Более того, когда через полчаса гости начали расходиться и он, стоя в холле, придавал им ускорение, она остановилась на секунду для последнего слова.

– Дорогой друг, я радуюсь вашему счастью. Такое милое дитя. И ко всему прочему, перспектива блестящего нового дела.

– Вы сама доброта, Фрида.

– О, у меня было предчувствие, что мы вас потеряем, еще когда я находилась в Бадене, а вы перестали писать.

– Я никогда не сомневался в вашей интуиции, – настороженно произнес он.

– К несчастью, вы правы. Но все это в прошлом. Теперь настала пора на деле доказать, что я ваш истинный друг и тоже не лишена практичности. Организовать ваш отъезд за такое короткое время будет нелегко. Вам понадобится помощь, и если хотите, я могу ее оказать. Ваша крошка сказала мне, что уезжает со своим великолепным Уилли завтра. Я приехала бы сразу, но вы, вероятно, будете в аэропорту… Да?.. Тогда лучше мне приехать послезавтра?

– Вы очень внимательны, – сказал он, поняв после секундного раздумья, что она говорит дельные вещи. Дама она весьма расторопная, а он действительно уже начал беспокоиться, что на него свалится слишком много дел перед отъездом. – Я буду вас ждать. И большое спасибо.

Она улыбнулась и вышла за дверь.

Мори сразу заспешил в гостиную к Кэти и Уилли, не забыв захватить из холла серебряный поднос.

– Ну как, успешно? – весело поинтересовался он.

– Просто превосходно, – ответила Кэти, раскрасневшаяся и счастливая.

– Тебе тоже так показалось, Уилли?

– Они были все очень добры, – кивнул священник, с усталым видом опускаясь в кресло.

– Давайте посмотрим насколько, – хитро предложил Мори.

Он пребывал в превосходнейшем настроении. С видом заговорщика вручил поднос Кэти и, пока она его держала, начал считать деньги. Среди внушительной горки пятидесяти- и стофранковых купюр лежала одна монетка в два франка.

– Бьюсь об заклад, это от маленькой Галли, – рассмеялся Мори.

– В таком случае это очень большая сумма, – внезапно произнес Уилли.

– О да, – подхватила Кэти. – Старушка мне понравилась больше всех. – Наступила пауза, после которой Кэти вновь заговорила: – А ты не забыл тот листочек на дне?

– Разве? Бог мой, только не говори, что кто-то подложил необеспеченный чек. Взгляни, Кэти.

Она уставилась на чек, потеряв дар речи, затем передала его Уилли. По-прежнему не говоря ни слова, девушка взглянула на Мори, а потом внезапно обняла его за шею и поцеловала.

На следующий день около двух часов Мори вернулся из Цюриха, все еще пребывая в унынии после расставания с Кэти, вылетевшей с Уилли на двенадцатичасовом самолете в Эдинбург, и тем не менее обуреваемый жаждой деятельности. Всего одиннадцать дней оставалось до того, как он присоединится к ним в лондонском аэропорту, и за этот короткий период предстояло завершить очень много дел; так что действовать нужно было оперативно. Войдя в дом – после отъезда гостей он предоставил Артуро и Елене выходной, – он понял, что поступил правильно, не отвергнув помощь мадам фон Альтисхофер, оставалось надеяться, что она его не подведет, приедет, как обещано, на следующее утро.

Однако едва он приступил к разбору почты в кабинете, как на подъездной аллее затарахтел ее маленький «дофин», что немало его удивило. Оставив неоткрытым «Журнал тропической медицины», на который он недавно подписался, и бандероль с легким нейлоновым туристским снаряжением, обещавшим быть интересным, он отправился встречать гостью.

– Я не слишком рано? – отрывисто осведомилась она, готовая взяться за дело. И одета она была соответствующим образом: серая льняная юбка и вязаный серый кардиган. – Случайно увидела, как вы проехали мимо на своем «хамбере», и подумала, что не стоит попусту тратить остаток дня.

– Вы абсолютно правы, – радостно согласился он, провожая ее в библиотеку. – Дел невпроворот, и чем раньше мы начнем, тем лучше.

– Тогда расскажите мне в общих чертах, каковы ваши планы? – Она присела, но не в кресло, а на подлокотник, выражая мгновенную готовность приступить к работе.

– Вилла, разумеется, будет выставлена на продажу. Артуро и Елена переедут во флигель и будут исполнять обязанности сторожей, пока не совершится сделка.

– А как же ваши вещи?

– Картины и серебро временно побудут в банке. Их последующим размещением займется мой юрист – Штигер весьма надежный человек. Мебель и книги могут остаться пока здесь – под замком они никуда не денутся.

– Ваши чудесные книги! – воскликнула она, оглядывая длинные двойные ряды в прекрасных переплетах Сангорского[349]. – Нельзя оставлять их тут, в закрытом доме, иначе они отсыреют. Каждую книгу нужно завернуть, этим я и займусь.

– Артуро… – начал он.

– Нет. – Она поднялась, улыбаясь. – Ему и без того хватит дел. К тому же он так огорчен вашим отъездом, что просто не способен справиться с дополнительными поручениями. Кроме того, я люблю книги; у моего отца была знаменитая библиотека в Келленштайне. А сейчас занимайтесь своими делами и предоставьте это мне. – Он двинулся к двери, а она добавила тактично и одобрительно, но не без иронии: – Кстати, я полагаю, вы уже прочли статью мистера Стенча в «Тагеблатт».

– Я не видел сегодняшних газет. Что за статья?

– В ней рассказывается о вашем вечере в пользу миссии, но многое говорится и о вас, о вашем мужественном решении отправиться туда, несмотря на последние события. Вам должно польстить.

Он покраснел, главным образом от удовольствия, при мысли о друзьях в Мелсбурге и многочисленных знакомых в кантоне, кто прочтет о нем.

– Арчи бывает таким надоедливым, – сказал он, – хотя в глубине души он хороший человек. Надеюсь, он не перестарался. А какие последние события вы имеете в виду?

– Там вспыхнуло какое-то восстание. Похоже, обычные беспорядки, о которых рассказывал в лекции ваш друг. А теперь скажите, где мне взять оберточной бумаги, да побольше?

– В кладовке. Елена хранит целые залежи в шкафу.

Когда она ушла, он встряхнулся и взялся за первое важное дело: составление инвентарного списка антиквариата. Это было близко его сердцу, и, бродя по дому с листком бумаги и карандашом, отмечая то одну вещь, то другую – красную лакированную горку эпохи Карла II, купленную на ярмарке антиквариата в Лондоне, изумительной работы бюро эпохи королевы Анны, занесенное в классический каталог Маккойда «Век орехового дерева», кресла в стиле Людовика XVI, за которые он сражался на аукционе «Парк-Бернет», – он испытывал горько-сладкую ностальгию. Трудно было расстаться с этими дорогостоящими игрушками, однако никогда прежде он не испытывал такого душевного подъема, не был столь убежден в безошибочности принятого решения. Арчи Стенч прав. Он действительно совершал стоящий поступок.

Список не был завершен, когда в пять часов мадам фон Альтисхофер обнаружила его в глубокой задумчивости в столовой перед елизаветинским буфетом.

– Пора пить чай, – объявила она.

Он поднял на нее взгляд:

– Вы уже закончили?

– Почти. На одни книги уйдет по крайней мере еще полдня. Но рабочие всего мира требуют перерыва. Я взяла на себя смелость испечь немного миндального печенья.

Прерваться оказалось весьма приятно.

– Отличное печенье, – заметил он. – Никогда не подозревал, что у вас есть и кулинарный талант.

– Приходится извлекать уроки из необходимости… и разочарований, которых у меня было с избытком. Прошу вас, возьмите еще.

– Нет, нельзя, – скорбно улыбнулся он. – В последнее время у меня создалось впечатление, что я чересчур склонен к гастрономическим удовольствиям.

– Какая ерунда, – решительно заявила она. – Сейчас вы должны особенно хорошо питаться, чтобы набраться сил. Бог его знает, какой скудный рацион вас ожидает там.

– Мне он пойдет на пользу. В юности я только и жил на овсянке.

– В юности – да, мой друг, – согласилась она, – но сейчас?