19-летний Гитлер решил проработать не только текст и сценографию «Виланда», но и сочинить музыку. Хотел доказать Кубичеку, «что он, даже не обучаясь в консерватории, способен обойти меня на музыкальном поприще, потому что в этом деле главное — не профессорская премудрость, а гениальные идеи творца»[303]. Но Гитлер не имел ни малейшего понятия о гармонии и не знал нотной грамоты, а Кубичек обучался музыке. Ему пришлось записывать «идеи» друга и — после неумелой игры последнего на рояле — оркестровать их.

Явно приукрашивая, верный Кубичек позже писало «разветвлённой полифонии» этой композиции и жаловался на самоуправство Гитлера: в конечном итоге партитура прямо-таки кишела диезами и бемолями. Кроме того, «постоянно менялся размер»[304]. Гитлер работал так «лихорадочно», «будто нетерпеливый директор оперного театра определил ему слишком короткий срок и уже рвёт у него рукопись по частям из рук»[305]. Странная затея доказывает, каким упорным был этот молодой человек, а в то же время — как он себя переоценивал. Ведь всё его музыкальное образование ограничивалось не слишком успешными уроками игры на фортепьяно в течение четырёх месяцев.

Но именно эти попытки позволили Гитлеру приобрести все те знания, которые потом вызывали удивление у специалистов. Директора театров поражались порой его «интересу к диаметру вращающихся сцен, подъёмным механизмам и в особенности к различным техникам освещения. Он знал все системы управления и мог подробно, до мельчайших деталей, расписать правильное освещение для конкретных сцен». Альберт Шпеер пишет, что Гитлер даже на посту рейхсканцлера рисовал эскизы декораций к операм Вагнера и передавал их в качестве рекомендаций своему любимому театральному художнику Бенно фон Аренту. Это были «чисто выполненные, раскрашенные цветными карандашами» эскизы ко всем актам «Тристана и Изольды», а также эскизы для всего «Кольца нибелунга». За столом он «с большим удовольствием» рассказывал, что «сидел над этими эскизами три недели подряд, каждую ночь», хотя график у него в тот период был особенно напряжённый[306].

Знания, полученные в Вене, Гитлер позже использовал для инсценировок партийных съездов в Нюрнберге, ведь они были сродни театральным представлениям, а также для самых разных празднеств и торжественных мероприятий. «Световые соборы» Шпеера продолжали традицию «световой режиссуры» Роллера. Море красных флагов, парадные марши под барабанную дробь и музыку Вагнера, по преимуществу в тёмное время суток, когда зрителей легко настроить на торжественный и сентиментальный лад, — всё это напоминает образцовую инсценировку оперы Вагнера, где кульминация — появление и выступление рейхсканцлера.

Музыка вне оперы интересовала Гитлера мало. Кубичек периодически получал от консерватории пригласительные билеты на концерты в «золотой зал» дома Общества любителей музыки «Музикферайн». Здесь Гитлер впервые услышал музыку Антона Брукнера, своего земляка из Верхней Австрии (тогда его исполняли ещё довольно редко), а именно: Четвёртую симфонию — «Романтическую». Он был, по словам Кубичека, «совершенно потрясён»[307]. Позже Гитлер упоминал имя Брукнера с неизменной гордостью, например, в 1942 году после исполнения Седьмой симфонии: Сплошь народные мелодии из Верхней Австрии, конечно, не буквальные копии, но всё же шаг за шагом лендлер и многие другие, знакомые мне с юности. Как ему удалось создать шедевр из такого примитивного материала!.. Представляю себе, как тяжело было этому бедному провинциалу, когда он попал в Вену, в испорченную среду большого города![308]

«Ненемецкие» композиторы Гитлера не интересовали. Кубичек сообщает: «Ни Гуно, чью «Маргариту» он назвал китчем, ни Чайковский или Сметана не произвели на него ни малейшего впечатления… Он признавал только немецких композиторов. Нередко он говорил мне, что гордится принадлежностью к народу, породившему таких мастеров. Какое ему дело до других. Он не хотел их признавать и потому внушил себе, что их музыка ему не нравится»[309].

Исключение Гитлер сделал только для Ференца Листа — «защитника Рихарда Вагнера» и для Эдварда Грига — «северного Бетховена»[310]. При этом, пишет Кубичек, ему осталось непонятным творчество Бетховена, Моцарта, Глюка, а также вся современная музыка. Впрочем, в этом он мало отличался от большинства современников.

Когда читаешь воспоминания музыканта Кубичека, создаётся впечатление, что в Вене мысли Гитлера были заняты в основном оперой, куда они ходили по вечерам. Друга не особо интересовало, чем Гитлер занимался днём, ведь он не разделял главной привязанности приятеля — любви к архитектуре, и прежде всего, к архитектуре Рингштрассе. Когда Гитлер впервые попал в Вену, Рингштрассе показалась ему чудом из «Тысячи и одной ночи». На протяжении всей жизни он утверждал, что это — самая красивая улица из всех, которые когда-либо возвели на месте старых крепостных стен; здания, правда, все в разном стиле, но их создали прекрасные архитекторы, и потому они не производили впечатления эпигонской продукции[311].

Улица Рингштрассе — великолепное бульварное кольцо длиной четыре километра, открытое в 1865 году и опоясывающее центральный район города — стала самым значительным градостроительным проектом Вены со времён Средневековья. Император Франц Иосиф приказал снести городские стены лишь в 1857 году, а до того Вена была городом тесным, тёмным, переполненным, заключённым в тиски средневековых стен. Предместья отделял от города ещё и гласис — незастроенная и засаженная лишь травой полоса шириной в 450 метров, которую использовали как учебный плац и плац для парадов, а также как место отдыха.

Строительные работы длились несколько десятилетий и полностью завершились только к 1900 году, но уже в 1890 году внутренний город объединился с предместьями. Вена превратилась в роскошную современную столицу, Рингштрассе стала символом имперской власти — впрочем, в эпоху, когда эта власть давно уже шла на убыль. В одном из выступлений 1929 года Гитлер сказал, что в основе Рингштрассе лежит политическая идея: Создав огромный, выдающийся, великолепный центр города, вернуть монархии, разрываемой деструктивными силами, центральную власть, силу притяжения… Маленький человек, приехав в метрополию, в город-резиденцию, должен сразу ощутить, что там живёт государь[312].

Лучшее на этой улице — общественные здания, построенные в разных исторических стилях: неоклассицизм (Парламент), неоготика (ратуша и церковь Вотивкирхе), неоренессанс (Бургтеатр, Придворная опера, биржа, университет). Кроме того, здесь выстроили самые роскошные отели города, а также дворцы новой денежной и промышленной аристократии, так называемых «баронов Рингштрассе», и помпезные доходные дома.

Всю жизнь Гитлер называл Венскую придворную оперу роскошнейшым оперным театром с великолепной акустикой. Он любил рассказывать историю несчастных создателей здания — архитекторов Эдуарда ван дер Нюлля и Августа Сиккарда фон Сиккардсбурга. Первый, не выдержав резкой критики, покончил жизнь самоубийством, второй тоже вскоре умер. Обоим не суждено было дожить до признания их заслуг[313]. Кроме того, Гитлер внимательно изучал неоготическую ратушу и восторгался великолепным зданием новогреческого парламента, основного произведения датского архитектора Теофиля Ханзена: Эллинское чудо на немецкой земле[314].