– Никто не виноват, – порывисто ответил Гэвин. – Даже мой отец, если вы имеете в виду его. Позвольте мне рассказать вам, доктор, что я сделал после осмотра у специалиста. Я сел на поезд до Далбейта – вот почему я так задержался – и просмотрел там приходскую метрическую книгу. Там именно то, что вы и подозревали, – история Бирреллов довольно трагична. Но мой отец… разве не понятно, что он должен был чувствовать? Он знал, что избежал проклятия, он хотел жениться и воспользовался своим шансом. О, я не виню его, доктор. Но, боже, какая теперь неразбериха между бедной Люси и мной!

– Я пытался обдумать, что вам делать, Гэвин, – сказал доктор Хислоп. – Это тяжело, я знаю, но, возможно, будет лучше, если вы уедете из Ливенфорда на какое-то время, просто все внезапно оборвете, не дожидаясь всех этих ненавистных голосов сочувствия и печальной известности.

Гэвин посмотрел на него с перекошенным лицом:

– Специалист хотел, чтобы я уехал в свой дом на холмах.

– Да, это правильно, Гэвин.

– И ждать там, пока меня вынесут на носилках?

– Нет-нет, – умоляюще произнес доктор. – Зачем так говорить, друг мой. Надо просто принять очевидное.

Наступила тишина. Гэвин вздохнул. К нему вернулось самообладание.

– Вы правы. Надо посмотреть правде в глаза. Нет смысла поднимать шум. Кроме того, надо подумать о Люси. Надо сделать так, чтобы это как можно меньше ее коснулось. – Он улыбнулся Хислопу. – Вы были очень терпеливы и добры. Боюсь, я оказался не слишком благодарным.

– Вы последуете моему совету? – с тревогой спросил доктор.

– Да, – медленно кивнул Гэвин. – Я уберусь из Ливенфорда. Уверен, что так будет лучше.

– Приходите сюда завтра, и мы все организуем, – настаивал Хислоп. – Я все сделаю… Но будет ужасно, если вы расскажете Люси.

– Я пока ничего ей не скажу, – без видимых эмоций ответил Гэвин. – Мне только надо кое-что сделать для начала. От чего-то отказаться и что-то принять. Например, я должен разобраться с коттеджем. – Он улыбнулся Хислопу, на этот раз более уверенно. – Вы же знали, что мы собирались провести медовый месяц там, в Таннохбрэ. Но теперь мне придется все отменить. Я уеду в конце недели. А потом буду вынужден все сказать Люси.

При этих словах он резко поднялся, как будто сказанное было за гранью того, что он мог перенести. Он протянул руку Хислопу, еще раз поблагодарил его и ушел.

Расстроенный Хислоп поднялся в свою комнату. Спокойствие и стойкость Гэвина перед этим сокрушительным ударом судьбы только усилили печаль в сердце доктора.

Всю неделю Хислоп с нетерпением ждал возвращения Камерона, чтобы снять с себя бремя всей этой истории.

В субботу около четырех часов дня, когда Хислоп пил чай, приехал Камерон. Старый доктор стремительно вошел, будучи в состоянии сильного волнения. Он даже не поздоровался. В руке у него был ранний выпуск вечерней газеты.

– Ты знаешь, что случилось? Это ужасно! Бедный мальчик!

– О чем вы? – недоуменно спросил Хислоп.

– На озере произошел ужасный несчастный случай. Юный Гэвин Биррелл отправился туда, чтобы убедиться, что коттедж готов к его медовому месяцу. Он вышел на лодке всего на час, чтобы проверить рыболовную сеть. Лодка перевернулась. Он утонул.

Долгое и тяжелое молчание наполнило комнату. Хислоп не мог произнести ни слова. Теперь он понял, почему Гэвин был уступчив: он нашел лучшее, единственное решение…

Трагедия произвела на Ливенфорд огромное впечатление. Все были в ужасе от несчастья, случившегося с Гэвином почти накануне свадьбы.

Испытав поначалу чудовищное потрясение, Люси с достоинством пришла в себя. С ней остались нежные и прекрасные воспоминания – они ее поддерживали. Никто и представить себе не мог реальных причин случившегося. Не было ни скандала, ни злых сплетен – только сочувствие и сожаление.

На похоронах кортеж растянулся на четверть мили по узким улочкам, и в церкви было больше народу, чем если бы здесь состоялось запланированное венчание, которое весело обсуждали молодые.

Финлей Хислоп тоже пошел на похороны и, поглощенный медленным потоком толпы, оказался в церкви недалеко от осиротевшего отца Гэвина.

Он как зачарованный смотрел на трагические черты этого худого желтоватого морщинистого лица, обрамленного гривой белоснежных волос. В какой-то момент Эдгар Биррелл повернулся и встретился с ним взглядом.

Мужчины прочли в глазах друг друга, что им-то все понятно, и молодой доктор искренне пожалел, что среди всех присутствующих есть еще один человек, кроме него самого, знающий о причине произошедшего.

Стояла влажная и темная декабрьская ночь. Ветер завывал между разбросанными в узкой долине домами Ливенфорда, гоняя капли дождя по оконным стеклам и прочесывая улицы.

Прошедший день был для доктора Финлея Хислопа изнурительным. Закончив последний визит к больному, доктор, как побитая собака, вернулся домой – промокший до нитки, опустошенный и усталый.

Измотанный донельзя, он рухнул в постель, молясь лишь о том, чтобы его не потревожили, и провалился в тяжелый сон.

Его разбудило негромкое треньканье звонка. Все еще полусонный, он взял трубку телефона, стоявшего рядом с кроватью.

В трубке сразу же раздался женский голос, правда откуда-то издалека:

– Немедленно приезжайте, доктор. Приезжайте на ферму Роберта Глена в Ярроу.

Финлей Хислоп застонал. Ярроу находился в добрых пяти милях отсюда, среди гор.

– Я не могу ночью ехать в Ярроу.

– Но вы должны поехать, доктор.

– С кем я говорю?

– Я жена Роберта Глена. И моей дочери очень плохо.

– Я приеду утром.

– О нет! Ради бога, доктор, вы должны поехать немедленно!

Финлей Хислоп готов был выругаться вслух, но жалобная настойчивость, звучавшая в этом голосе, возымела свое действие. Он бросил трубку, встал, натянул мокрую одежду и взял саквояж.

Дождь прекратился, но холодный ветер пронизывал насквозь. Он поспешно запряг лошадь…

Дорога показалась бесконечной, но в конце концов он добрался до одинокого дома. Большой и мрачный, окруженный чахлыми березами, он был, скорее, похож на старый барак. Хислоп направился к нему по узкой тропе между деревьями – ни проблеска света в окнах, только где-то в отдалении, нарушая тишину, ухала сова.

Он дернул за ручку звонка. Ответа не последовало. Он постоял, прислушиваясь, но в доме было тихо, только вдалеке раздавался насмешливый голос совы. Рассердившись, Хислоп нетерпеливо постучал ногой в тяжелую дверь.

Тут же послышался яростный лай собак, и после долгой паузы пожилая женщина в грязном черном платье и шали, накинутой на голову, открыла дверь. Она испуганно посмотрела на Хислопа, и лицо ее под шалью при свете фонаря, который она держала, показалось доктору тяжелым и бледным, как свиное сало. Две собаки зарычали за ее спиной.

Взбешенный такой встречей, Хислоп шагнул мимо нее в большую, вымощенную каменными плитами комнату, почти без мебели и плохо освещенную, которая представляла собой нечто среднее между кухней и гостиной. Его взгляд сразу упал на девушку, которая лежала, завернутая в одеяла, на диване у камина. Казалось, она была без сознания.

Рядом с ней в настороженной позе сидел могучий коренастый мужчина. Выпрями он свое массивное тело, и был бы ростом никак не меньше шести футов и шести дюймов, и у него были огромные бычьи плечи.

Мужчина был в рубашке без рукавов, в грубых серых бриджах и без обуви, и грива спутанных седых волос лишь еще больше подчеркивала его неряшливый вид. Ему было примерно лет пятьдесят пять. И это, без сомнения, был Роберт Глен.

Он так сосредоточился на лежащей без сознания девушке, что не услышал, как вошел Хислоп, но, когда доктор поставил свой саквояж на стол, мужчина встрепенулся. Его округлившиеся глаза на смуглом лице сверкнули таким бешенством, что доктор опешил.

– Чего вам нужно? – спросил Глен.

– Я доктор, – ответил Хислоп. – Если вы отойдете в сторону, я взгляну на пациентку. Она выглядит довольно плохо.