Мост охранялся весьма основательно. В дополнение к обычной пограничной полиции там стоял отряд солдат. Международная напряженность очень обострилась. Никому не позволялось пересекать границу без тщательного досмотра и подробных расспросов.

После двадцатиминутного ожидания к автофургону приблизились двое пограничников.

– Что у вас здесь? – требовательно спросил один из них.

– Посмотрите мои бумаги и узнаете, что у меня здесь, – проворчал герр Эдлер. – Честных людей заставляют ждать, а денежки за аренду фургона утекают. Безобразие.

– Помолчите, – отрезал второй пограничник – остроносый парень с очень тонкими губами. – Или будете ждать дольше, чем рассчитывали.

Он выхватил у Эдлера документы и, пока напарник наблюдал поверх его плеча, внимательно их изучил. Наконец сказал:

– Торгуете мертвечиной, как я погляжу. Что собираетесь делать с тушей?

Фрау Эдлер визгливо проговорила:

– Между прочим, мы швейцарцы, честные граждане. Мы приехали сюда не для того, чтобы выслушивать оскорбления.

– Вы сами себя оскорбляете, добрая женщина, – съязвил второй пограничник. – Своей собственной физиономией.

Фрау Эдлер рассвирепела:

– Это лицо дал мне Господь. И уж лучше такое лицо, чем ноги вроде ваших, смахивающие на черенок трубки.

– Хватит, – остановил их пререкания первый пограничник. – Это серьезное и важное дело. Мы должны заглянуть в гроб. Не верить же вам на слово. Вдруг у вас там контрабанда: оружие, боеприпасы, да что угодно.

Герр Эдлер не без труда утихомирил разъяренную жену.

– Делайте что хотите, – сказал он. – Только осторожнее, постарайтесь без святотатства. Это великий грех. И не задерживайте нас дольше, чем на час, иначе я взыщу с вас за аренду фургона.

– Приведи лейтенанта, – сказал первый пограничник напарнику. Тот удалился.

Лежавший в гробу Профессор от ужаса покрылся холодным потом. Ему было слышно каждое слово. Когда фургон тронулся в путь, Аллвин, преодолев первоначальный страх замкнутого пространства, поздравил себя с тем, что поездка проходит без заминок и со всеми удобствами. Воздуха вполне хватало, и было довольно комфортно лежать в праздности, предаваясь возвышенным и прекрасным размышлениям, пока Эдлеры делали всю работу. Но теперь его плодотворная безмятежность грубо разбилась вдребезги. Он задрожал, услышав приближающиеся шаги и голос лейтенанта:

– Что тут у вас? Эти люди везут контрабанду?

– Мы не знаем, герр лейтенант. У них подозрительный ящик, то есть гроб.

– Гроб, вот как? И что внутри?

– А как вы думаете? – запальчиво воскликнула фрау Эдлер. – Что обычно кладут в гроб? Покойника, я бы сказала, я же не сумасшедшая.

Профессор задрожал еще сильнее, слушая эти безответственные и дерзкие речи. «Вот теперь, – подумал он, – они просто будут обязаны все обыскать».

– Скоро увидим, кто у нас тут сумасшедший, – сказал лейтенант. – Где ваши бумаги?

– Наши бумаги! – завизжала фрау Эдлер, показывая на тонконогого пограничника. – «Черенок трубки» держит их последние полчаса.

– Вот они, герр лейтенант. На вид все в порядке. Тем не менее…

Снова тишина. Воображение Профессора рисовало лейтенанта, с подозрительной миной изучающего документы. Напряженное ожидание убивало беглеца. Он обнаружил, что горячо молится, заклиная Создателя облегчить его участь, слезно обещая встать на праведный путь.

Он лежал, весь дрожа, и вдруг услышал голос офицера:

– Все в полном порядке. Эти люди везут домой тело молодого Эдлера. Наши коллеги застрелили его два дня назад. Я полностью осведомлен об этом деле.

Молчание. Затем:

– Очень хорошо, герр лейтенант.

Профессор едва не потерял сознание от облегчения. Словно в тумане, он услышал раздраженное бормотание фрау Эдлер, ощутил, как фургон, хрипло кашлянув, ожил и тронулся с места. Они переехали мост. Наконец-то Швейцария…

Остаток путешествия прошел без осложнений. Они добрались до Менасле, когда лампы в уличных фонарях раскалились добела, а в прохладном воздухе разлились вечерние ароматы. Успешное завершение экспедиции смягчило даже фрау Эдлер. Подъехав к дому – заурядному небольшому зданию на окраине города, – герр Эдлер и водитель под руководством фрау Эдлер отнесли гроб в гостевую спальню на втором этаже. Затем хозяйка отправила мужа на кухню готовить ужин, а сама принялась обустраивать спальню в ожидании визитов соседей на церемонию прощания.

Первым делом она аккуратно накрыла гроб покрывалом и поставила в головах зажженную свечу. Затем разложила на комоде земные сокровища Карла: прелестные золотые часы с цепочкой, кубки, лучшую его одежду, деньги, которые она выцарапала из Антона, – жалованье покойного и плата за лыжи. Увидев все это, ее дорогие друзья лопнут от зависти. Фрау окинула любовным взглядом свою экспозицию, а затем спустилась вниз, чтобы угоститься вкусным горячим блюдом из свинины.

Она едва успела выйти из комнаты, как Профессор решил, что пришло время действовать. Он без труда выкрутил державшие крышку болты – Руди устроила все так, чтобы их можно было вынуть изнутри, – сдвинул крышку и выбрался из своей скорлупы. Потянулся один раз, другой, согнул затекшие колени. Чувство избавления, абсолютной свободы пьянило сильнее, чем вино. Внезапно он заметил деньги, лежавшие на комоде. Застигнутый врасплох, Аллвин замер, как отшельник при виде пищи, к которой он поклялся не прикасаться. Рот наполнился слюной. На лице явственно отразилась внутренняя борьба. Один раз, другой он попытался преодолеть искушение. Но оно не отпускало.

Наконец он вздохнул, потом ухмыльнулся – безмятежно и загадочно. В одночасье забыв все благочестивые клятвы и намерения, резво шагнул к комоду. Профессор вновь стал собой.

Двигаясь чуть слышно, он сбросил свою потрепанную одежду и нарядился в лучшее из того, что смог найти. Умело прицепил часы, протянув тяжелую цепочку поперек жилета. Затем побросал в черную сумочку фрау Эдлер остальное добро: серебряные кубки, пару позолоченных украшений, которые он прихватил с каминной полки на счастье. Также он взял себе паспорт Карла. Конечно, это не самый надежный документ, но вполне сгодится на французской границе, где его наверняка удостоят лишь беглым взглядом.

Оставалось нанести последний художественный штрих. Оторвав полоску от бумаги, устилавшей полку в комоде, Профессор вывел на ней печатными буквами:

УШЕЛ ОБЕДАТЬ. СКОРО ВЕРНУСЬ.

Записку он поставил стоймя на разверстый гроб. Окинув последним взглядом разоренную комнату, взял сумку, вылез через окно и спустился по водосточной трубе. Еще до того, как фрау Эдлер успела приступить к свинине, Профессор покинул двор и отправился на станцию.

Час спустя, пребывая в возвышенном настроении, фрау вернулась в комнату последнего упокоения. Ее сопровождали друзья, пришедшие извлечь нечто поучительное и вдохновляющее из церемонии прощания с телом. Хозяйка приостановилась на пороге, напыщенно кивнула, вошла в комнату. Всплеснула руками и, ахнув, застыла. Глаза ее выпучились, рот округлился, как у рыбы. Пронзительный вопль сорвался с губ. При виде опустошенного комода фрау Эдлер издала еще один вопль. Она рвала на себе волосы, кусала пальцы, а потом, развернувшись, что есть силы заехала мужу в ухо. После чего, стеная, опустилась на пол. Остальные выбежали из комнаты так быстро, будто по пятам за ними гнался сам дьявол.

Снова оказавшись в Вене, Льюис брел по Кертнерштрассе к отелю «Бристоль». Миновало пять недель с того утра в Брейнтцене, когда герр Шварц брошенными вскользь словами уничтожил его счастье. Пять недель поисков, но, несмотря на все свои энергичные усилия, Сильвию он не нашел.

Он шагал по людной улице, опустив голову и пряча за поднятым воротником пальто лицо, на котором застыла печаль. Льюис похудел за последнее время, и в глазах его появилась какая-то потерянность.

Распахнув дверь своего номера люкс в отеле, он стремительно вошел в гостиную, которую делил с сестрой. И там внезапно застыл на месте при виде открывшейся ему картины. На диване в пылком объятии слились Стив и Конни.