— Мне надо убить В-Бреймона, ты слышала? А если я не смогу защитить родителей? Что мне тогда, убить твоего отца? Ты ведь веришь Виру?

— А ты хочешь стать героем и согласиться на эти условия по-настоящему? Думаешь, я или Рейн оценим, что ты пошёл на виселицу ради нас? Нет уж, я тебя проклинать буду, и на любой из сторон ты у меня тогда попляшешь! Иди к черту, нашёл время геройствовать! Это была хитрость. Ты обманул Д-Арвиля, ты не сделаешь, как ему надо. Мы его переиграем, ясно?

Кай молча смотрел на Адайн и не знал, что ответить. Он чувствовал себя слабым. Хотелось вот так вот сидеть, смотреть, вспоминать каждую её улыбку — но особенно первую для него, ту, лукавую и озорную, когда она приметила мальчишку после драки, — и самому глупо лыбиться.

Кирион наклонился к Каю и прошипел на ухо:

— Всего три слова надо сказать. Первое — «я».

Кай по-прежнему молчал. Адайн закатила глаза.

— Ну а сейчас-то что ты задумал? Что молчишь? Что мы будем делать, скажи уже, дурень!

— Второе — «тебя».

Кай быстро глянул на демона и снова посмотрел на Адайн.

— Я, — начал он.

— Третье — «лю…» Ну, мешок ты с дерьмом, ответь ей.

— … знаю, что мы справимся. Нам всего-то надо одолеть шестёрку из Совета, Вира, Д-Арвиля, а также Церковь, Инквизицию и гвардию. Ну и оказаться сильнее денег торговой гильдии, — Кай закончил без насмешки: — Но ты права, вместе мы переиграем всех. Как там, с семьей мы сильнее, да?

Кирион отвернулся с тяжёлым вздохом.

Адайн фыркнула:

— Смотрите как заговорил. Кажется, таких слов я не слышала уже года три. Признавайтесь, где настоящий Кай? — она посмотрела в одну сторону, в другую.

Парень почувствовал прилив сил — вернее слов и тем же уверенным тоном, даже с вызовом, продолжил:

— Да, я много чего не говорил. А если что и говорил, то ничего хорошего. И я правда много раз успел ошибиться. Я хочу исправить все это. Наверное, в первый раз в Чёрном доме из меня выбили что-то важное, но во второй вбили это назад.

— Что, мысли о смерти через тридцать дней разговорили тебя? — Адайн снова фыркнула, но по исчезнувшему с щек румянцу, по увеличившимся зрачкам Кай видел, что она взволнована и за словами прячет своё смущение.

Кирион повернулся и с интересом спросил:

— Это что же, не всё потеряно? Что, накопил силёнок, скажешь?

Кай с вызовом посмотрел на демона. Да, скажет. Не важно, впереди у него один день, неделя, год или ещё целая жизнь — ответа не узнать, поэтому лучше жить так, чтобы не оставалось несказанных слов и несовершенных поступков.

— Да, разговорили. Я сам не знал, что столько хочу сказать, — Кай улыбнулся.

Адайн вздрогнула — то ли от холода, то ли от удивления. Он снова сел к ней на подоконник, но стоило подняться, слова вдруг исчезли. Кай открыл рот и так и закрыл, ничего не сказав.

— А я уж обрадовался, — Кирион скривился.

Адайн, словно поняв его паузу, воскликнула:

— Свалился же на мою голову! И зачем ты стал таскаться за мной по всей Канаве!

— Я?! Это ты за мной таскалась, я даже Рейну жаловался на тебя!

Они уставились друг на друга и через секунду одновременно рассмеялись.

— Я тоже хочу кое-что сказать, — Адайн придвинулась к Каю. — Я это уже говорила, но скажу вновь и вновь, если надо. Когда меня поймали и сдали в приют, мне пришлось научиться драться за еду — просто, чтобы оставить её себе. Потом, когда сбежала — научиться воровать и попрошайничать. Я правда не верила, что новый день наступит. У меня были «друзья», но если бы что-то случилось, последний кусок хлеба или последний кирин они оставили бы себе. А с тобой было не так.

Кай поджал губы. Хотелось улыбаться во все лицо, но он боялся показывать эту улыбку, точно мог ей спугнуть — не девушку, а свои собственные слова, которые снова потихоньку подбирались.

— Это ты за мной таскался, — сказала Адайн с настойчивостью и улыбнулась. — но я сама не заметила, как мне захотелось, чтобы ты приходил снова и снова. С тобой было не страшно. Ты всегда шёл за мной, куда бы я не звала, даже когда знал, что за это отец побьёт тебя. Ты стал моей твёрдой землёй под ногами, и мне уже было не страшно ходить, я знала: новый день придёт. Я не отдам свою землю ни Д-Арвилю, ни Совету, ни самими Яру и Ашу.

— Это ты моя твёрдая земля под ногами. Мы с Рейном постоянно взбирались на деревья, балконы, крыши, когда хотели сбежать от отца. Я полюбил чердак этой башни и крышу, потому что здесь забывал, что меня выгнали из дома. Затем — крышу «Трёх желудей». Там исчезали все ужасы Чёрного дома. Только я почему-то не разглядел, что твоё присутствие действовало на меня лучше всех крыш. Я не хочу больше прятаться по ним. Пора спуститься и дойти до всего, что я хотел забыть или чего боялся. И я дойду, ведь у меня ровная твёрдая земля под ногами.

Адайн улыбнулась, но уголки губ подрагивали.

— Ладно, это стоило того, чтобы подождать. Но больше не повторяйся, — она помолчала и добавила. — Жаль, что нельзя остаться здесь навсегда.

Кай рассмеялся. С него, казалось, спало проклятье или тяжёлый сон, и он почувствовал себя гораздо легче, спокойнее, а ещё — моложе, словно и правда не было ни долгой погони за мечтой о мести, ни Чёрного дома.

Какой же Рейн чёрт, всё-таки! Явился со своими словами и советами! Да, он стоил того, чтобы каждый из четырнадцати дней посвятить его поиску и помощи. Надо не просто «дойти до всего», но и раздать долги. А Рейну он задолжал немало.

— Почему нельзя? Мы прожили тут почти всё лето. И сейчас живём. Нам ведь здесь хорошо.

— Вот ещё. Я не смогу долго жить в доме с таким ужасным садом. Хочу, чтобы было красиво.

Кай рассмеялся:

— Ну что, розами здесь всё засадить? Сама же можешь вырастить их.

— Не хочу сама. Да, розы. Будут цветы — будем жить здесь.

Кай с улыбкой покачал головой. Адайн такая Адайн! Из крайности в крайность, ото льда — к огню. Ну как он мог назвать её твёрдой землей под ногами? Нет, с ней спокойным не быть.

— А помнишь… — девушка хитро улыбнулась. — Сколько нам тогда было, по тринадцать? Мы шлялись по улицам Сины, — она ткнула рукой в сторону крыш. — и в одном из дворов была свадьба. Мы хотели стащить кусок праздничного пирога, но нас поймали. А все были так пьяны, что мы пообещали спеть, если нас отпустят, и ведь отпустили же!

Кай с улыбкой провёл рукой по волосам. Это всё Адайн, он просто вставил несколько слов. Тогда, в тринадцать, она так часто пела или напевала, что он быстро запомнил все её песни. А ту, со свадьбы, даже раз или два слышал от неё уже после Чёрного дома, когда ему стало не до музыки.

— Ну, давай же! — воскликнула Адайн. — Мы — звук и тишина, — пропела она. — солнце и луна…

Кирион хмыкнул и скрестил руки на груди:

— Я просил тебя сказать, но теперь нужно спеть, ясно?

— … неотделимы.

Тихо откликнулся Кай. Он смущенно посмотрел вниз: нет ли кого, не слышали ли их.

Адайн все продолжала петь какие-то дурацкие песни — почти орала, так, что, уже, наверное, все переполошились. Кай сначала с неохотой, потом громче и громче, так и уставившись на эту милую лукавую улыбку, чарующие зелёные глаза, вторил голосу девушки.

Вдруг Адайн замолчала. Кай решил, что она устала. Улыбаясь, он покосился на демона, вспомнил те три чертовых слова, про которые тот говорил, и начал:

— Я тебя…

Но Адайн во все глаза уставилась куда-то в сумерки. Кай проследил за её взглядом. Стемнело, и он с трудом рассмотрел несколько теней, которые быстро подбирались к саду. Один, два, три… Всего десять, совсем рядом. Фигуры в чёрной одежде и полумасках двигались по саду бесшумно и слаженно.

Инквизиторы В-Бреймона. На следующий день после того, как башню нашёл Вир. Он предал вновь.

Эль стояла в саду, не зная, что делать: то ли идти в башню, к остальным, то ли вернуться домой, в Том. Ей всё время казалось, её осуждают: за сдержанное обещание Дару, за приёмы, что живёт в богатстве, а не как они, в старой башне.