– Не имеет значения, – довольно жизнерадостно ответила Сьюзен. – Это не так важно.

– Твой братец никакой хворобой не мается, надеюсь? – заботливо поинтересовалась мамаша Хемингуэй. – Ничем не огорчен, надеюсь и молюсь?

– Он и в самом деле выглядит неважно, – признала Сьюзен. – Но это ничего, правда.

– Ах, – мягко выдохнула Хемингуэй. – Наверное, у него несварение, дорогуша. Беспокойная, видать, выдалась ночка.

Все умолкли. Потом, словно для того чтобы нарушить эту тишину, в зачарованном воздухе раздался скрип уключин, и из тумана выплыл баркас. Управляемый восемью босоногими мужчинами, которые выстроились в два ряда вдоль бортов, он медленно приближался к «Ореоле».

– А вот и лодка, – внезапно сказал Джимми. – Они сходят на берег, эти трое, остаются в Оротаве.

– Ну и скатертью дорога! – воскликнула мамаша Хемингуэй, отправляя за борт окурок, зашипевший в воде. – Когда они попрощались за завтраком, я и слезинки не уронила. Маленькая леди еще ничего, годится, это я признаю. Так-то вот. «Мэри, Мэри, сумасбродка, что растет в твоем саду?» Хочешь не хочешь, а почувствуешь к ней симпатию. Но двое других! В общем, против натуры человеческой не попрешь, но, убейте меня, от таких, как они, лучше держаться подальше.

Трое на верхней палубе умолкли, с разными эмоциями наблюдая за приближающейся лодкой. Тем временем на палубе ниже Харви Лейт, приоткрыв дверь каюты, тоже уставился на баркас, но казалось, его мрачный сосредоточенный взор был прикован не к танцующему суденышку. Мыслями Харви витал далеко, поглощенный одной навязчивой идеей. На лице под недавно обретенным загаром проглядывала странная бледность. Лейт будто разом лишился всех своих способностей, и его разум с каким-то тупым изумлением отстраненно созерцал эту фигуру – чужую, неузнаваемую.

Баркас, движимый тяжелыми ритмичными взмахами весел, подплывал все ближе и наконец исчез из виду за кормовым подзором «Ореолы». Теперь, он, наверное, качается у борта.

У Харви тяжело перевернулось сердце. Туманная даль опустела, он был окружен прозрачной дымкой одиночества, капельки влаги падали с притолоки, как слезы.

Он вяло прислушивался к скрежету багажа, который волокли по трапу, к топоту, голосам. Но все это доносилось до него смутно, без содержания и формы. Внезапно он поднял голову. В проходе стояла Мэри, одетая по-дорожному, серьезно смотрела на Харви, ее лицо было странно напряжено.

– Ну вот я и ухожу, – произнесла она, и Харви едва ее расслышал.

Он уставился на нее, как во сне. Она уходит.

– Я попрощался с вами… со всеми вами… за завтраком.

– Знаю, но я пришла, хотя в этом не было необходимости. Лодка у борта.

Он выпрямился:

– Да, я видел, как она прибыла.

Он умолк. Заторможенно, без всякой причины, взглянул на часы. Руки у него дрожали.

– Уезжать в такую морось – просто сказка, – пробормотала она все тем же тихим голосом. – Все кажется необычным. Но завтра… завтра, наверное, солнце выйдет снова. И все изменится, правда?

– Да, все изменится.

Они взглянули друг на друга. Ее глаза сияли испуганно и печально, щеки горели, белая фигурка казалась невесомой и хрупкой.

Перед его внутренним взором вспыхнуло видение ласточки, утомленно порхавшей над палубой. Внезапно Мэри показалась ему похожей на усталую птичку.

– Как только вы окажетесь на берегу, все у вас наладится, – решительно произнес он. – Я знаю, грустно покидать корабль.

– Конечно. – Она попыталась улыбнуться, но вместо этого вздохнула, словно у нее перехватило сердце. Крупная слеза повисла на ресницах и медленно поползла по щеке. – Не обращайте внимания, – пробормотала она едва слышно. – Это пустяки, правда. Я довольно часто выставляю себя дурочкой, ничего не могу с этим поделать.

– С вами все хорошо?

– О да, – выдохнула она. – Все хорошо. Не беспокойтесь об этом.

Наклонив голову и отвернувшись, подобно испуганной птице, ищущей убежища под собственным крылом, она застыла без движения. Внезапно протянула руку:

– Что ж…

Он взял ее теплую маленькую ладонь, сердце сжалось от невероятной боли.

– Я не пойду провожать баркас, – произнес он заплетающимся языком.

– Нет… не ходите.

Боль в сердце вынудила его дать ненужное пояснение:

– Другие… они будут там.

– Да.

– Так что это… это действительно прощание.

Мэри эхом повторила последнее слово, будто оно ее ужаснуло. Постояла еще секунду неподвижно и сиротливо, а потом вся пустота необъятного пространства поднялась волной и нахлынула на Харви. Ее рука уже не касалась его руки, ее блестящие глаза больше не всплывали перед ним навязчивым видением. Она ушла.

Он безучастно опустился на кушетку и обхватил голову руками, словно не находя сил посмотреть в лицо реальности. Он не видел, как лодка отошла от судна и заскользила обратно, к затянутому туманом берегу. Никогда прежде Харви не чувствовал себя таким одиноким – одиноким до ужаса. Ведь он долго жил настоящим отшельником, абсолютно не осознавая этого. А теперь все эти годы уединения прокатились по нему единым, вырвавшимся на свободу шквалом неослабевающей, невыносимой боли. Он увидел себя со стороны – сурового, чужого для всех, не обладающего даром дружбы, неспособного внушить любовь. Злая судьба оторвала его от работы, сделала парией на этом судне, пригнала к незнакомым берегам, где он на мгновение остановился, будто на пороге новой жизни, и душа его затрепетала от удивления и восторга. Но удивление умерло, мгновенный восторг рассеялся, и на этом корабле – орудии и символе его судьбы – он в унынии возвращался тем же путем, каким пришел сюда. От ужасной, нарастающей горечи сдавило горло. Сверху на него обрушился топот ног по палубе, слух резанули выкрики отдающих команды и тяжелый скрежет напрягшейся лебедки, неустанно накручивающей канат якоря на барабан. Но он ничего не слышал, сидя в каюте, и полными смертельной тоски глазами смотрел прямо перед собой.

Дождь усилился, пронизывая серый промозглый воздух, с унылой монотонностью капая с мокрых вант. Неожиданно с океана налетел ветер, его внезапные шумные порывы требовательно толкали судно к берегу, увенчивая волны гребешками лопающихся пенных пузырьков.

Кричали и плакали морские птицы, кружили и ныряли, кружили и ныряли, снова и снова, потерянные и одинокие. Опустошенностью, а еще одиночеством и забвением веяло с беспросветного неба. Возможно, завтра выглянет солнце и легкий бриз запляшет над расцвеченной яркими красками землей, но сейчас, когда «Ореола» билась боками о тяжелые волны открытого моря, там, позади, царила лишь печаль и трагическая безысходность. Корабль, сражаясь с волнами, уходил прочь. Прочь.

Но вскоре дождь прекратился.

Короткий путь до Санта-Круса подошел к концу, и «Ореола», залитая лучами солнца, пришвартовалась у изогнутого мола.

Бросив последний взгляд на город, лежавший, как сверкающий цветок, на груди горы, Сьюзен вбежала в каюту брата.

– Мы приплыли, Робби! Наконец-то приплыли!

Она была в приподнятом настроении, охваченная волнением прибытия. Вдобавок ее не покидало чувство облегчения, оттого что Элисса осталась в прошлом. Но в следующую минуту, отвернувшись от двери, Сьюзен внезапно замерла.

Стоя к ней спиной, Роберт склонился над своим сундуком и возился с ремнями. Его волосы были растрепаны – похоже, он поспешно встал с постели и теперь притворялся, что занят.

Сьюзен распахнула глаза от удивления – упаковкой вещей брата всегда занималась она.

– Что такое? – воскликнула она. – Я все-таки забыла что-то уложить?

– Да пряжку надо поправить, – пробормотал Роберт, не поднимая головы. – Кажется, ремень держался не так крепко, как следует.

Сьюзен не ответила, с подозрением наблюдая, как брат неловко подтягивает ремень. Наконец Роберт, покрасневший от усилий, выпрямился и повернулся к ней.

– Сейчас ты чувствуешь себя лучше? – медленно спросила она.