Рейн кивнул. Это ожидаемо. Церковь учила, что смирение и послушание всегда давались через боль, но настойчивость и решимость тоже появлялись не просто так.

— В срочном порядке собрался Совет. Собрание длилось три-четыре часа, после него советники объявили о вводе военного положения.

Рейн перегнулся через стол, дрожа от нетерпения. Вот же, ну вот, первая ошибка Совета!

— От их имени выступал В-Бреймон. Я его видела, он выглядел не таким бравым, как обычно, да и растерянным.

Рейн довольно потер руки. Ещё бы Ригард не растерялся. Его умника-брата убили, он остался один, на стороне Совета, против которого ещё недавно хотел выступить — так что же, присоединиться, бежать, мстить? Скоро он запоёт, ещё как запоёт.

— Хорошо. А что лицийцы?

— Гвардия вытеснила всех из Прина, но стычки продолжились на востоке и юге, — помолчав, Антония спросила: — Что дальше, Рейн?

Он потер клеймо и расслабленно откинулся на спинку:

— Новые слухи. Люди не должны отступать, иначе, когда соберётся Народное Собрание, оно не выступит против Совета, что бы я не сказал.

— Значит, новая кровь?

Антония задала вопрос с абсолютно равнодушным лицом. Рейн не понял, действительно ей было всё равно или так она скрывала недовольство, а может радость.

— Да. Это ведь революция. Совет должен показать свою несостоятельность как орган правления, иначе к власти просто придут другие ублюдки.

— И какие будут слухи?

Рейн подставил руку под голову и посмотрел в окно. Контур старого пустого дома напротив терялся в сумерках. Скора ложь — под стать той, которой Совет оплетал Лиц — проникнет на каждую улицу, проберётся в окна и двери и овладеет мыслями всех. Да, шестёрка дала хороший пример, как использовать слова в свою угоду.

— Сама услышишь это на улицах, — Рейн улыбнулся.

За слухи отвечала Адайн, оставшаяся с матерью. Эста злилась, хотела всё сделать по-своёму, но она оказалась между двух огней: с одной стороны — недовольные Дети Аша, с другой — король, заявивший о своих требованиях. Женщина уступила, и по городу поползли слухи, умело распускаемые агитаторами.

— Ну а потом? Когда мы выступим против Совета?

— Всему своё время. Посеем вражду, чтобы они наделали ошибок, и перестреляем по одному, как глупых уток на охоте. Но сначала надо, чтобы народ по-настоящему захотел этих смертей.

Антония кивнула.

— Рейн, ты должен быть там, — девушка махнула в сторону окна. — Я не знаю всего, что вы замыслили, но я вижу, чего хочет народ. Им нужен лидер, сейчас это просто дикая толпа. Если ты хочешь, чтобы люди тебя слушали, тебе мало разок появиться перед ними, взорвать бомбу и исчезнуть. Как ты удержишь власть потом, если будешь также далек, как Совет?

Он усмехнулся:

— А мне надо удержать власть? К черту её. Покончу с Советом, и дело сделано.

— Рейн, думаешь, мы все здесь из-за того, что ненавидим Совет? — Антония с недовольным лицом скрестила руки. — Мы здесь потому, что ненавидим свою жизнь и хотим её изменить. Ты должен не просто дать нам шанс, а защитить его

Рейн привычно ухмыльнулся, но на самом деле слова девушки звучали в унисон тому, что думал он сам. Ему не хотелось быть ни королём, ни политиком — только осуществить революцию, передавив всю эту чертову лицемерную знать, а после отойти как можно дальше и обустроить дом под крышей из красной черепицы. Но какой-то противный голосок внутри раз за разом спрашивал: «А то ли это?», «А это ли надо?», «А смысл?».

И вроде бы внутри разгоралось желание идти дальше, не останавливаться на революции, а по-настоящему изменить Кирию, своими руками, но… Но как, черт возьми, и что, ему, ноториэсу? Будет вещать с высокой трибуны и разглагольствовать о социальных реформах? Смешно представить! Рейн чувствовал себя своим среди огня и хаоса, звенящего оружия и выстрелов, среди криков, ругани, проклятий — как жил последние годы. А громкие речи и шелка не были, да и не могли стать его настоящей жизнью.

Но чьей могли? Кто среди этого хаоса сделает шаг вперёд? У Рейна не нашлось ответов, поэтому он не был там, с народом — чтобы никто не понял, что королю нужен только шум, а мир он оставит строить другим.

Рейн, помедлив, ответил:

— Я не буду давать обещаний, в которых не уверен. Я не знаю, не сгорит ли вся Кирия в этой революции — я не остановлю пламя, если это будет нужно. Но, клянусь, жизнь перевернётся, и тот, кто захочет, сможет изменить судьбу.

Антония кивнула и, перекинув косу на другое плечо, пошла к выходу.

— Будь осторожнее. Тебя ищут, — небрежно бросила она.

— Постой, — Рейн помедлил. — Ты знаешь, сколькие погибли при взрыве?

— Трое и несколько раненых.

— Хорошо. Спасибо, иди.

Рейн откинулся на спинку кресла и посмотрел в пустой угол. Аст стоял бы там, и после слов Антонии взъерошил волосы, недовольно скривился и грубым голосом сказал что-то вроде: «А это того стоило? Зачем был тот цирк? Они просто выполняли приказ».

Да, просто выполняли приказ. Все в этом чертовой Кирии делали так, но нужно было перестать жалеть их и обойти, чтобы добраться до тех, кто эти самые приказы отдавал. Вызов Совету будет стоить ещё множества жизней. Что же, пусть так. Рейн чувствовал себя готовым на эту сделку. Раньше платил он, теперь пора расплачиваться остальным.

— Думаешь, они придут? — Эль беспокойно ерзала на стуле.

Дар скривил губы и не ответил. Девушка не знала, хотел он встречи с У-Дрисаном и его семьей или нет, но ей она была нужна. Пришло время разъединить Совет, и первой жертвой выбрали отца. Вернее, не отца — просто Нола Я-Эльмона.

Единственным настоящим соперником в борьбе за власть для него мог стать только Крейн У-Дрисан. Но Церковь и торговая гильдия крепко держались друг за друга и вместе продавливали инквизиторов, учёных, судей, гвардейцев. Рейн хотел зайти сразу с козырей и взяться за лидеров Совета, а Эль охотно поддержала его, ведь решение касалось «отца».

Дело оставалось за малым — встретиться с У-Дрисаном и доказать, что Я-Эльмон уже строит козни за его спиной и хочет захватить власть в свои руки.

На «случайную» встречу и разговор рассчитывать не стоило, поэтому посыльный от Дара и Эль явился во время приема в доме семьи У, вручил огромный букет роз и громко пригласил всех на вечер. Другие гости не оставили без внимания такое приглашение — не явиться для У-Дрисана было невежливым, в обществе начались бы пересуды.

— Вы решили, что дальше? — спросил Дар.

Эль растерянно посмотрела на гостей. Всего собралось человек пятнадцать: это был небольшой вечер для «своих» — самых крупных и знатных торговцев и промышленников Лица. Пока она встречала гостей, мысленно повторяя слова для У-Дрисана, ей казалось, что она занимается настоящим делом, но вопрос Дара застал врасплох.

— У нас с Адайн есть маленький план, — осторожно ответила Эль. — Насчет Е-Мона.

Дар медленно кивнул. Рейн строил план кирпичик за кирпичиком, но он ещё не знал о новой опасности. Девушка, оглядывая комнату, тяжело вздохнула.

Они с Даром сидели в углу гостиной, пока приглашённые с интересом слушали торговца, приехавшего из Ленгерна. Он отлично знал кирийский и с такой живостью рассказывал о своих приключениях, что гости смотрели только на него и задавали всё новые и новые вопросы.

— Но ты мне не скажешь какой, верно?

Эль покачала головой. Эту договоренность тоже можно было назвать сделкой: каждая девушка пообещала сделать то, что хотела другая. Но речь шла об убийстве, и, несмотря на согласие, говорить об условиях не хотелось.

— Да у тебя и так руки нечисты, чего ты, — заметил Леми, тряхнув рыжей головой.

Краснея, девушка недовольно посмотрела на демона. Да, она научилась договариваться, врать, сбегать, но это казалось настоящей мелочью по сравнению с задуманным. А оно было не просто вызовом тому, что так старательно вкладывал в её голову отец и учителя, а всем законам и правилам, морали, но в первую очередь — самой себе.