Рейн вздрогнул. Он ведь не был как Вир!

Ответ нашёлся сам: «Пока не был».

— Я…

Ката перебила его:

— Рейн, я не сравниваю вас. Я верю в тебя, правда. Я знаю, что на самом деле ты хочешь лучшего и стараешься бороться за всех нас.

Девушка спустилась с подоконника и дотронулась до его предплечья.

— Несмотря на всё жертвы. Только я слышала, что ты говоришь. И если завтра ты сделаешь всё, что задумал, но закончишь на этом свою борьбу — это будет не борьбой, а поражением. Ты ничего не получишь, кроме десятков трупов. Подумай, что дальше, прошу. Я ведь шла к Виру не для того, чтобы помочь тебе отомстить за демона и за Кая, а чтобы сделать шаг к тому, к чему мы стремились в начале.

Ката отступила в сторону.

— Я поступила, как должна была, но больше не хочу бороться. Это не моя борьба.

— Во имя Яра, Ката… — начал Рейн и не закончил.

Он и правда чувствовал себя мальчишкой перед строгим учителем. Нет, даже не так. Перед матерью, которая увидела сбитые в кровь кулаки и начала объяснить, что хорошо, а что плохо. И обычно родители оказывались правы — это до детей истина доходила лишь спустя годы.

Он не хотел быть таким непонимающим ребёнком, но не мог согласиться: да, ему начинать и ему же заканчивать, тушить костры, строить мир — как бы это не называлось. Нет. Не ноториэсу.

«Да, и что?» — опять вспомнился тот вызов, который он так часто бросал окружающим. Раньше пытался доказать, что такой же, что не хуже, что тоже всего достоин. А как это «достоинство» понадобилось для чего-то хорошего, сразу согласился на прозвище ноториэса.

Рейн залился краской, скрестил руки на груди и впервые не опустил, поддавшись опасному жесту.

А может правда, всё это — тоже ему?

И, может, оправдываться отсутствием Аста тоже хватит? Тот сказал, что всегда будет внутри. А Рейн и сам ведь знал, что демоны были не другим человеком, а своим же сердцем, душой, сознанием, но в обличье и с голосом. И что бы не сделал Совет, это ведь не могло лишить его души по-настоящему.

Рейну показалось, что чья-то рука коснулась его плеча, он быстро обернулся, но рядом никого не было

— Я слышала, что задумали Адайн и Эль. Ты согласен с ними?

— Я уже не знаю, — признался Рейн. — Ты же видишь, к чему приводит риск! И для них это может стоить жизни. Ведь есть я, чтобы рисковать. Я умею, это всегда было моей работой. Я не хочу подставлять других. Но и один не справлюсь — просто не успею всё и сразу. Ты права, как же ты права! — с чувством воскликнул Рейн и провёл рукой по лицу, тяжело выдыхая. — Если я не закончу, — по-настоящему не закончу — немногого мои начинания будут стоить. Новая Кирия — вот главная месть Совету и всем лицемерным ублюдкам и лжецам. Один я не смогу этого.

— … Но так боишься за них, — Ката закончила вместо него. — Или просто не умеешь доверять по-настоящему? Рейн, в Кирии часто говорят, что люди и демоны привязаны чёрными нитями. А у нас дома чаще вспоминают другие — красные, которые тянутся от человека к человеку и ведут их друг к другу. Всё произошедшее стало красными нитями, связавшими нас. Не надо их разрывать.

Рейн сжал ладонь Каты и улыбнулся. Он вспомнил, как сказал: «Революция — это я». Но это было не так. Революцией стали все они. Девушка, верящая до последнего. Отчаянная бродяжка с Восьмой. Девчонка, что искала своё имя. Упрямый мальчишка, который не бежал, а бил. И ноториэс, живущий местью и наивной мечтой.

Это были такие неровные кирпичики, разного размера, цвета, но вместе они стали самым крепким фундаментом дома под крышей из красной черепицы. И даже если сегодня последний день, когда этот дом существует, пусть так — главное, что когда-то он был построен.

Эль и Адайн стояли в гостиной напротив друг друга. Обе чувствовали, что надо что-то сказать, но не знали что — это ведь могло быть прощанием.

— На, — подруга протянула бутылку из-под вина.

— Это? — Эль растерялась.

— Что, не возьмёшь? — Адайн начала опускать бутылку, и девушка сразу потянулась за ней.

— Я ждала маленький флакончик.

— Как в книгах, да? — ухмыльнулся Леми. — А тут такой подарок!

Эта бутылка словно выбила землю из-под ног. Ещё вчера — да и позавчера, и даже неделю назад — план казался таким простым и правильным. Одна капля — заговор остановлен. Как будто и вовсе другой стал убийцей.

Но так было нельзя ни говорить, ни думать. Это только её решение, и к нему не подталкивал никто — скорее наоборот. Эль уже не понимала, что ей нужно больше: по-настоящему внести вклад в революцию, бросить вызов всей этой знати или просто поквитаться за старые обиды. А может, важным было всё и сразу, и боги так переплели судьбы, чтобы она выполнила каждое дело?

Да нет. Боги так не могли поступить. Убийство было нарушением пятого завета.

— Ну, вроде боги никогда не были особо добры, — заметил Леми, качнувшись с носка на пятку. — или мы не тот мир видели?

Эль со вздохом спросила:

— Это точно сработает?

А ещё у пятой заповеди было окончание, которое трактовали по-разному. «И не бери ты больше, чем можешь вынести». Эль напомнила себе, что решение принято: она остановит заговор и всё вынесет, что бы не потребовалось. Эта та трусливая девчонка, которая вздрагивала от каждого взмаха руки отца, не могла. И она уже в прошлом.

— Ты хочешь знать, проверяла ли я?

— Да.

— Сработает. Я своими руками вырастила целую клумбу сирии, выжала весь сок и дала на пробу.

— Кому? — Эль дрогнула.

— Скажем так, одному плохому человеку, — Адайн со вздохом опустила взгляд. — Не спрашивай, просто поверь, что это одно из самых ядовитых растений. Тут с лихвой хватит на всех заговорщиков. Слава великому Яру, что моя подруга Олвия так умна и поделилась знаниями, — на лице появилась ухмылка — Кай и Рейн ухмылялись также.

— Она придёт, — пообещала Эль.

— Но я сама хотела сделать это! Это было моим делом! — Адайн недовольно скривилась. — Но ты права, мы не спорим, у кого будет больше жертв — мы просто делаем своё.

«Я бы победила», — поняла Эль, бледнея. Хотелось закрыться в своей комнате и обложиться красками, кистями и бумагой — это всегда помогало убежать от страха. Но ведь нельзя прятаться от него всю жизнь.

— Будь осторожна, ладно? — попросила Адайн и протянула ещё одну бутылочку — совсем маленькую, на ладони уместится. — Это если что-то случится.

— Спасибо. И ты будь.

— Не умею, — подруга широко улыбнулась.

Девушки молча переглядывались, не решаясь ни разойтись, ни сказать что-то.

— Снег идёт, — выдавила Адайн.

Эль повернулась к окну. Свет побелел, летела мелкая крошка снега, которая, едва коснувшись земли, тут же таяла. Самая ужасная погода. Эль любила зиму со всеми её холодами и метелями — из-за них и любила, — но только не грязную осень с обманчивым первым снегом.

— Вовремя, — Эль кивнула.

В Кирии праздник зимы отмечали в середине осени. Ходило поверье: если в этот день выпал снег, то год будет удачным.

— Не люблю зиму, — в голосе Адайн послышался каприз.

— А мне нравится. Теплое лето каждый может любить, а зима — она не для всех. Зима… — Эль сделала паузу, подбирая нужное слово. — Более сильная.

Они снова посмотрели в глаза друг другу и одновременно кивнули:

— Нам пора, да? — спросила Эль.

— Конечно пора. Глупости уже болтаем.

Девушки рассмеялись, но как-то невесело, с надрывом, затем обнялись.

— Спасибо, что в детстве заняла моё место, — сказала Адайн со смешком.

— Спасибо, что была рядом и в Канаве, и в Ре-Эсте.

Адайн осталась, а Эль вышла из дома. Хотелось верить, что обе ещё встретятся в той гостиной. Снег ведь выпал вовремя, год будет хорошим для всех.

— У всех своё «хорошо», — тихо откликнулся Леми, понурив рыжую голову.

Ре-Эст всегда был отдельным королевством: со своими королями, знатью и нищими, особыми правилами и законами, иными традициями и взглядами. И пока весь Лиц трясся, поджидая ирийский отряд, или возводил баррикады, киры окружили свои дома охраной, а сами продолжили пировать.