7 апреля 1925 года, в возрасте тридцати шести лет, Гитлер подаёт ходатайство об отказе от австрийского гражданства, которое 30 апреля 1925 года было удовлетворено при уплате пошлины в размере 7,50 шиллингов[1528]. Так он стал лицом без гражданства. Гражданство Германии Гитлер получил только в 1932-м, за год до прихода к власти. Свидетельство уроженца Линца, выданное в Линце 21 февраля 1906 года, и старый австрийский паспорт он бережно хранил[1529].

Свидетелей юности Гитлера — Хойслера, Ханиша, доктора Блоха, Кубичека и Самюэля Моргенштерна, бывших соседей по общежитию и линцских однокашников — весьма удивила политическая карьера, которую он сделал в Германии после 1919 года. Никто из них подобного не ожидал. Никто из знавших Гитлера не мог даже представить, что лидером немецких антисемитов станет человек, прекрасно ладивший с евреями.

Тот Адольф Гитлер, с которым они общались, ничем не выделялся на общем сером фоне венских подёнщиков и безработных — ни особыми талантами, ни особой беспринципностью, ни криминальными наклонностями. И уж тем более не было в нём ничего «демонического». Гитлер в юности — хилый чудак, чуравшийся работы, увлекавшийся странными теориями о возникновении мира и боготворивший «немецкий народ», вспыльчивый спорщик, который хотел, чтобы последнее слово всегда оставалось за ним, и не давал собеседнику шанса доказать свою правоту.

Наиболее приметные его свойства — косность мышления, неумение приспосабливаться к изменяющимся условиям, зажатость, страх перед женщинами, неспособность к веселью и общению. Кубичек, восхищавшийся Гитлером, писал: «Он никогда не был беззаботен, никогда не расслаблялся, не жил одним днём, не думал беспечно «Будь что будет!» И уж тем более никогда не позволял себе необузданности и вульгарной распущенности!» И далее: «Венцы как тип были ему отвратительны. Он не переносил даже их мягкий, мелодичный выговор. Но главное — он ненавидел эту их уступчивость, их равнодушную вялость, их вечное прозябание, это их бездумное существование, жизнь одним днём. Сам он был полной противоположностью венцам»[1530].

В Вене Гитлер и не заговаривал о том, что намерен заниматься политикой, хотя его страстный интерес к политическим вопросам не заметить было нельзя. Однако целью он ставил карьеру архитектора.

В творческих и интеллектуальных кругах Вены на рубеже веков такой человек, как Гитлер, тоже никого не мог заинтересовать. Ни толики таланта. Типичный обыватель. Представитель «маленьких людей», гордый тем, что отец у него — чиновник. Оригинальных идеи не предлагает, творческой жилкой и остроумием не отличается, а если начнёт говорить, то всегда заученными фразами из газет, сектантских брошюр и книжек. Известно замечание Карла Крауса: о Гитлере ему сказать нечего. Невозможно выразить точнее всеобщее недоумение по поводу того, что именно этот австриец сумел сделать карьеру в Германии. Недалёкий человек с заскорузлыми идеями — Краус прав, где тут повод для шуток? Пропасть отделяла Вену эпохи модерна от «художника» Адольфа Гитлера.

В венский период никому не бросилась в глаза вошедшая позже в присловье «повелительная сила» голубых глаз Гитлера, да и другие его суггестивные способности. Очень может быть, что Гитлер — он брал уроки риторики у одного актёра, заучивал жесты перед зеркалом и фотографировал себя, чтобы их доработать, — натренировал и эту якобы неотразимую, магнетическую силу своего взгляда. Хотел, чтобы визави ощущал его прямой взгляд как луч энергии, и осознанно использовал это оружие. Трудно сказать, иронически или всерьёз обронил он перед встречей с главой норвежского правительства 27 января 1945 года такое замечание: Мне сегодня предстоит неприятная работа. Мне ещё нужно «загипнотизировать» Квислинга[1531].

Годы, проведённые Гитлером в Вене, не дают возможности понять и не объясняют его карьерный взлёт в Германии времён Веймарской республики. В Австрию он вернулся в марте 1938 года как рейхсканцлер, в ту пору — на гребне успеха.

«Фюрер» с удовольствием и с большим пафосом рассказывал, как было трудно ему, одинокому путнику, подняться от низов до вершины немецкой нации. Так он говорил, например, 12 сентября 1936 года на празднике «Гитлерюгенда». А на следующий день, держа речь перед боевым порядком НСДАП, произнёс: Это просто чудо нашей эпохи, что вы нашли меня, нашли среди стольких миллионов! А то, что я нашёл вас, — это счастье для Германии![1532]

Гитлер обычно описывал свой венский опыт так: Вена стала для меня самой тяжёлой школой жизни, там я многому научился… Там я обрёл мировоззрение в целом и политические взгляды в частности, позже я их дополнял, но в основе своей они оставались неизменны.

Следующую фразу, часто цитируемую, Гитлер написал о своих венских «страданиях»: Лишь тот, кто на собственной шкуре испытал, что значит быть немцем и не иметь права принадлежать к любимому отечеству, сможет понять всю глубину тоски, которая во все времена глодала сердца детей, оторванных от своей отчизны[1533].

Его безмерная, преувеличенная любовь ко всему немецкому и презрение к остальным, «ненемецким», народам стали причиной его ненависти к парламентаризму, демократии, равенству всех перед законом и международным организациям: всё это не сочеталось с идеей превосходства немцев. Он усвоил все вычитанные из книг странные теории, которые никто кроме него не воспринимал всерьёз. Это, например, опасность смешения рас и необходимость восстановления чистоты крови как предпосылка германского мирового господства, какого можно добиться лишь в борьбе с евреями, стремящимися к той же цели.

В Вене Гитлер приобрёл опыт, который позже положит в основу своей политики. У Карла Люэгера он перенял тактику народного трибуна, который апеллирует к эмоциям масс и жертвует собой ради своих приверженцев — «маленьких людей», который поднимает их самооценку, выделяя из массы некое меньшинство, чтобы превратить его в объект глумления. В частной жизни народный трибун непритязателен, скромен, не имеет семьи. Подобно пастырю он посвящает себя исключительно служению своему «народу».

У Шёнерера Гитлер заимствовал идею пангерманства, стремление объединить в одно государство всех немцев, включая австрийских; в конечном итоге это означало «аншлюс» немецких частей Австрии и Судетской области.

На примере Франца Штайна он сумел изучить агрессивную тактику внепарламентской оппозиции: «интернациональных» социал-демократов можно лишить поддержки немецких рабочих, чтобы вернуть их в ряды «единого немецкого народа».

Карл Герман Вольф стал для него образцом борца, неутомимо и яростно защищающего интересы немцев. На его примере Гитлер мог убедиться в бессилии властных структур перед лицом фанатичного меньшинства. Националистические немецкие партии в Габсбургской империи, которые грызутся между собой — это отталкивающее зрелище доказало ему необходимость преодолеть социальные и политические границы внутри «благородного народа» ради достижения успеха.

Гитлер приобрёл в Вене обширные знания, голова его теперь полна конкретными фактами, цифрами: это длина и ширина Дуная, это даты жизни архитекторов Рингштрассе, детальные планы исторических построек, произведения Вагнера, тонкости театральной машинерии, план сражения при Кениггреце и героическая история немцев. Здесь же он узнал о приветствии шёнерианцев — «Хайль!», о свастике приверженцев фон Листа, о германских культах, об идее выведения чистой расы и о предложении Карла Иро взять под контроль цыган, нанеся им на предплечье татуировку с номером.