– И я надеюсь, мисс Ли, вы не будете держать зла на меня за вчерашние мои слова, – пробормотала она в раскаянии. – Я поняла, что была не права. Ради бога, простите.

Энн неотрывно смотрела на жалкую фигуру медсестры. Вот когда в ее руках оказалась вся власть, право отомстить, превратить жизнь этой женщины в ад. Но подобные мысли даже не пришли ей в голову. Вместо этого она почувствовала странную жалость к бедной Грегг.

– Мы все совершаем ошибки, сестра, – тихо сказала Энн. – Я знаю, что теперь у вас дела пойдут лучше. И если так, загляните ко мне в следующем месяце. Попробуем устроить вам дополнительный выходной в воскресенье.

Элиза Грегг недоверчиво уставилась на начальницу. Затем на ее глаза навернулись слезы.

– Простите меня, мисс Ли, – чуть не всхлипывая, пробормотала она. – Мне искренне жаль, что так получилось. Пожалуйста, простите. Я ненавижу себя.

Весь тот день на сердце у Энн было легко, голова освободилась от тревожных мыслей. Сестра Грегг превзошла саму себя в служебном рвении. Ее энтузиазмом заразились и другие сотрудницы. Палата обрела новый облик, и жизнь, казалось Энн, заиграла яркими красками.

Она была настолько занята уходом за больными, что вспомнила о назначенной на сегодня встрече лишь после пяти часов вечера, когда, освободившись от дежурства, оказалась в своей комнате. Там, вздрогнув от неожиданности, она обнаружила маленький букет цветов в золотистой бумаге и простую записку: Ресторан «Манон» в восемь часов вечера.

Энн смотрела на нежные лиловые цветы не без некоторого замешательства. Никто никогда прежде не присылал ей орхидей. Ее охватила странная неуверенность – она подумала, что у нее нет подходящего платья к таким цветам, и ей захотелось отказаться от своего обещания поужинать с Прескоттом. Мир таких шикарные ресторанов, как «Манон», для нее чужой – она простая труженица, медсестра, борющаяся с болезнями: гусеница не может в одно мгновение превратиться в бабочку. Однако ее сомнения на сей счет быстро прошли. Энн подумала, что доктор Прескотт знает ее в реальной жизни – такой, какая она есть. Он не ждал, что сегодня перед ним предстанет модница с обложки.

Улыбнувшись этой последней мысли, она приняла ванну, тщательно причесалась и надела новое платье. Затем приколола к платью букетик орхидей. Эффект оказался поразительным. Энн и представить себе не могла, что может настолько напоминать ту самую модницу. «Боже мой, – подумала она в притворном смятении, – только бы юная Лесли не увидела меня в таком виде, иначе этот ребенок навсегда перестанет слушаться».

Она выскользнула из дома, взяла такси и прибыла в «Манон» за несколько минут до назначенного времени.

Это было приятное место, длинное помещение в зеленых тонах, мягкие кресла у стен, столы перед ними и круглый буфет в центре, где были выставлены самые вкусные холодные блюда и фрукты. Прескотт уже оказался там, когда она вошла.

– Вы потрясающе пунктуальны! – воскликнул он. – Я не думал, что женщина может прийти вовремя.

– О! – улыбнулась Энн. – Меня этому учили.

Она чувствовала себя с Прескоттом совершенно непринужденно, и он принялся занимать ее интересным разговором, стараясь показать, что в его личности есть нечто большее, чем умение владеть скальпелем. Он открылся ей той своей стороной, о которой она никогда раньше не подозревала. В смокинге он выглядел чрезвычайно по-мальчишески. Энн вдруг увидела в нем как бы своего близкого друга и мысленно пожелала ему такого счастья и такого успеха, какие только возможны в жизни.

После некоторого затишья в их разговоре она сказала:

– Я все надеялась, что вы расскажете о своей клинике. У вас нет новостей для одной из ваших самых горячих сторонниц?

– Новостей много, – улыбнувшись, весело ответил он. – У меня есть друг по фамилии Лоу, который продвигает этот вопрос во внутриполитических кругах. Сегодня днем у меня была довольно важная встреча. Некий член правительства, который, несмотря на всю свою значимость, должен остаться неназванным, в личной беседе рассказал мне о перспективах этого плана. Вы, конечно, понимаете, что все это строго конфиденциально.

– Вы имеете в виду, что есть перспективы получить от правительства все, что вам нужно?

Он беззаботно кивнул:

– По сути, это просто предвыборная приманка. Но так или иначе, для меня это выглядит обнадеживающе.

– Чудесно! Только не делайте вид, что вас это не очень-то заботит, – упрекнула его Энн.

– Меня это очень даже заботит, – ответил Прескотт. – Но есть и другие вещи, которые меня заботят.

Однако его намека Энн не поняла. Она не заметила в нем едва уловимой перемены и не почувствовала, что их отношения вышли на какой-то другой уровень.

За чашкой кофе беседа продолжилась, и только то обстоятельство, что пропуск Энн действовал лишь до одиннадцати часов вечера, заставил их покинуть ресторан.

А затем произошло нечто ужасное. Когда они стояли на ступеньках ресторана в ожидании такси, разносчик газет сунул им под нос последний выпуск.

– Самоубийство актрисы! – крикнул он. – Полицейский рейд в интернат в Вест-Энде.

В заголовке на первой полосе значилось имя Айрин Даллас. Энн как завороженная не могла оторвать взгляда от огромных букв. Прескотт тоже обратил на это внимание. Он купил газету и поднес ее к яркому свету у входа. Вдруг он удивленно охнул и с состраданием посмотрел на Энн. Он еще ни слова не успел сказать, как у Энн возникло предчувствие беды.

– Это «Ролгрейв», – в нерешительности произнес Прескотт. – Боюсь, что там доигрались до серьезных неприятностей.

Не дав ему продолжить, она взяла у него из рук газету и торопливо пробежала глазами сообщение. Айрин Даллас, киноактриса, выпрыгнула из верхнего окна «Ролгрейва». Предполагалось, что она находилась под воздействием наркотиков. Полиция, наконец-то занявшаяся интернатом, сразу же провела там обыск. Миссис Салливан, главная медсестра и одновременно владелица данного заведения, была арестована вместе с медсестрой, которая, как стало известно, лично присматривала за погибшей. Имя медсестры – Люси Ли.

Энн не смогла сдержать крик ужаса. Люси, ее сестра, арестована, находится в камере, в полицейском участке! Потрясенная до глубины души, она, все еще сжимая в руках газету, повернула бледное лицо к Прескотту:

– Я должна немедленно увидеться с ней.

– Да, вы должны, – помедлив, согласился Прескотт.

Затем он сделал самый смелый шаг в своей жизни.

– Я пойду с вами, – сказал он.

Следующее утро застало Прескотта во Внутреннем Темпле[214] в кабинете сэра Джона Лоу, королевского адвоката[215]. Было рано, едва пробило девять часов. Сидя в потертом кожаном кресле, Прескотт не отрывал глаз от ковра. Лоу расхаживал взад и вперед, подытоживая возражения, которые он излагал в течение последнего получаса.

– Ты ничего не добьешься – и можешь все потерять, пытаясь помочь этой Люси Ли. Если ты ввяжешься в такого рода дело, где придется разгребать грязь, что-то обязательно прилипнет и к тебе, какой бы безупречной ни была твоя репутация, мой дорогой Роберт. – Тонкие, резкие черты Лоу расплылись в дружелюбной, но сардонической улыбке. – Попомни мои слова, это дело не закончится в городском полицейском суде. Дело слишком крупное для мирового судьи, и он это знает. Он отправит его в Олд-Бейли[216]. Это означает, что дело получит еще большую огласку. И если станет известно, что ты в нем заинтересован, – а так и будет, – тебе даже не представить, какие слухи поползут по городу на сей счет, – и правительство шарахнется от тебя как от чумы. Все, на что мы надеялись в виде гранта для клиники, наверняка окажется пшиком.