службу и продвижения по служебной лестнице, не ущемлялись настолько сильно в пользу славян, и никогда ещё требование немецкого народа вести в немецких областях делопроизводство только на немецком и допускать к рассмотрению дел в суде только немецких судей не отодвигали в сторону так презрительно и непристойно».

«Новый народный парламент с его слепой преданностью и услужливостью правительству во многих отношениях хуже, чем старый, избранный по куриям». Этот парламент — «мнимо-конституционное чучело». И главное: «Героям 1848 года и в страшном сне не могло присниться, что оплот свободы, в борьбе за который они проводили годы в застенках, проливали кровь, рисковали жизнью и свободой, окажется спустя шестьдесят лет таким слабым и чахлым, каким он стал сегодня». «Австрии» угрожает «абсолютное главенство славян, а немцы будут играть роль илотов, платящих налоги, и разделят судьбу саксов Зибенбюргена». Эти устремления «тайно поддерживает и одобряет высшая власть страны» (здесь имеется в виду император).

Пангерманцы настроены «бороться самым решительным образом… против враждебной немцам австрийской системы и готовы посреди этого австрийского беспорядка, в котором нет нашей вины, который возник вследствие корыстолюбивых браков, высоко нести знамя пангерманской идеи до тех пор, пока не придёт время и её можно будет претворить в жизнь». Под «пангерманской идеей» подразумевалось присоединение Немецкой Австрии к Германской империи.

Пангерманские газеты выходили небольшим тиражом и распространялись только в узком кругу партийцев и сочувствующих. Общественность не обращала на них внимания, крупные венские газеты упоминали их разве только для смеха. Любые внеочередные вопросы, поставленные пангерманцами в парламенте, не приносили результата, что только усиливало агрессивность этого сектантского меньшинства.

В «Моей борьбе» Гитлер возмущался замалчиванием пангерманских депутатов Рейхсрата в венской еврейской прессе: Выступать перед таким «форумом» — значит метать бисер известно перед кем. Вот уж правда смысла не было!… Депутаты-пангерманцы могли голос себе сорвать — результата никакого. Пресса или замалчивала их выступления, или преподносила их вырванными из контекста, так что смысл искажался или вовсе утрачивался, и общественность, таким образом, могла составить себе лишь негативное мнение о намерениях нового движения. Было совершенно неважно, что говорили отдельные выступающие, главное — то, что из этих речей потом печатали[548].

Гитлер полагал, что для пангерманцев лучше было бы создать внепарламентскую оппозицию, а не направлять в Рейхсрат троих депутатов от партии (этот вопрос после 1907 года активно обсуждался и шёнерианцами): Следует ли идти в парламент, чтобы его уничтожить, чтобы его, как принято говорить, «подорвать изнутри», или следует вести борьбу против этого учреждения, нападая снаружи? Они отправились внутрь и проиграли[549].

Единственный положительный момент во введении всеобщего избирательного права Гитлера видел в том, что оно привело к краху государства Габсбургов: Чем больше языковой хаос разъедал и разрушал парламент, тем ближе был час распада этой вавилонской империи и тем ближе, таким образом, час свободы моего народа — австрийских немцев. Лишь благодаря этому свершится однажды присоединение к родине-матери[550]. Все эти фразы, вплоть до последнего слова, можно было бы переписать из газеты «Альдойчес Тагблатт».

Влияние пангерманцев на позднейшую политику рейхсканцлера Гитлера, можно продемонстрировать — приводя цитаты со всей осторожностью и без комментария — на следующем примере. Мы рассмотрим здесь тот особенный способ, при помощи которого шёнерианцы намеревались решить проблему «ненемецких» народов империи (в данном случае — цыган), и преподносили соответствующие идеи в парламенте. Учтём, что в парламенте они вели себя гораздо более сдержанно, чем на «народных собраниях» в пивных. Аргументация шёнерианцев была настолько груба (напомним, речь лишь об одном примере), что остальные парламентские партии сотрудничать с ними не желали.

В июне 1908 года тема «цыганской напасти» обсуждалась во всех пангерманских газетах. Толчком послужил запрос депутата-пангерманца Иро от 5 июня 1908 года, за неделю до юбилейной процессии. Иро потребовал решительных действий по «устранению цыганской напасти». Тему подхватили, как обычно, пангерманские газеты. Это произошло в тот период, когда молодой Гитлер ещё посещал заседания парламента и жил на Штумпергассе, неподалёку от редакции газеты «Альдойчес Тагблатт».

Иро назвал цыган «одной из самых страшных напастей для крестьянского населения». В Венгрии обвиняемые им «цыганки» открыто заявляли, «что живут исключительно воровством». «Их изощрённость в этом деле» поражает. Кроме того, на счету цыган «много отвратительных убийств с целью грабежа».

В 1941 году Гитлер вспомнил о цыганах и назвал их величайшей напастью для крестьянского населения. В цыганских поселениях в Венгрии и Румынии воровство буквально преподают в школах; в 1908 году, на 60-летний юбилей правления Франца Иосифа, тысячи таких карманников заполнили Вену, число только тех, кого удалось схватить полиции, составило три-четыре тысячи[551]. Молодой Гитлер интересовался этой темой уже в 1908 году.

Для борьбы с «этой напастью» Иро предложил Рейхсрату хитроумный план. Самое сложное, считал он, идентифицировать цыган как таковых. «Знание имени имеет необычайное значение для правосудия, ведь любой цыган, если его арестовали, утверждает, что такое случалось с них до сих пор лишь однажды. И ничего нельзя доказать, потому что его настоящее имя неизвестно». Любые способы исправить ситуацию оказались, согласно Иро, недостаточны.

Пангерманцы предлагали «каждого задержанного цыгана маркировать таким способом, чтобы опознать его в любой момент. Например, сделать ему на правом предплечье татуировку с номером, и указать этот номер рядом с именем, которое назовёт цыган». «Каждому окружному суду можно выделить набор номеров, как окружным администрациям выделяются номера для автомобилей (Предписание министерства внутренних дел от 27 сентября 1905 года, Вестник имперских законов № 156, § 26 и 28), которые потом можно использовать для татуировки».

С «бродяжничеством цыган» можно справиться только путём «принудительных поселений»: «И, разумеется, первое время эти цыганские поселения должна сторожить охрана, а каждую ночь их должен контролировать полицейский патруль. Ведь в тюрьмах и исправительных учреждениях существует специальная служба охраны. Нечто подобное следует ввести и для принудительных поселений цыган».

С цыганами следует «обращаться как с лицами, находящимися под полицейским надзором». У тех, «кто не подчинится», можно, например, «забирать детей в возрасте 5–6 лет и отдавать их в школы, воспитывать и обучать различным ремеслам и отпускать из школы лишь в статусе подмастерья. Это будут своего рода исправительные заведения. У всех цыган нужно отобрать лицензии и промысловые свидетельства, если промысел связан с необходимостью перемещения». И ещё: «Молодых, сильных цыган-бродяг следует помещать, если их место жительство неизвестно, в исправительно-трудовые колонии».