— Я больше вас не увижу, — сказал Вир.

Это был не вопрос, а приказ, смешанный с угрозой. Он положил ладонь на ручку двери, нажал на неё, та стала открываться…

Эта битва не должна быть проиграна. Слишком многие в ней полегли — вера, честь, гордость.

Ката запустила руку под плащ и взялась за рукоять — короткую, шершавую на ощупь. Она ещё раз взглянула в карие глаза Вира, затем быстро выхватила кинжал и резким движением ударила в шею, туда, где была артерия — он сам рассказал, куда надо бить.

Маленькое лезвие вошло не глубоко. Вир дёрнулся и потянул к Кате руки.

Эта битва не должна быть проиграна. Она — шаг к спокойствию.

Ката вытащила кинжал и ударила вновь, затем ещё раз. Кровь забила фонтаном в такт сердцебиению, в такт хрипу и стону.

Эта битва не должна быть проиграна. Каждому в ней платить за то, что позволил довериться, но потом это доверие извратил, оплевал и обесчестил.

Ката била снова и снова, пока Вир не упал к её ногам, и тогда она посмотрела на него долгим, оценивающим взглядом, точно видела впервые в жизни. Перекошенное лицо напоминало маску ярости, и ничего в нём уже не было от спокойного достойного мужчины, каким она всегда знала его. Тот был выдуман, а правда — вот она.

Ката аккуратно, как можно тише, прикрыла дверь и, быстро шмыгнув к стене, вжалась в неё. Она ещё чувствовала запах Вира: перед собой, сверху, сбоку и даже снизу. Липкий, тяжёлый, намертво приклеившийся к телу. Хотелось его смыть, а не получится, так содрать вместе с кожей!

Ката медленно сделала шаг в сторону, затем ещё один, пока не уперлась в подоконник. Девушка скинула плащ, испачканный кровью, распахнула окно и забралась наверх. Эта битва — самая позорная в её жизни, самая неприятная, самая жестокая, но и самая нужная — закончилась, и с поля пора бежать как можно быстрее.

Спрыгнув с подоконника, Ката помчалась по улицам Сины, всё ближе к Канаве, а потом вдоль неё, на север.

И во имя Лаара Семиликого, пусть это будет последняя битва, а после она обретёт покой.

Ката тенью скользнула за дверь дома, затем по коридору. Она знала, что все её ждали — вернее, её победы или поражения в битве против Вира. Но чем закончилось сражение, она не могла сказать — не понимала и не могла принять любой итог.

Из гостиной, пятясь спиной вперёд, вышел Анрейк. Вслед ему нёсся разъяренный голос Адайн:

— Лучше отойди от меня!

Он прикрыл дверь, стараясь быть как можно тише, и увидел Кату. Они замерли напротив друг друга — две тени, которые пытались стать ещё более незаметными.

Шрамы на лице парня посветлели, а обеспокоенная улыбка сделала его почти таким же милым, как прежде:

— Что с тобой? Ты в порядке?

Ката открыла рот, чтобы ответить, но так и не сказала ни слова. Усталость и отвращение к себе накатили с новой силой. Она опять чувствовала себя липкой, вонючей и мечтала только о горячей ванной, в которую можно будет полностью забраться и лежать, пока кожа не сделается мягкой и чистой до скрипа.

Но Анрейк всё стоял и ждал ответа. Он тоже не сказал больше ни слова, и от этого покорного молчаливого ожидания делалось ещё неприятнее.

— Как мне достать билет до Гоата? — вопрос, казалось, вырвался сам собой.

И он был, наверное, самым правильным из всего, что Ката сейчас могла спросить или сказать. Она говорила, что не воин, что всего раз сможет выйти на битву, и сдержала своё слово. Теперь настала пора возвращаться домой. Это всё было частью одного: она не спряталась от сражения и теперь решила не прятаться от того, чего хотела на самом деле, даже в угоду другим. Слишком уж долгим было это угождение.

— Сейчас сложно уехать… — растерянно начал Анрейк, но заметив взгляд Каты, он кивнул и уверенно ответил: — Я достану тебе билет. На какой день?

— Как можно быстрее, прошу. Я хочу домой.

— Я тебя понимаю. Ты можешь рассчитывать на меня, я помогу, обещаю.

Кивнув, Ката поплелась по коридору. Вслед донеслось:

— Я могу ещё что-нибудь сделать для тебя?

Ката замерла, а затем медленно повернулась.

— Поставь воду греться, пожалуйста. Как можно больше.

Анрейк ответил странным взглядом: то ли догадался, что с ней произошло, то ли, наоборот, ничего не понял.

Как бы то ни было — плевать. Хватит уже скрываться от всех и, особенно, от самой себя. Кем бы она не была в прошлом, что бы не происходило с ней сейчас — всё это часть одной судьбы. А прятаться от неё — самая глупая на свете затея.

Рейн пристроился в середину вереницы. Впереди — повозка, затем — люди с большими корзинами в руках. В воздухе смешались запахи овощей, фруктов и рыбы. В начале стояли двое в форме, и один, лениво поглядывая в список, монотонно говорил:

— Ага, ага, ага.

Когда король жил во дворце, такой беспечности не было: каждого, кто поставлял продукты на кухню, тщательно осматривали и проверяли. Даже привозящих стало меньше — не было короля, не было приёмов, а вместе с этим не было необходимости поддерживать во дворце жизнь.

— Ты главное молчи, — сказал Дазар, обернувшись на Рейна.

— Ага, — буркнул тот в ответ.

Дазар был хороший малый. Он не задавал вопросов — просто брал деньги. Киро свел Рейна с ним, и тот без лишних слов назвал цену за то, чтобы провести его ко дворцу, и сразу начал действовать.

Чем ближе они подходили к проверяющему, тем теснее народ сбивался в кучу. Рейн заметил, что на него с любопытством поглядывает девушка, и потянулся рукой к клейму, но вспомнив, что метку скрывала краска, просто поправил капюшон.

— И кого опять посадят на трон? — послышался вопрос от женщины рядом, у ног которой стоял мешок с мукой. — Между прочим, короля-то убили!

— Не надо! — воскликнула другая. — Всё успокоилось, а тут и король, и эти рабочие…

Рейн едва сдержал довольную улыбку. Дети Аша начали свою работу. В газетах появились статьи, сочувствующие молодому погибшему королю. На улицах декламаторы обращались к народу и кричали о бесправии, о неравенстве, о беспределе власти. От одного к другому передавалось: короля убили — никто не произносил «Убил Совет», но это читалось в беспокойных взглядах, чувствовалось по сдавленным голосам и скованным позам.

— Ну, уже дело не только в рабочих, — сказал Дазар. — Торгаши вчера окружили здание гильдии и потребовали снятия таможенных пошлин между городами.

— А крестьяне разграбили поместье кира Фаила М-Рида! Хотели, чтобы он разделил урожай на всех поровну!

Люди живо подхватили обсуждение. То и дело звучали слова про короля, требования, стычки.

— Я слышал, — начал Рейн. — что гвардейцы прямо на месте судили и казнили кого-то из рабочих. Из тех, которые вчера стояли перед бумажной фабрикой Дика С-Исайда и отказались выходить на смену.

— Да, я тоже это слышал! — подхватил кто-то.

Рейну хотелось довольно потереть руки, но левой он держал корзину с яблоками, поэтому просто сунул правую в карман куртки и сжал в кулак. Скоро у Совета не останется ни одной опоры.

— Эй, идём, — поторопил Дазар.

— Имя, — спросил проверяющий.

— Брось, Кул, ты меня каждый день видишь.

Мужчина глянул на Рейна:

— А это кто? Ты сообщил, что с тобой новенький будет?

— Да когда? Жазил напился опять, мне срочно пришлось искать хоть кого-то. Кул, не дури, пропускай. Два года здесь хожу уже.

— Двигайся, не мозоль глаза.

Дазар и Рейн, держа корзины с фруктами, прошли по дорожке до входа и оставили их у стены, рядом с другими продуктами. В конце пустой комнаты, больше похожей на предбанник, стояли две женщины и увлеченно разговаривали

— Бывай, парень. Смотри, не чуди, иначе мне это дорого обойдется. Ну, вернее вам. Я своё спрошу, если что.

Дазар подмигнул и ногой задел корзину. Яблоки разлетелись во все стороны. Уже заходили две женщины с мукой, одной плод попал под ногу, споткнувшись, она полетела на пол. Разговаривающие бросились к ним.