Некоторое время Сильвия не замечала присутствия Меррида. Ее лицо выражало всю ту же грустную озабоченность, как и во время их первой встречи. Сидя рядом со своим рослым спутником, она не поднимала глаз и не смотрела ни на кого вокруг. Сосед полностью завладел ее вниманием, и, слушая его шумные разглагольствования, она время от времени что-то тихо ему отвечала.

Неотрывно наблюдая за ними, Льюис ощутил, как в груди медленно поднимается неприязнь к этому незнакомцу, который вел себя так, будто считал Сильвию своей собственностью. На вид лет двадцати семи, по-видимому швейцарец, мощный, как бык. На его щеке виднелась отметина – тонкий белый шрам от сабельного удара, широкие плечи свидетельствовали об исключительной физической силе.

Внезапно Сильвия подняла глаза и наткнулась на прямой взгляд Меррида. Ее реакция была ошеломляющей. Она умолкла на полуслове и, окаменев, уставилась на него. На лице отразились узнавание и испуг. Затем она постепенно побледнела, кровь отлила от ее губ, почти совершенно их обесцветив. На секунду Льюису показалось, что девушка близка к обмороку, но она с усилием отвела глаза, отпила воды из стакана и попыталась вернуться к прерванному разговору.

Однако от внимания ее спутника не ускользнул этот инцидент. Пропустив какое-то замечание Сильвии мимо ушей, он повернулся к Льюису и смерил его нарочито надменным и враждебным взглядом.

– Моя фамилия Эдлер, – высокомерно произнес он наконец. – Карл Эдлер из Базеля. Лыжный инструктор гастхофа «Хоне».

Льюис наколол на вилку кусочек картошки, спокойно его осмотрел, затем аккуратно положил в рот и прожевал, не отрывая изучающего взгляда от лыжного инструктора гастхофа «Хоне».

– Карл Эдлер из Базеля. Великолепно!

Эдлер бешено побагровел, на его шее вздулись мышцы.

– Когда я называю свое имя, то предполагаю, что вы ответите тем же, – бросил он в ярости.

Льюис немного подождал – достаточно долго, чтобы Эдлер решил, что он промолчит. Затем небрежно проронил:

– Меня зовут Льюис Меррид.

– Американец, верно?

– И что с того?

Наступила тишина. Все сидящие за маленьким столом теперь наблюдали за стычкой. Даже толстая фрау Шатц перестала есть и выпучила круглые глаза – почувствовала, как наэлектризовался воздух.

– Наверное, приехали, чтобы научиться кататься на лыжах? – процедил Эдлер сквозь зубы. Вопрос прозвучал как оскорбление.

– Возможно, – с прохладцей ответил Льюис. – Сколько вы берете за урок?

Фрейлейн Руди неожиданно рассмеялась, а Эдлер побагровел еще сильнее. Такого невозмутимого ледяного противодействия он не ожидал и теперь сообразил, что его поставили в дурацкое положение. Его голос поднялся до оглушающей громкости:

– Я беру гораздо меньше, чем того заслуживаю. Я выиграл много призов. Вы этого не знаете, может быть? Ну вот теперь я вам говорю.

– Чудесно! – сказал Льюис, холодно улыбаясь. – Здешний владелец, должно быть, очень умен, если умудрился вас удержать. А на крупных курортах вроде Кицбюэля и Бюрштегга, наверное, заливаются слезами, не сумев вас заполучить.

– Я здесь потому, что меня это устраивает! – проревел Эдлер.

В бешенстве он приподнялся со скамьи, но, видимо из какой-то осторожности, обуздал себя. Он резко сел, тяжело дыша и вперив в Льюиса злобный взгляд. Сильвия рядом с ним оставалась все такой же бледной и неподвижной.

Снял напряжение не кто иной, как герр Оберхоллер. Он потер белой гладкой ладонью оконное стекло у себя за спиной и выглянул наружу.

– Вот так так! – провозгласил он, и его мягкий голос будто пролил масло на разбушевавшиеся воды. – Снег прекратился. И ветер стихает. Не забудьте, герр Эдлер, вы обещали завтра почтить меня уроком. Кажется, вы сказали, в десять часов? Я все записал в свою книжечку.

Эдлер что-то буркнул в ответ. Склонившись над тарелкой, он принялся торопливо поглощать пищу, что-то жарко и тихо говоря Сильвии.

Фрейлейн Руди тихо вздохнула и позволила себе расслабиться. Если ее разочаровало столь внезапное прекращение стычки, она ничем это не показала. Погасив пятую сигарету, она улыбнулась Льюису:

– Вот и закончился мой ужин. А теперь на десерт я поставлю какую-нибудь музыку.

Наклонившись, она отработанными движениями завела патефон, выбрала пластинку из альбома, лежащего рядом с ней, и запустила аппарат. В напряженную, гнетущую атмосферу столовой влились тягучие, вибрирующие звуки траурного марша Шопена.

– Прелесть! – Руди улыбнулась Льюису. – Ведь правда прелесть? Это мое любимое произведение.

Пока она говорила, Эдлер вскочил:

– Знаете ведь, что я не выношу эту проклятую пластинку! Если будете и дальше ставить ее, то в один прекрасный день обнаружите, что она разбита! – Он в гневе повернулся к выходу и бросил Сильвии через плечо: – Я пошел в свою мастерскую. Найдешь меня там, когда закончишь. – И вылетел из комнаты.

Наступила тишина, ибо фрейлейн Руди сняла пластинку с патефона.

Льюис наклонился к ней.

– Поставьте снова, – сказал он мягко. – Мне тоже нравится это произведение.

– Правда? – Ее бледное лицо просияло. Она завела патефон, и марш доиграл до конца.

Льюис видел, что Сильвия, похоже, не в состоянии доесть свой ужин. Наконец она положила вилку и начала подниматься. Это был момент, которого он долго ждал. Как только она встала, Меррид тоже вскочил из-за стола. Вышел следом за Сильвией из столовой и догнал ее в узком коридоре, который извивался позади лестниц, ведя к боковому входу в здание.

– Мисс Аллвин, – сказал Льюис, – мне хотелось бы с вами поговорить.

Когда он произнес ее имя, Сильвия резко обернулась и оказалась с ним лицом к лицу. Она прижалась к стене, задышала быстро, с надрывом:

– Почему вы меня преследуете?

– Не бойтесь. Я хочу вам помочь.

– Я не желаю вашей помощи. Почему вы заговорили со мной в поезде? Почему приехали сюда?

– Вы в беде, я это вижу. Я это знаю.

Он произнес это тихим, успокаивающим тоном, но, когда она отвечала, голос ее дрожал от едва сдерживаемых рыданий:

– У вас нет права вмешиваться в мою жизнь, совершенно никакого права. Если вы хотите помочь мне, как утверждаете, пожалуйста, уезжайте отсюда. Уезжайте завтра же утром.

Льюис угрюмо покачал головой:

– Я не уеду, пока не улажу ваши проблемы. Это работа, к которой я, похоже, готовился всю свою жизнь. И я хотел бы прояснить множество вопросов, прежде чем уеду. Первый из них – Карл. Кто он?

Сильвия устремила на него твердый взгляд. Намеренно сделала глубокий вдох. И сказала:

– Карл – хороший парень, лучший в мире. Мы с ним обручены и поженимся.

Льюис уставился на нее, не сразу поняв, что говорит собеседница. Она словно нанесла ему удар между глаз.

– Пожалуйста, уезжайте, – повторила она тем же настойчивым шепотом. – Это все, о чем я вас прошу. Больше вы ничего не сможете для меня сделать.

А потом, прежде чем он успел ответить, Сильвия проскользнула по коридору к боковой двери и исчезла.

Льюис застыл на мгновение, изучая ничем не примечательную поверхность двери, за которой скрылась Сильвия. Он подавил лихорадочный порыв броситься за ней, развернулся и медленно поднялся по лестнице в свой номер.

«Карл – ее жених», – билась в голове мучительная мысль.

Стоя посреди комнаты и предаваясь горьким раздумьям, он обратил внимание на свой чемодан – с ним что-то было не так. Наклонился, быстро проверил содержимое. Ничего не пропало, но чемодан явно подвергся методичному обыску.

Меррид выпрямился, оглядел комнату, подняв над головой свечу, чтобы осветить самые темные уголки. В этот момент его силуэт был отчетливо виден с улицы через окно. И вдруг стекло вздрогнуло, раздался отдаленный звук выстрела. Мимо уха Льюиса со свистом пролетела пуля и вонзилась в стену позади него.

Упасть на колени и захлопнуть тяжелые ставни было делом одной секунды. Потом Меррид поднялся и тщательно запер ставни на задвижку. По его прикидкам, стреляли самое меньшее с двухсот ярдов. Хороший выстрел, мрачно подумал он. Пуля прошла мимо его головы, похоже, всего в полудюйме. Возможно, позже у него появится возможность выразить меткому стрелку свое восхищение. Но сейчас он ничего не мог сделать. Блуждать в темноте среди сугробов по незнакомой территории было бы чистым безумием.