Мы вышли из квартиры. Парни вытащили Самосвала на улицу из подъезда и унесли подальше от дома. Рядом находился скверик, может, там он оклемается?

Надо же, хорошо я ему врезал. Перелом челюсти и сотрясение мозга, в лучшем случае. Что может быть в худшем, я даже думать не хотел. Ну и ладно, такому мудаку, как Самосвал, надо бы еще наподдать, чтобы вообще тупым овощем стал.

— Ну все, я пошел, — сказал я Танкисту и Тархуну. — Я думаю, теперь Самосвал поймет, что не надо ко мне рыпаться. Иначе еще хуже будет.

Парни угрюмо промолчали. Я сомневался, что Самосвал поумнеет. Ну ничего, может полежит пару деньков с перевязанной головой и подумает, прежде чем еще ко мне лезть.

Я оставил их вместе с безвольным вожаком и отправился по заснеженной улице. Вдыхал и выдыхал холодный воздух, стараясь изгнать из груди чувство отвращения. Оно возникало каждый раз при виде Самосвала. Как будто сколопендру какую-то склизкую встретил. Или здоровенного червяка.

Затем я побежал. Завтра опять рано вставать на тренировку. Левая рука под гипсом, к счастью, почти не болела. Было бы хорошо, если она заживет быстрее.

Домой я пришел поздно, глубокой ночью. Все уже спали. Я тоже завалился спать. Последней мыслью было то, что Лена наверняка опять обидится за то, что не пришел к ней. А еще о том, что я ни за что не встану завтра поутру, чтобы успеть к Касдаманову.

Когда я проснулся утром, было семь утра. Бабушка читала в постели журналы. Хмурый отец закончил завтракать и уже собирался на работу. Мать скрылась в ванной. Светка ела кашу и готовилась к школе.

Я тоже позавтракал, быстро, на ходу. Потом выбежал из дома. Рука в гипсе жутко чесалась, но не беспокоила. Бежать до тренера было далеко. Я сел на автобус и мигом домчался до нужного места.

Еще на подходах к дому тренера мне повстречался вчерашний соперник. Это был Паша. Он задыхался и бежал по поселку очередной круг. Бедолагу преследовали собаки.

Все это напомнило мне самому мои первые дни обучения. Между прочим, после того раза, как я применил против собак образ медведя, они больше ко мне не приставали. Вообще.

— Эй, возьми палку! — крикнул я ученику. — Или камень, отгони их.

Уралец, не останавливаясь, помотал головой.

— Уже пробовал, не помогает.

К счастью, собаки не стали преследовать его долго. Он побежал дальше, сопровождаемый только двумя небольшими вредными дворняжками.

Я покачал головой и отправился дальше, к дому Касдаманова. Тренер оказался во дворе. Сидел на бревнышке с неподвижным лицом. Я думал, что он опять ушел в себя на полчаса, но старик тут же зыркнул на меня черными глазищами.

— Явился, не запылился, — проворчал он, потом глянул на мою руку и, видимо, только травма спасла меня от ругани. — Почему опоздал?

— Вчера поздно лег, дела утрясал, — ответил я половину правды. — Отлежаться хотел.

Дед поднялся, недовольно проворчал:

— Отлежаться он хотел… Давай, быстро на тренировку. Никаких пробежек и силовых. Будем работать ногами.

Я занимался до обеда. Но без фанатизма, просто изучал движения ног. При всем своей грозности и желании взобраться на Эверест в один день, Касдаманов на самом деле был очень чутким и аккуратным к состоянию учеников. Перетрудиться у него было невозможно. Он следил за самочувствием парней и облегчал нагрузку, если видел, что парень может сломаться от чрезмерных усилий.

Основную тяжесть занятий принял на себя Паша. Вот уж кого Черный ворон гонял до седьмого пота. После обеда мы вообще не тренировались. Я опять выслушал наставления тренера о преодолении страха. Для Паши они были в диковинку, а я чуть было не заснул под мерный голос Черного ворона.

К вечеру я вырвался от него и сразу отправился к Лене. Предварительно позвонил домой и выяснил, что с бабушкой все в порядке. Мама уже дома, Светка у подружки. Я пообещал прийти сегодня пораньше.

К дому девушки я подходил, преисполненный мрачных ожиданий. Не стал подниматься наверх, а бросил снежок в окно. Кстати, из-за травмы пришлось лепить его только правой рукой.

Сначала никто не реагировал. Я бросил еще один снежок. Лена открыла окно, увидела меня и слегка улыбнулась.

— Сейчас выйду, — сказала она и закрыла окно.

Интересно, она что же, нисколько не обиделась? Ожидая девушку, я задумчиво прошелся под ее окнами. Надо же, видимо, у нее сейчас отличное настроение. Которое не испортило мое вчерашнее отсутствие.

Вскоре Лена вышла из подъезда и подошла ко мне. Совсем без обид не обошлось. Когда я поцеловал ее в губки, девушка легонько пихнула меня кулачком в грудь.

— Ты почему не пришел вчера?

Но не успел я ответить, как она тут же сменила гнев на милость.

— Ладно, я все понимаю. Ты, наверное, лежал в постели с переломом, рано заснул. Конечно, тебе надо было отдохнуть.

— Ага, — сказал я, вспоминая, как размахивал вчера кастетом в одном из домов на Краснознаменной улице. — Лежал дома, спал, как младенец.

Мы пошли по улице вдоль ее дома.

— Ну да, я так и поняла, — кивнула Лена. — Просто, я так хотела тебя видеть.

Я снова поцеловал ее.

— Я тоже. Но не успел. И даже не позвонил.

Девушка сменила тему:

— А куда же мы идем? Опять в кино? Может, лучше просто посидим где-нибудь?

В это мгновение я вспомнил, что сегодня у меня запланирован визит к комсомольцам. Не пойти туда нельзя, я ведь обещал. Может, взять туда и Лену? Как она посмотрит на это? Блин, наверное, опять обидится.

— Слушай, меня здесь пригласили сходить на заседание студклуба, — сказал я девушке, каждую секунду ожидая ее гнева. — Рассказать про бокс. Давай я там выступлю недолго, а потом пойдем дальше? Что скажешь?

Лена улыбнулась.

— Отлично, конечно пойдем. Это комсомольское собрание? Я давно хотела побывать в таком клубе, у нас в институте много про него говорят.

Вот так все и устроилось. Все-таки, девушки двадцатого и двадцать первого веков — это разные создания. В моей прошлой жизни любая девушка, предложи я ей сходить на заседание какого-то тематического клуба, развернулась бы и ушла со свидания. А здесь и сейчас это считается отличным развлекательным и полезным мероприятием. Мы сели на трамвай и отправились до улицы Вершинина.

Клуб, как и говорил Попов, располагался в подвале общежития. В него имелся отдельный вход, так что нам не пришлось пересекать несокрушимый барьер в виде комендантши.

Оборудовали помещения тоже неплохо. Здесь были один главный зал, вмещающий полсотни человек, и дополнительные комнаты, штук пять. В каждую могло поместиться до десятка студентов.

Комсомольцы и активисты покрасили стены и потолки, притащили столов и скамеек. В главном зале на стенах висела школьная доска, карты, агитплакаты и даже портреты ученых и поэтов. Кроме того, откуда-то принесли скелет обезьяны, на который нацепили матроску.

Народу собралось около двадцати человек. Попов тоже был здесь. Я выступил после одного очкарика, астронома любителя, рассказавшего про кольца Сатурна. Рассказал про то, что с детства решил заниматься боксом, про ежедневные тренировки. Про вчерашнюю победу.

— Ну, рассечение это не считается! — крикнул кто-то из задних рядов.

— Совершенно верно, я тоже считаю, что главный наш бой еще впереди, — ответил я. — Я тоже не считаю это полноценной победой.

Аудитория заинтересовалась моим рассказом не менее, чем кольцами Сатурна. Меня закидали вопросами. Самый интересный был про мои страхи.

— А что для вас страшнее, до боя или во время него? — спросил один из студентов.

Я не сразу ответил на этот вопрос.

— Больше всего страшно до боя, — сказал я наконец. — Но, знаете, иногда страшно и во время боя. Просто, тогда уже этого не осознаешь. Ты глядишь в глаза противника и трусишь незаметно для самого себя. Пытаешься сдаться, потому что понимаешь, что не сможешь одолеть его. Потому что он сильнее и сейчас может отправить тебя на настил вверх брюхом.

— Ну, и как же вы с этим справляетесь? — спросил тот же студент, а аудитория почему-то притихла, ожидая моего ответа.