— Никак нет, ваше сиятельство, — буркнул я. — И мысли такой не было.

— Мысли не было… Ладно вам уже… обоим. — Морозов махнул рукой. — Бог с ним. Отработали как надо. И все, что вам по такому случаю причитается — получите, слово офицера. Жалко, конечно, что самого Распутина взять не вышло, но что уж тут поделаешь. Всем иногда свойственно ошибаться.

Его сиятельство, наконец, сменил гнев на милость. И даже любезно пригласил нас с Гагариным присесть на диван у стены. Видимо, обязательная часть «порки» подошла к концу, и пришло время поговорить по делу.

— В общем, нормально. Мы в той усадьбе столько всякой дряни взяли, что хоть сто человек посадить хватит. И надолго. Но в целом ситуация складывается… В общем, хреново она складывается, господа офицеры, — вздохнул Морозов. — Я пока еще не знаю, какая именно гадость назревает, но чую, нас ждет что-то похуже девяносто третьего года. Не исключаю, что к весне Совету придется ввести в столице чрезвычайное положение.

— Все подъезды к Зимнему перекрыты с конца октября. Так что, полагаю, для гардемаринской роты уже почти ничего не изменится. — Гагарин улыбнулся одними уголками рта. — Если это не чрезвычайное положение, то не знаю…

— И, надеюсь, не узнаете, Сергей Юрьевич, — ядовито огрызнулся Морозов. — Так или иначе, я настоятельно рекомендую вам готовить личный состав к активным действиям. И дай бог нам не придется стрелять по своим.

Старик явно знал куда больше, чем говорил — но нам с Гагариным об истинном положении дел в стране знать, конечно же, не полагалось. Наверняка за толстыми дверями начальственных кабинетов уже кипели самые настоящие сражения, и я мог только догадываться, когда эта закулисная бойня начнет превращаться в то, что вырвется на улицы Петербурга.

Действительно, как в девяносто третьем… И хорошо бы, если не хуже!

— Впрочем, давайте не будем заранее настраивать себя на худший исход… Ступайте, господа офицеры. — Морозов откинулся на спинку кресла. — Можете быть свободны.

Мы с Гагариным поднялся с дивана и, козырнув, направились к выходу. Гроза миновала, и в целом расклад оказался не так уж плох: похоже, его сиятельство решил «пропесочить» нас лишь для порядка, а на самом деле был вполне доволен исходом операции. Я мог только догадываться, что обнаружили в изрешеченной крупнокалиберными пулями усадьбы столичные сыскари, но «улов» наверняка получился богатый. И взятых в бою документов, дисков и вещдоков вполне хватало, чтобы следствие обрело второе дыхание.

Не говоря уже о возможности под шумок расправиться с теми, кто и вовсе никак не связан с террористами. Не то чтобы я считал Морозова настолько наглым и беспринципным, однако знал достаточно хорошо и ничуть не сомневался: старик своего не упустит. А избавление Петербурга от такой заразы, как Распутин — весьма и весьма мощный козырь.

Которому еще предстоит сыграть, когда придет время.

— Ну ладно, десантура. Вроде отбились. — Голос Гагарина вырвал меня из размышлений. — А теперь, может, наконец расскажешь, зачем прикончил Распутина?

Значит, все-таки видел… Или угадал. Или просто сделал вывод. Вполне очевидный — с учетом того, что рядом с обезглавленным и еще чуть подергивающимся на красном от крови снегу телом не было никого, кроме меня.

Я шумно выдохнул через нос, попытался изобразить искреннее удивление… но врать все-таки не стал. Во-первых, Гагарин был слишком хорошо осведомлен о моих талантах и видел все собственными глазами. А во-вторых…

Во-вторых — просто некрасиво. Одно дело изображать неведение и втирать очки высшему руководству, и совсем другое — обманывать командира и боевого товарища. Последствия такой глупости рано или поздно окажутся куда сильнее, чем у ошибки, допущенной во время операции.

— Да оно как-то само вышло, ваше сиятельство, — вздохнул я. — Может, у него резерв закончился, может, еще чего… Я и не думал, что пробью.

— Ага, не думал он… — Гагарин прищурился и замедлил шаг. — Интересная ты личность, прапорщик Острогорский.

— Да уж, куда интереснее. — Я чуть понизил голос. — А чего не доложили? Тогда бы Морозов с меня спрашивал.

— Ну ты чего, десантура, такое говоришь? Гардемарины своих не сдают! — Гагарин сверкнул глазами и даже как будто чуть приосанился — но тут же снова принялся хмуриться. — А вот сам теперь приглядывать буду повнимательные — ты уж извини.

Я молча кивнул — не поспоришь. Да и виноват, если разобраться, сам: опять поторопился. Ведь мог бы ударить похитрее — Копьем в корпус, или руку, там, отрубить… с ногой вместе. А не сносить голову, как манекену на показательных выступлениях.

Но, как говорится — имеем то, что имеем.

— Ладно, ничего. Всякое бывает, брат… прорвемся! — Гагарин легонько хлопнул меня по плечу и зашагал дальше. — Лучше скажи, что ты теперь делать будешь.

— То же самое, что и раньше. Ковыряться во всем этом… богатстве. — Я пожал плечами. — У Морозова теперь свои сыскари, а у нас — только мы.

— Ну, допустим, не то-о-олько… — с усмешкой протянул Гагарин. — Что, так и не скажешь, что там у тебя за источники?

— Не скажу… Пока что. Но, в свое оправдание — и Морозову тоже не скажу. Уж как-нибудь и без Совета разберемся.

— Да неплохо бы… А знаешь что, десантура! — вдруг оживился Гагарин. — А ведь есть у меня человечек, которому всю эту гадость с диска можно показать. Большой ученый, между прочим!

— И кто же? — поинтересовался я.

— Одна хорошая девушка. И ты ее уже, кстати, знаешь.

— Доброго дня, Владимир. Рада снова вас увидеть.

Я не сразу узнал Алену. Тогда, в доме у Гагарина на Каменном острове, она показалась мне совсем девчонкой, чуть ли не гимназисткой выпуского класса. Но теперь почему-то выглядела… нет, не то чтобы старше, но заметно взрослее. Будто круглые очки в тонкой золотой оправе добавляли ей какой-то особой солидности.

А может, дело было в белом халате. Я чуть ли с курсантских времен испытывал некий трепет в присутствии медиков или серьезных ученых мужей… и не только мужей. Самая обычная для местных обитателей одежда почему-то всегда казалось мне непременным атрибутом почти священных познаний об истинных причинах и подоплеке всего в мире.

А конкретно этот халат еще и на удивление неплохо сидел: Алена то ли раздобыла необычную модель — укороченную и с чуть приталенным кроем, то ли просто-напросто выиграла в генетическую лотерею. Подниматься по ступенькам на второй этаж здания физического факультета за нею следом было одно удовольствие. Священный трепет во мне чуть поутих, зато любопытства прибавилось. Настолько, что в коридоре я уже почти забыл, зачем вообще полтора с лишним часа ехал в Петергоф, где располагался университетский городок.

Видимо, сказывался образ жизни — вынужденно-праведный. Оля в очередной раз пропала, да и в целом не слишком-то интересовалась моей скромной персоной последние месяца полтора. А на лихие ночные вылазки с товарищами по блоку банально не хватало времени. Точнее, сами по себе вылазки порой происходили, однако за стенами Корпуса меня ожидали не любопытные и смешливые девчонки из «Якоря» или очередного разведанного Поплавским ночного клуба, а разве что погоня, секретная операция гардемаринской роты или встреча с Гагариным. К которому я, конечно, испытывал дружеские чувства, но…

В общем, его сестра определенно показалась мне куда интереснее.

Я даже пожалел, что не смог вырваться раньше. Но учеба под конец года вдруг навалилась с утроенной силой, и я совершенно неожиданно для себя обнаружил, что ей не стоит пренебрегать… ну, хотя бы иногда. И если прогулы лекций или практических занятий еще кое-как могли сойти мне с рук, то к зачетам и экзаменам на сессии определенно следовало относиться поаккуратнее.

И раз уж даже Поплавский на целых две недели вдруг взялся за конспекты — не свои, а Корфа, конечно же — и превратился в почти образцового курсанта, то и мне стоило последовать его примеру. Что я, в общем-то, и сделал, каким-то образом умудрившись собрать все отметки в зачетную книжку раньше остальных.