— Великий Яр защитит нас, — другой церковник рухнул на колени, прижал пальцы ко лбу и зашептал молитву.

Третий холодно посмотрел на него. Губы растянулись в плотоядной ухмылке:

— Им нужна жертва. Они не уйдут.

«Это будешь ты!» — с яростью подумал Рейн.

— Я готов, — быстро откликнулся Коли.

— Молчи! — рявкнул на него Рейн. — Тащите к дверям всё, что найдёте, — скомандовал он Коли и Нелану. — За мной, наверх, — Рейн обратился к женщинам как можно спокойнее и увереннее. — И ты, — перевёл взгляд на Анрейка.

— А вы… — робко начала одна из прихожанок.

— Наверх! — повторил Рейн, подталкивая к лестнице, ведущей в башню, ближайшую женщину.

Послышался звон, на землю полетели кусочки разноцветного стекла, следом на середину зала упал мощный булыжник.

— Быстрее!

Рейн погнал прихожан наверх. Дети, хватаясь за длинные юбки матерей, неуклюже бежали, спотыкаясь и оступаясь. Те стали тащить их на себе, но постоянно озирались назад, напуганные градом камней, разбивающих окна, и мощными толчками в дверь, и Рейн и Анрейк потащили и тех, и других — до самого верха башни.

Они забежали в маленький зал, где хранились реликвии Восточной Церкви — тогда, мальчишкой, Рейн проводил тут часы, натирая золото и серебро. Тяжёлая дверь запиралась на засов — если прятаться, то только здесь.

— Анрейк, — начал Рейн.

Парень понимающе кивнул и крутанул в руке револьвер, выбирая удобную позицию напротив лестницы.

— Никто не подойдёт, — пообещал он.

Слова Анрейка звучали решительно, да и сам он приосанился, и пусть побледнел, но держался твёрдо — никогда Рейн не видел в нём столько уверенности. Этот инквизитор будто почувствовал себя на своём месте — пусть и в Церкви, но за защитой людей, как хотел когда-то.

Рейн на секунду положил руку ему на плечо, затем быстро сбежал вниз. Окна были выбиты, весь пол усыпан камнями, между дверями уже появилась щель.

Он знал, что у него всего два варианта: или стрелять в людей, или отдать церковников и прихожан на смерть, а Церковь своего отца — на растерзание.

— Я готов, — послышался сбоку голос Коли.

Рейн повернул голову и резко отшатнулся. Парень надел чёрно-белую форму церковника. Готов… Рейн с силой вцепился в его плечо.

— Назад! — зарычал он.

— Рейн! — крикнул Нелан.

Он сжимал ружьё, подобранное в Чёрном доме. Двери снова содрогнулись от мощного удара. Крики нарастали, а в щель уже тянулись жадные руки со скрюченными пальцами.

Коли посмотрел на каменного Яра с грустной улыбкой.

— Он слишком долго молчал, как и я. Пора уступить место другому богу. Я готов.

Он с силой толкнул Рейна в грудь, и тот отлетел к стене, сразу потянулся вперёд, чтобы схватить этого чертового глупца, но сжал лишь воздух.

Коли побежал, дверь распахнулась. Первый человек, не раздумывая, жадно вцепился в «церковника». Толпа наседала, и за секунду светлые волосы и чёрно-белый наряд оказались скрыты сотней рук, спин, ног. Яростные крики становились всё громче, толпа ликовала, дёргая, царапая свою жертву, выдирая волосы и куски кожи.

Рейн схватил револьвер и выстрелил в статую Яра. Пуля угодила в руку, посыпалась пыль, повалился камень, кусочек за кусочком. Не камень это был вовсе — фальшивая статуя фальшивого бога.

Люди с криками отскочили в разные стороны. Рейн снова выстрелил — уже в потолок, и они пригнулись, прижимая руки к ушам.

Эти люди, что секунду назад, как звери накинулись на человека, сейчас разбежались, поджав хвосты и испуганно устремив на него взгляды.

Рейн не сдержал дрожи.

— Мы его просто растерзали, да, мы — народ Лица? — крикнул он, заскочив на возвышение. — Кем мы стали? Разве так мы хотели, выходя на улицы? Борьбы с людьми или борьбы за свободу?

Когда-то здесь стоял отец, громко и уверенно говорил, и люди склонялись под его огненным взглядом, и верили всем историям, заповедям и легендам. Затем на этом месте встал Кай — всего на несколько минут, своих последних минут, но сумел сказать за них самое главное. А теперь и его черёд.

Толпа зароптала, но уже не двигалась. Люди отошли от исцарапанного тела в разорванной одежде, точно не признавали, что это их рук дело.

Рейн ещё раз вздрогнул. Он уставился сначала на Коли, затем на груду камней. Оба «Яра» умерли. Один бог ушёл, тот, что молчал и услужливо давал силу каждому, кто просил. Остался другой, более громкий и яростный, который не даст, проси-не проси — только за поступки, а не за слова.

— Отмена церковного налога! — раздался в толпе крик.

Его сразу подхватили:

— Долой Совет! Долой Народное Собрание!

— Нам не нужна Церковь!

— Равные обязанности — равные права!

— Нас больше не заткнут!

Нелан встал рядом, положив ружьё, и крикнул:

— Так и будет! Король Рейн распустит Народное Собрание…

— Ну и что потом? — сразу перебили его десятки криков. Вверх снова взметнулись сжатые кулаки.

Нелан сделал шаг и уверенно заговорил:

— Власть перейдёт Революционному Комитету. Вместе с вами, — он вытянул руки, указывая на толпу. Та ответила недоверчивыми взглядами и кривыми усмешками. — мы выберем власть из каждого сословия. Настала новая эпоха, и теперь мы все будем равны и свободны.

— Давно пора! Революционный Комитет! — послышался голос сбоку от кого-то из учёной гильдии. Стоящие рядом с ним поддержали его криками, но их быстро перебили возгласы остальных.

— Обманщик! — послышалось. — Мы знаем, из какого ты рода! Убирайся к чертовому Совету!

В Нелан полетел камень. Он пошатнулся, по лицу потекла кровь, но Э-Стерм только ближе подошёл к народу.

— Я не скрываю, из какого я рода. Мы все не выбирали, кем нам родиться. Ре-Эст — такая же клетка. И я вместе с вами говорю: к чёрту Совет! Я отказываюсь от своего рода и имени. Мне не нужна такая жизнь. Но нужна та, в который мы все сражаемся бок о бок за свою свободу, за свои права! И теперь власть переходит в руки Революционного Комитета, до тех пор, пока не будут проведены всеобщие выборы!

Рейн дотронулся кончиками пальцев до клейма и ударом ноги сшиб аналой.

Он ведь знал, что ни черта толпа не хотела слушать про все эти комитеты, собрания, советы. Это были обычные люди, которые не умели делать мир, но безумно хотели жить в нём. Так безумно, что даже забыли, кто они, и превратились в зверей, на миг поверив, что обрести свободу и права можно, только отобрав их у других. Он и сам когда-то успел в это поверить.

— Ладно, чего вы хотите? — крикнул Рейн. — Дальше всё крушить и убить всех? А разве это даст свободу слова, равные права? Отменит церковный налог или снизит количество рабочих часов? Разве это революция? Нет, бойня!

По толпе прокатился рокот. Задние ряды напирали на передние, те вплотную подобрались к возвышению. Рейн чётко видел их взгляды — то ли с ненавистью, то ли с жадностью.

— Я сказал однажды: «Революция — это я», и я верил в эти слова. Но когда увидел, что произошло в Чёрном доме, сразу отказался от них. Мне было страшно, я не хотел верить, что могу быть причастен к тому, как растерзали инквизиторов.

Толпа зароптала, точно и она была ни при чём — услышала о чужом поступке, открестилась от него и осудила.

Рейн заговорил громче:

— Но я был причастен, ещё как. А ведь начинал я с веры, как и вы — думал, делаю что-то для себя, своей семьи, друзей. Даже для королевства! Да, я правда в это верил. Но меня попытались сломать, а вместе с этим сломали всю веру. Осталась только жажда мести. И, прикрываясь словами «Мне же нечего терять», я действительно шёл на многое. И вы тоже. Но я понял, что встал ровно напротив Совета — вроде бы не на одной стороне с ним, а всё равно с такими же ужасными поступками, словами и мыслями. Разве это могло быть правильным? Нет, и теперь я хочу отказаться от слов «Революция — это я». И если вы говорите себе то же, поддержите меня. Пусть теперь будет новое: «Мир — это мы».

Рейн знал, что слова могли прозвучать наивно, а ещё — глупо. Зато искренне, не как у Совета, а искренности обычно прощали многое. Слова были его единственным оружием — единственным, с которым он мог выйти против разъярённой толпы, не боясь снова сделать шаг к хаосу.