Как я не снесла академгородок столицы – ума не приложу.

Даже знакомые целители и неодаренные медики поглядывали косо, за спиной нелестно шепчась об обнаглевшей иномирной лекарке. А Мартин не пожелал ничего объяснять, лишь отдалился и копил мои недоумевающие письма, не открывая почтовый ящик.

– Я же сама послала ему образцы заказной бандеролью со сверхтщательной магической защитой, – яростные слёзы закипали на глазах. – Со всеми заметками, примечаниями, описанием!

– Которые наверняка уже переписаны и уничтожены, – озадачено продолжил мысль Алеон. – Искорка, хочешь, я его просто убью? Мне можно, я аристократ.

От услышанного предложения накопленное водохранилище дало трещину, и дамба сдержанности рухнула. Крупные, почти крокодильи слёзы покатились по щекам.

– О, пламя, ты же не любишь аристократов, – перепугался фиктивный жених. – Тогда я убью его на правах боевого мага, капитана гвардии и просто заступника твоей чести, идёт?

Да не хочу я, чтобы он умирал! Я хочу справедливости! Чтобы он… Чтобы все эти обнаглевшие «хозяева жизни», пытающиеся меня использовать, ответили по закону. И грубой силой вопрос не решить. Только подавать иск в суд для оспаривания права на интеллектуальную собственность. В конце концов, у меня есть свидетели и первый вылеченный пациент. Есть письма, которые я отправляла Лютеру с подробным описанием моих научных изысканий. И даже деньги… Даже деньги на судебные тяжбы есть.

– Проще убить, – скептически протянул Клод, но, видя выражение моего лица, спорить не стал. – Позволь оплатить твоего адвоката.

Чтобы успокоиться, потребовался целый кофейник крепчайшего эспрессо с коньяком и глубокая медитация, напоминавшая целебное забытье. Я же к нему со всем сердцем, уважением и фельдшерскими байками, а он меня в лужу с размахом! За что? Достаточно было просьбы, чтобы я безоговорочно дала согласие на передачу прав его лаборатории. Да, не за просто так, а возможность тоже участвовать в исследованиях. И это было бы честно!

– Честность в нашем мире не лучший помощник, – грустно улыбнулся эрл Клод, баюкая меня в объятиях. – Хочешь расцарапать ему морду и заехать каблуком промеж ног? Могу устроить.

– А ты хорош, – протянула с невольным уважением, пытаясь затолкать поглубже жалость к себе. – Приберегу тебя на случай бескомпромиссной войны.

Нет, я больше не позволю истории повториться вновь. Теперь я не одна, у меня есть деньги, какие-никакие связи и знание собственных прав. Даже заявление написать могу сама – невообразимая роскошь по сравнению с событиями пятилетней давности.

– Едем ко мне, – решительно хлопнул рукой по столу Алеон. – Пригласим адвоката. Нет, двух адвокатов, пусть представляют твои интересы и размажут этого червяка по мостовой. Умники из медицинской коллегии тебя ещё на руках будут носить и умолять поработать на благо их вшивых задниц.

***

Стоя перед особняком Его Гвардейшества, я слегка усомнилась в собственном зрении. Это особняк? Да ну на фиг! Это же Эрмитаж, не меньше!

Три этажа лепнины, позолоты и произведений искусства в духе лучших итальянских художников, на каждом шагу воспевающих воинскую, литературную и любовную славу. Дорогущие ковры с пушистым мягким ворсом, по которым – инфаркт обеспечен – можно и даже нужно ходить в уличной обуви, иначе служанкам будет нечего делать. Сами служанки – пятеро прелестных юных созданий от шестнадцати до восемнадцати лет – рядком выстроились в круглом холле поприветствовать хозяина и его гостью. Одна краше другой.

– Эрл Клод, – от недобрых ноток его благородие запнулся об ковёр и перевел на меня возмущенный взгляд.

– Эрла Алевтина! Они же еще совсем крошки, – прошипел он на мои подозрения. – Дочери старых слуг: дворецкого, повара, садовницы, прачек. Не мог же я взять на постоянное проживание только взрослых, а их маленьким дочерям отказать в крове.

– Оу, прошу прощения, – пахнет адекватностью.

Горничные и впрямь оказались совсем неопытными девочками, умеющими только одно – прибирать дом. Обо всем остальном все пятеро не имели ни малейшего представления и не боялись рассматривать меня с откровенным любопытством. Видимо, за дерзкие взгляды их ни разу не пороли, как принято в богатых домах. Были у старых слуг и сыновья, работающие лакеями и конюхами при особняке Его Гвардейшества.

Обед подавала премиленькая служаночка с голубыми глазами и в накрахмаленном чепчике.

– Лола, ты опять выросла из своего платья, – удрученно покачал головой хозяин дома.

– Да. Еще немного, и я выиграю наш спор, – захлопала в ладоши горничная.

Вот те раз. Мне приходилось бывать в домах аристократии, и ни одному слуге не пришло бы в голову разговаривать с господином, глядя ему в глаза, да еще и в такой задорно-вызывающей форме.

– Спор?

– Его благородие сказали, что, если я вырасту настолько, что смогу дотянуться до самой высокой каминной полки, он доверит мне быть камеристкой будущей маркизы, – лучезарно улыбнулась девушка.

– И конечно, она кинулась учиться делать прически и наносить макияж, чтобы быть полезной будущей хозяйке, считая победу уже в кармане, – укоризненно пробормотал Алеон, всем видом показывая, какая у него своенравная прислуга.

Своенравная и ничуть не зашуганная.

– Тебе не нравились слуги в родительском доме? – догадалась я.

– Двуличные, запуганные побоями крысы, преданные только отцу, – помрачнел капитан. – С удовольствием сдавали нас с братом папеньке по любому поводу, мстя «щенкам» за плети, сыплющиеся на их спины от руки хозяина.

До прихода адвоката оставалось два часа, когда мне отвели гостевые покои и порекомендовали расслабиться. Прислуживать взялась Лола, со страстью кинувшись описывать, какой чудесной камеристкой она станет.

– Госпожа, возьмите меня! Я умею плести любые косы, делать массаж, парить вениками, смогу подшить любую одежду.

– Тебе лет-то сколько, дитя рабочего класса?

– Шестнадцать, – неохотно потупилось создание. – Я почти взрослая. Только грудь не растёт.

– С гормонами всё в порядке, – я снисходительно осмотрела эндокринную систему служанки. – Наверное, ты поздний цветок. Давно работаешь на эрла?

– С одиннадцати лет. Мамку взяли кухаркой, а я при ней. Но на кухне и без того работников много, а дом убирать было совсем некому, поэтому его благородие велел учиться скоблить полы и застилать постели, пообещав дать место горничной.

Проболтав с ребенком до полдника, к приходу адвоката я была относительно спокойна. Только саднящее чувство в груди мешало сосредоточиться на вопросах юриста, скрупулезно выспрашивающего обстоятельства моей личной трагедии.

– Что могу сказать, – широкая ладонь адвоката поскребла затылок. Жест неудачника. – Дело ранга «безнадежное».

– Это ещё почему? – раздраженно спросил Алеон, барабаня пальцами по подлокотнику.

– Судиться придется не только с лабораторией мистера Лютера, но с государственной медколлегией. Они выступают правообладателями патентов на разработанные лекарства, как государственный институт, а ваш противник лишь получит процент от реализации будущего товара. Законы Объединенного королевства таковы, что частная лаборатория, даже созданная на базе государственного учебного заведения, не имеет права создавать и распространять лекарственные препараты. И будущая вакцина, в которой сейчас очень заинтересована медколлегия, уже принадлежит государству. Бросая вызов мистеру Лютеру, вы будете бодаться не с ним, а со всей системой здравоохранения, эрлы-маркизы.

– Я… поняла, – саднящее чувство выросло до вполне очевидного страха.

Страх. Мой неотступный назойливый спутник на протяжении пяти лет. Страх, что мне снова не хватит сил бороться за правду и свои права, не хватит власти, благосостояния, душевного спокойствия отстоять саму себя перед лицом местного правосудия.

И этот страх, отступив на короткое время, вернулся снова, ликующе запустив когти в моё сердце.

– Вы отказываетесь представлять наши интересы?