Лихо поспешно развеялось в воздухе грязноватым туманом. Среди лугов они остались вдвоём: налитой зноем полдень загнал селян в укрытия от палящего солнца и набравшей силу нежити. Ярослав отрешённо смотрел куда-то в холмы — туда, куда бесконечно давно уехал княжеский отряд. Тревожить его было боязно.

— Не делай так больше, — наконец сказал он, смерив Иру тяжёлым взглядом.

Она не стала уточнять, к чему относится это замечание: к бестолковому паническому бегству, к опасным упражнениям с даром или к её завязавшейся дружбе с Тихоном. Наверное, ко всему сразу. Вперив взгляд в пыльные носы башмаков, Ира понуро кивнула.

— Не буду. Извини, — искренне выпалила она. — Я просто… растерялась. И тебя не было…

— Я говорил с князем, — неожиданно откровенно пояснил Ярослав. — Снял чары. Посоветовал присмотреться к наместникам в Вихоре и Гориславле… Если Ильгода будет воевать за свою независимость, пусть делает это по собственной воле.

— За независимость, — озадаченно повторила Ира.

— Да. Против той власти, которая когда-то выгнала здешних волхвов через границу. Очень выгодно.

— Это как-то мерзко, — Ира поморщилась. — То есть плохо, конечно, что их выгнали… Но, может, люди не хотят воевать?

— Может, не хотят, — согласился Зарецкий. — Может, и не готовы. Зря только погибнут… Если им кто-нибудь добрый с той стороны не поможет, — мрачно прибавил он. — Понять бы, кому там это нужно.

— Ерголу этому, — буркнула Ира, переминаясь с ноги на ногу. Хотелось пить холодную воду, валяться на мягкой перине и ни о чём не думать; не хотелось никуда уходить отсюда. — Тихон говорит, он обиженный…

— Безусловно, — ядовито процедил Зарецкий. Он бросил разглядывать дальние дали и повернулся наконец к собеседнице. — Только Ергол — пешка. Во-первых, ему самому нельзя принимать власть, это запрет. Во-вторых, кто-то же его вытащил из тульской передряги!

— Может, сам?

— Ага, сам… Разобрался за годик в нашей судебной машине и выкрутился так, что теперь следов не найти… Пойдём в деревню, — он устало вздохнул. — Мне ещё надо этого Тихомира подлечить.

— Ты можешь снять чары? — с надеждой спросила Ира, примеряясь к широкому шагу спутника. — Чтобы он всё вспомнил?

— Кое-что ему придётся забыть ради собственного блага, — сухо сказал Ярослав. Ира поёжилась, несмотря на жару. — По-другому уже и не получится… Там так, знаешь, как кувалдой прошлись. Никакого мастерства.

Ворота так и стояли открытыми. У дома старосты Зарецкий остановился, распахнул перед Ирой запертую калитку, приглашающе качнул головой. Сам он явно не собирался внутрь.

— Можно я с тобой пойду? — пересилив робость, попросила Ира. У неё набрался бы десяток достойных аргументов, но не нашлось духу высказать хоть один.

— Лучше не надо. То ещё зрелище, — непреклонно сказал Ярослав. — Зови, пожалуйста, если что-то случится.

Ира вздохнула и покорно потащилась к крыльцу, не слишком спеша в прохладный полумрак дома. На верхней ступеньке не вытерпела, оглянулась; Зарецкий торопливо шагал куда-то к дальнему краю деревни, обращая на немногочисленных встречных внимания не больше, чем на шарахавшихся по всей Березне кур. Деловито, как по управскому коридору. Ну зачем она тогда полезла помогать чёртову паразиту? Всё было бы совсем по-другому…

А может, и не было бы. Если выбросить из рассуждений волю судьбы, и впрямь становится не так страшно. В самом деле, ну какая тут судьба, если и без Иры уже вовсю крутились шестерни неведомой машины? Ергол искал удобные тропинки между мирами, одурманенный чарами князь готовился к войне, кто-то влиятельный обещал ему поддержку с той стороны… Вовремя подвернувшаяся под руку ведьма с правильной добавкой к заурядному дару — не более чем случайность, которую кто-то умный сумел приспособить под свои нужды. Почти сумел.

Ира до боли закусила губу и решительно потянула на себя входную дверь. Сердце в груди стремительно колотилось.

Коробки громоздились ровными штабелями, похоронив под собой серые металлические стеллажи. Равнодушные белые лампы безжалостно высвечивали потёртые картонные бока, облепленные этикетками, штрих-кодами, непременными пломбами «Гекаты». В тесном проходе между полок притаился ярко-жёлтый погрузчик; новоявленный владелец бизнеса проявил в обращении с хитрой техникой неожиданную сноровку. Должно быть, помогал здесь маменьке в качестве разнорабочего.

— Здесь ничего, — Ксюша отставила в сторону последнюю коробушку и стянула с рук плотные перчатки. — Всё, это последняя. Можно заклеивать.

Получивший конкретные указания Свириденко обрадованно встрепенулся, поперхнулся полупроглоченным зевком и отточенным движением залепил скотчем картонную крышку. Незапечатанные, три штуки, остались стоять в сторонке; во всех среди безобидных зачарованных на здоровье побрякушек нашлось по две-три смертельно опасных. Ксюша поддела кончиком мизинца клапан на сумке, выудила пачку влажных салфеток. Очень хотелось вымыть руки, но до уборной топать через весь ангар…

— Я сейчас скажу, — Свириденко схватился за планшет, прицелился лиловым глазком камеры в складской штрих-код. — Это и-пэ Зацепин… Вторая — и-пэ Петраков… И «Артель», это о-о-ошка, три года уже с ними торгуем…

Последняя коробка была больше всех, и оттуда Ксюша выудила аж пять смертоносных амулетов. Изъятые улики тускло поблёскивали сквозь матовые стенки контейнеров; Ксюша достала из сумки ручку и, пока не забыла, подписала крышки: два предпринимателя и одна никому не известная конторка. Сами сунули или пострадали от нечистых на руку сотрудников?

— Что-нибудь знаете о них? — наудачу спросила Ксюша и украдкой покосилась на часы. Полчаса до полуночи; пусть уж лучше скажет, что ему надо порыться в документах, и ползёт в кабинет к компьютеру. А уставшая, как собака, офицер Тимофеева поедет наконец домой…

Но не таков был треклятый Вячеслав Борисович. Подобное упрямство самого шефа бы восхитило. Сверившись с планшетом, новый хозяин «Гекаты» покивал своим мыслям и отчитался, как ученик на уроке:

— Зацепин на медицинских амулетах специализируется. Сотрудничаем около года, до этого чуть не закрылся, но выбил себе субсидию под акт о развитии здравоохранения… Петраков очень давно на рынке, не знаю, за счёт чего на плаву держится. Отчётность вся в минусах… «Артель» — это два бывших и-пэшника организовались после банкротств. У них сейчас неплохо дела идут.

— Клуб неудачников, — проворчала Ксюша, комкая в пальцах тёплую влажную салфетку. — Кто всем этим фениксам дровишек подкинул?

— Ну как у нас, — Свириденко замялся, словно сомневаясь, стоит ли такое озвучивать. — Без… государственной поддержки… не выживают. Мне кажется, там тоже… они. Ну, может, не те же самые, но…

Он судорожно втянул ноздрями воздух и замолк. Сколько раз Ксюша с ним говорила, никак не могла выяснить, кто такие загадочные «они». Свириденко все беды мира на голубом глазу записывал на их счёт, от падения спроса на колдовское барахло до материной смерти. Спорить с ним офицер Тимофеева не пыталась; её дело — информацию из свидетеля добывать, а не разоблачать мировые заговоры.

— Почему вы так думаете? — обречённо спросила Ксюша, заранее зная, что услышит.

Однако на сей раз Вячеслав Борисович её удивил.

— Потому что нам тоже помогали, — просто сказал он. Будто не коррупционное дело вскрыл, а сообщил прогноз погоды на завтра. — У… у м-мамы тоже дела не шли, пока… О-она говорила, что с нас спросят…

Ксюша насторожилась. Дела, значит, не шли… «Геката» начала бурно развиваться пятнадцать лет тому назад; это отлично врезалось в память, потому что цифру хоть в мраморе высекай — так часто она всплывает в последнее время. Что ж там случилось такое?

— Вы не знаете… — Ксюша закусила губу, соображая, как бы получше задать вопрос. — Может быть, кто именно помогал… Татьяне Ивановне? Или… в какой связи?

Свириденко растерянно на неё воззрился.

— Она не говорила, — похоронным голосом сказал он и покаянно прибавил: — А я не задумывался как-то… Мне… Мне лет десять было, я не знаю…