Зальтен написал не только «Бемби», знаменитый роман о животных, который благодаря Уолту Диснею прославился на весь мир, но и порнографический бестселлер «Жозефина Мутценбахер. История жизни венской проститутки, рассказанная ею самой» (Вена, 1906). Эта книга — достоверный источник для изучения социального вопроса, что вовсе не входило в намерения автора. Итак, Жозефина выросла в густонаселённом доходном доме в венском районе Оттакринг. Ещё в детстве она вступила в сексуальный контакт с жильцом, снимающим койку у её семьи. Затем — инцест (и с братом, и с отцом) и бесконечные связи с разными мужчинами, от продавца пива до учителя катехизиса. Жозефина ненасытна в сексе, в конце концов её богатый опыт начинает приносить доход. Судьба женщины показана в романе с мужской точки зрения: это история успеха, достигнутого через секс. Жозефина делает только то, что ей больше всего по душе, для чего она создана как «настоящая» женщина. Автор — и это типично для всей литературы австрийского модернизма — не рассматривает здесь тему проституции всерьёз, не касается связанных с этой деятельностью проблем: болезней, насилия, нежелательных детей и алкоголизма.

Противники модернизма гневно выступали против «проститутской культуры» и «ошлюшивания искусства» и требовали ужесточения цензуры. Так, журнал Шёнерера «Унверфелынте Дойче Ворте» писал, что цензура должна защитить народ, бегущий «за любым растленным бараном как стадо овец», «даже если путь ведёт по самой ужасной грязи». «Ловкие соблазнители» привели народ «шаг за шагом — тихо и незаметно — на эту порочную дорогу». Обществу грозит «порча молодого поколения и предательство национального будущего»[351].

На сходных позициях стояли представители христианско-социального лагеря. Самый знаменитый проповедник рубежа веков, отец Генрих Абель, клеймил книги и театр как источник безнравственности: «Девица, прошу тебя, не читай романов, лучше возьми, прошу тебя, спицы в руки и свяжи что-нибудь для бедняков!» А для мужчин он считал опасным даже Гёте: «Я лично был знаком с четырьмя мужчинами, которые, прочитав «Страдания Вертера», утратили нравственность и позже застрелились. Я лично знаю четверых! О, отцы, о, матери, следите за тем, что читают ваши дети!»[352]

Писатель христианско-социального толка Рудольф Врба возмущался: «Место произведений Рафаэля, Ван Дюка и других гениев занимают сейчас сецессионистские гримасы, отвратительные измышления. Над «Божественной комедией» потешаются, а «Хоровод» Артура Шницлера — которому раньше нашлось бы место разве что в гамбургском борделе — совершенно серьёзно обсуждают как поэтическое произведение. Газеты источают зловоние клоаки»[353].

Наука, и прежде всего медицина, также старалась проникнуть в бездны человеческой сексуальности и дать их описание. Пионером в этой области стал психиатр, профессор Рихард Крафт-Эбинг. Его исследование «Половая психопатия» вышло в свет 1886 году и неоднократно переиздавалось с дополнениями в последующие десятилетия. В окончательной редакции в 238 историях болезни описывались сексуальные «перверсии», которые объявлялись дегенерацией[354]. Благодаря Фрейду рухнули последние табу: его тезисы о сексуальности в раннем детстве разрушили традиционное преставление о ребёнке как о невинном, чистом существе. В ту эпоху наука больше чем когда-либо считалась врагом веры, а университет — бастионом аморальности и бесстыдства.

На фоне всех этих противоречий в Дунайской монархии не прекращались межнациональные конфликты. Немецкие националистические газеты Вены в 1910 году были полны гневных сообщений о действительных или мнимых враждебных действиях других национальностей против «немецкой» культуры. И, конечно, требований к каждому немцу бороться за «чистоту немецкого искусства» в своей сфере деятельности. Речь не только о «немецких произведениях искусства», но и о «немецких деятелях искусства», начиная с дирижёров и заканчивая певицами. Газета «Альдойчес Тагблатт», например, критиковала «Фольксопер» за то, что «Летучим голландцем» там дирижировал «чистокровный чех» и «чешский агитатор». Да ещё директор доказал своё пристрастие к «славянам и евреям», поставив «Русалку» Дворжака. Опере якобы грозит «чешская колонизация»[355]. Такие выпады побуждали чехов и венгров действовать против немцев соответствующим образом.

Точка зрения Гитлера по этому вопросу ясна. Как пишет Кубичек, он был «безусловно предан» немецкому народу: «Он жил только этим народом. Для него не существовало ничего, кроме этого народа»[356]. В съёмной комнате на Штумпергассе он ночи напролёт произносил пламенные речи: «Он снова и снова создавал империю немцев, где «народы-визитёры», так он именовал прочие народы монархии, следует поставить на место. Порой эти рассуждения затягивались, и я проваливался в сон. Заметив это, он начинал меня трясти, будил и кричал: неужели его слова меня больше не интересуют? Если так, то пусть я сплю себе спокойно, подобно всем тем, у кого отсутствует национальное сознание. Но я с готовностью поднимался и старался усилием воли не закрывать глаза»[357].

В сочинении «Произведение искусства будущего» Рихард Вагнер использовал выражение «еврейский модернизм», охарактеризовав это явление как «нечто весьма убогое и для нас, немцев, весьма опасное», губительно воздействующее на «все оригинальные начинания немецких сограждан вплоть до их полного уничтожения»[358]. А в сочинении «Современность» Вагнер разоблачает доминирование евреев в прессе и издательском деле: они пропагандируют аморальность и безнравственность в современном искусстве.

Аргументы противников модернизма в Вене рубежа веков сходны с вагнеровскими. Модернизм, говорили они, отвечает исключительно еврейскому вкусу, «goût juif», но никак не вкусу добропорядочных католиков и «арийцев»[359]. Газета «Альдойчес Тагблатт» критиковала «всю насквозь еврейскую драматургию обнажения,…которая без красивых грудей и ног была бы невозможна»[360].

Если христианских социалистов модернизм возмущал с точки зрения католической этики, то пангерманцев не устраивал один из главных признаков прогрессивного искусства — его интернациональность. Они вступили в борьбу под лозунгом: «Искусство — не интернационально, оно — народно» («фёлькиш»)[361]. «Интернациональное», «безнравственное и безбожное» — главные ругательства антисемитов, используемые против евреев и их друзей — «прислужников евреев». Венский модернизм считался еврейским, «отпор еврейству» в Вене, управляемой антисемитом, был центральной задачей в области культуры.

Строго говоря, венский модерн был не таким уж и «еврейским», стоит только вспомнить Густава Климта, Альфреда Роллера, Оскара Кокошку, Эгона Шиле, Рихарда Штрауса, Альбана Берга, Отто Вагнера, Йозефа Хофмана, Адольфа Лооса — кто из них еврей? Но антисемиты копали до тех пор, пока не находили у художников-модернистов еврейских предков. Указывая на них, они сразу отвергали произведение искусства как «еврейское». Постановка оперы Рихарда Штрауса «Электра» в Придворной опере имела большой успех. Но «Альдойчес Тагблатт» тут же напомнила читателям, что автор либретто — Гуго фон Гофмансталь, а его прадеда звали Исаак Лев Хофман и тот возглавлял еврейскую общину в Вене. Как тут не понять, «что за успехом «Электры» в значительной мере стоит еврейская солидарность»[362].