– И что прикажешь делать с пятью килограммами сдобного? – поинтересовалась наутро Женевьева, оглядывая мучное побоище на кухне. – Как прошло свидание? Он подарил тебе экипаж?

– Он подарил мне повод его ненавидеть.

– Ну-ну, милые бранятся, – заговорщицки подмигнула домработница, принявшись за выпечку. – Не принимай близко к сердцу, Аленька, мужчины – они как дети, сначала наломают дров, а потом ходят вокруг и чешут репу.

– Да он…

– Если решит сжечь поленья – смело бросай, – мудро продолжила женщина. – А если построит из этих дров поленницу, укроет от дождя и обеспечит тебе тепло в очаге, не спеши рубить с плеча, ладно?

Наверное, я слишком прагматична, чтобы понимать метафоры и местные афоризмы. Ибо на мой взгляд, капитан не просто наломал дров, а сжег единственный мосток взаимопонимания между нами. И без того хрупкое перемирие, построенное на тернистом диалоге двух сложных индивидуальностей, рассыпалось в пыль. А я, между прочим, каблуки вчера надела ради него!

«Взять бы тебя за химок да в онкодиспансер. Посмотреть на бедняков, лечить которых якобы зазорно. Или в детский туберкулезный стационар, чтобы до конца жизни тремором и заиканием страдал», – гневные мысли слеплялись в жвачку, гоняя по кругу негодование.

– Эрла! – по плечу хлопнула чья-то рука. – Вы – эрла Пономарёва?

– Да, я, – озадачено повернулась к говорящему.

Позади стоял мокрый почтальон, прикрывая голову кожаной сумкой. Из внутреннего кармана рабочей формы торчал серый конверт – магический вестник.

– Как вы меня тут нашли? – изумление тронуло до глубины души.

– Это моя работа, – пожал плечами курьер. – Вам срочное письмо.

Вот у кого профессия хуже моей. Волшебные конверты не только поступают на почту двадцать четыре часа в сутки, но еще и зачаровываются работниками от промокания, сожжения, заломов на бумаге, вскрытия посторонними лицами, и доставляются как можно скорее. Надо же, я никогда не получала вестники на улице, считая, что курьеры приходят исключительно на домашний или рабочий адрес. Но вот так, посреди города… Колдовство.

– Спасибо, – два оставшихся медяка ушли «на чай» почтальону.

Догадайтесь, кто объявился.

«Пусть строки этого письма вас не обманут. Алевтина, вы поступили малодушно. Почему не рассердились, не плеснули вино мне в лицо, не швырнули в меня ту несчастную салфетку? Что угодно лучше, чем смотреть вам в спину и чувствовать себя полным ничтожеством.

Еще никогда в моей душе не боролись сразу три противника: жгучий стыд, гнев и отчаянный испуг. Да-да, я испугался, что вы уйдете и разорвете нашу помолвку. Тысячу раз болван! Как мог мой гнусный язык вымолвить ужасные вещи? Что до гнева – простите дурака. Не имею цели вас разжалобить (возможно ли такое вообще?), но положу себя ради минуты вашего внимания. Выслушайте.

Алевтина, ни одна женщина не простила бы мне столь поздний ужин, когда на улицах гаснут фонари. И уж тем более ни одна не простила бы опоздания. К стыду своему, я примчался, забыв даже переодеться, и это – огромное пятно на репутации аристократа. Любая леди на вашем месте подняла бы меня на смех: как можно не сменить туалет перед ужином? А вы предпочли не заметить, хотя, уверен, заметили. Я полагал, простолюдинка не поймет, как дворянин опростоволосился и наплевал на приличия. Можно пренебречь этикетом, раз ужинаю не с леди. Наверное, мой ум выпал в спешке, поэтому язык пошел дальше и сказал вам те отвратительные слова.

Сейчас мусолю воспоминания и ужасаюсь. Во-первых, кто подлил мне в суп эликсир высокомерия? Во-вторых, где моя заслуженная пощечина, Алевтина? Кажется, я задолжал вам уже две. Не пренебрегайте своими обязанностями, госпожа лекарка, кроме вас мало кто способен образумить капитана гвардии тяжелой рукой. А уж вылечить – и вовсе никто.

Простите меня, если сможете. У вас в заложниках мое достоинство. С уважением, маркиз Алеон Клод».

От неловкого движения из конверта выпал прямоугольник, еле успела подхватить у самой земли. Новый читательский билет с расширенным доступом! Секции «Медицина», «Религия», «Наука» и даже «Прорицание».

Либо у капитана биполярное расстройство личности, либо… Его благородие прекрасно осознает собственные недостатки. Но я все еще на него злюсь! Пусть помучается и подумает над своим поведением, отвечу позже.

Гордецам иногда полезно пометаться в ожидании и сомнениях, даже если они извиняются.

– Мама, а почему эта тетя улыбается? – радостно прыгая по мокрой брусчатке, мимо прошагала знакомая пигалица, держа в руках леденец.

– Пойдем, Лиззи, она…

…сумасшедшая. Несомненно.

– Тук-тук, эрла Алевтина. Можно? Мы без сладкого, честно, – в окне мелькнула смущенная физиономия.

– Да-да, входите. Плохо, что без сладкого, – но спасибо, что без нового калеки.

Сегодняшним днем мое скромное медицинское пристанище решил посетить эрл Бэкк. И не один, а со всей рабочей пятеркой таких же оборотней: шумных, нахальных и обрадованных выходному. Гвардейцам вменяется в устав проходить ежегодную звериную диспансеризацию на предмет блох, чумки, пироплазмоза, гельминтов, листериоза и тщательно скрываемого бешенства.

Для этого солдатам выдается специальное разрешение на оборот и увольнительный для поиска целителя. Почему бы не обратиться к военному врачу? Таки он жутко занят и не может лишать коллег куска хлеба. Вот бедняги и слоняются каждый год в поисках недорогого лекаря. Согласитесь, возмутительное хамство – приходить ко мне на порог с подобными поисками.

– Золотой с каждого, – сейчас вы быстренько передумаете, хе-хе.

Оборотни переглянулись и заметно оживились.

– А я говорил, что знакомства решают, – гордо приосанился эрл Мортимер, под согласные завывания отряда. – Десятка золотых, эрла, меньше нет.

Тьфу, мажоры шерстяные. Записку с просьбой уделить им внимание доставили еще вчера, стоило вернуться в кабинет. Остаток дня я провела, как на иголках: судорожно размышляла, что делать и как быть. Я не из тех людей, которых аскорбинками не корми – дай пострадать из-за мужчины. Но поступки капитана меня искренне озадачивают и ставят в тупик. Однако к этим мыслям я вернусь позднее.

Приведенные в режим дисциплины оборотни быстро скидывали мундиры и штаны, оставаясь в нательном белье. Для осмотра в звериной форме ставилась специальная ширма, за которой вервольфы избавлялись от одежды полностью и принимали вторую ипостась. И каждую зверюгу необходимо пощупать, осмотреть уши, глаза, обследовать шерстяной покров, не прерывая магическую диагностику.

– Равняйсь! Смирно! – расслабившиеся оборотни вытянулись в струнку. – По одному за ширму, выходим на лапах и строимся в шеренгу.

Парни кинулись исполнять.

Работая в школе с трудновоспитуемыми оборотнями, научишься раздавать команды голосом старого боцмана, но без единого бранного слова. Иначе охламоны мигом подхватят и будут кичиться на перемене новыми ругательствами, услышанными от медика. Кто сказал, что детей с педагогически запущенной магией нужно воспитывать только лаской, любовью и мудрыми наставлениями? Наши ученики признавали исключительно незыблемый авторитет и честную сделку. Пожалуй, единственное, что хулиганы ценили во взрослых – это честность и верность своему слову. Сказала, что все идут на субботник? Значит, все идут, никаких исключений. Пригрозила наказанием? Исполнила. Пообещала выбить новые учебные пособия по воздушной магии и обустроить живой уголок для земельников? Будь добра сделай, хоть в лепешку расшибись.

Только так, и никак иначе, ерепенистые и колючие дети тебя зауважают.

– Осмотр проходим по двое. Ложимся на коврик, подставляем морду и не дай Парацельс кому-то зевнуть – мигом хвост оборву.

– У-у-у, – опасливо проскулила первая пара волков, труся в середину кабинета.

Здоровенные собачки! Высотой мне по грудь, длиной с треть кабинета, оборотни неохотно заняли указанные места и прикрыли глаза. Оборот целиком недаром запрещен в городе. Увы, как хорошо ни дрессируй животных, звериные мозги дают о себе знать. Несколько минут оборотень удерживает человеческое сознание пока не потеряет концентрацию, а за ней – произвольное внимание. Далее слабеют волевые процессы, держась на честном слове, и приходится успокаивать волчар старой доброй кувалдой. Ну или транквилизаторами, что чревато последствиями.