Сначала, как обычно, маскирующая комбинация. Джеб левой. Снова джеб левой. Потом правой, тоже джеб.

Чернышев ответил боковыми. Джебы для него, как слону дробины. Отлично, теперь я снова уклонился. Затем боковой левой и вот я на исходной позиции для удара.

Это удар типа свинг, но только снизу вверх. По вертикальной плоскости. Как и во всех свингах, кулак повернут тыльной частью к цели.

Рука выпрямлена. Удар наносится головками пястных костей. Впрочем, у меня получилось ударить головкой пястной кости указательного пальца.

Все эти движения и резкое мощное усилие мышц позволяет произвести удар, неожиданный и жесткий, как хлыстом. Рука бьет снизу вверх. Прямо в подбородок.

В итоге удар получился, что надо. Чернышев совершенно не ожидал его. Впервые за весь бой он не просто отшатнулся назад. Он всплеснул руками, отлетел и плюхнулся на задницу. А потом упал на спину.

Я отскочил в свой угол и оперся о канаты. Подбородок у противника оказался чуть ли не из гранита. Я чуть не сломал об него кисть.

Рефери начал отсчет. Я ждал. Неужели получится вырубить этого монстра? Если это так, то будет чертовски круто.

Но нет, Чернышев оказался слишком силен. Он почти сразу поднялся, пошевелил руками, потряс головой и принял сидячее положение.

Потом посмотрел на рефери, опять чуть не упал. Ну же, давай, валяйся. Не поднимайся, отдохни. Ну, чего тебе стоит.

Не обращая внимания на мои мысленные убеждения, Чернышев потряс головой и упрямо поднялся на ноги. Между прочим, после матча мне сказали, что первый раз, когда он оказался на грани нокаута. До этого Чернышев ни разу еще не оказывался проигравшим нокаутом.

Впрочем, в этот раз ему тоже повезло. Или, вернее, он сам смог за волосы поднять себя с настила. Чернышев встал на последних секундах отсчета и доказал рефери, что может продолжать бой.

Это, однако, ему не помогло. После этого нокдауна противник оказался сломлен. Следующий раунд он вяло атаковал меня и плохо отбивался от моих атак. Всем было ясно, кто победил и никто не удивился, когда рефери поднял мою руку.

После победы меня удостоили громкими аплодисментами. Я смел надеяться, что добился определенных успехов и внимания публики. А еще, едва я успел спуститься с ринга, к нам с Худяковым подбежали два журналиста из газеты «Советский спорт» и взяли короткое интервье.

Сначала они обратились ко мне.

— Виктор, а это правда, что ваши успехи вдруг проявились совершенно внезапно, как метеор, вспыхнувший на небосклоне? До этого года, как говорят, вы еще себя ничем особенным не показали.

Я понял, что сейчас иду по тонкому льду. Нельзя подтверждать это устоявшееся мнение обо мне. Наоборот, его надо всячески опровергать, чтобы не возбуждать лишних слухов и домыслов.

— Нет, это не совсем так, — сказал я, опередив Худякова, хотевшего что-то сказать. — Я всегда отличался способностями к боксу. Просто до этого года я считал, что мне надо отточить свою технику и мастерство, и только потом выступать на соревнованиях.

Не знаю, насколько журналисты проглотили эту чепуху, но по их непроницаемым и в то же время доброжелательным лицам ничего невозможно было прочесть.

— Интересно, получается, вы намеренно скрывали свои лучшие качества, чтобы потом проявить их в нужный момент? — спросил другой журналист и что-то чиркнул в блокноты. — Послушайте, вы ведь и на ринге ведете себя точно также. Частенько используете комбинации и финты, стараетесь ввести противников в заблуждение. Запутываете их стремительными и ложными маневрами. Вы сознательно избрали такую тактику или это приходит совершенно интуитивно?

Ох, боюсь, я все-таки наговорил им много чего лишнего. С масс-медиа во все времена необходимо было держать себя крайне осторожно. Чуть что и ославят на весь мир. Правда, надо признать, что с советской прессой еще можно иметь дело. Они стараются давать читателям побольше позитивных эмоций, разумеется, придерживаясь при этом генеральной линии партии. Так что можно не опасаться, что сейчас они состряпают из моих рассказов совершенную «чернуху» и подадут ее, как удобоваримое блюдо.

— Знаете, бывает по-разному, — доверительно признался я. — Все зависит от противника. Но, наверное, в большинстве случаев это приходит ненамеренно, чисто интуитивно.

Журналисты переглянулись и снова застрочили в блокнотах. Гораздо больше, чем я им ответил. Ох, хватит, а то я и вправду сболтну им того, чего не следует.

— А что вы скажете об организации чемпионата? О ваших будущих противниках? — спросил, наконец, один. — Вы знаете, что вас считают восходящей звездой советского бокса? У вас уникальный стиль, такой же, как у действующего чемпиона СССР в вашей весовой категории. Как вы считаете, удастся ли вам одолеть его и забрать чемпионский титул?

Я улыбнулся, хотя на самом деле мне вовсе не хотелось делать этого. Все эти разговоры о прогнозах тоже чертовски вредная штука. Если окажешься прав, то это приведет к потере верного ориентира, можно легко впасть в бахвальство. А если проиграешь и не угадаешь, то тебе потом еще много раз это припомнят. И ткнут мордой в этот самый прогноз, указывая, что ты тогда был не прав. И опять-таки будут опускать твою самооценку ниже плинтуса. Поэтому мне не осталось ничего другого, кроме как дипломатично заявить:

— Как говорится, пусть победит сильнейший. Я же, со своей стороны, могу только гарантировать, что приложу все усилия для победы.

Мне показалось, что на этом я могу закончить и скинуть журналистов на Худякова, давно уже порывавшегося влезть в нашу беседу, но сзади раздался знакомый голос:

— Возможно-возможно, но вряд ли вы сможете достигнуть уровня чемпиона, дорогой товарищ Рубцов.

Я мысленно закатил глаза и проклял этого говоруна, вечно появляющегося в самое неподходящее время. Ну конечно же, это был гребаный Тополев, о котором мы только что говорили с журналистами. Стоит только вспомнить о дерьме, как оно тут же всплывает.

Мы с Худяковым обернулись, а журналисты посмотрели нам за спины и сразу увидели Тополева. Тут же улыбнулись и позвали его:

— О, так ведь это и есть тот самый действующий чемпион. Пожалуйста, повторите, что вы только что сказали.

Тополев, все также широко и любезно улыбаясь, встал рядом с нами и продолжил свою мысль:

— Я говорю о том, что стиль Рубцова, к сожалению, совершенно не подходит современному советскому боксу. Это не стиль, а компиляция буржуазных приемов, слабая попытка объединить методы и течения примитивных псевдодействительных направлений в боксе капиталистических стран. С помощью такой солянки невозможно достичь высот в нашем боксе. Мы против уклончивых и коварных тенденций. Да, мы уважаем игровой бокс, и хотим как можно больше повысить уровень техники наших бойцов, но слепо копировать буржуазные методы — этого, извините, мы позволить не можем.

Вот гребаный урод, вы только посмотрите, какую беспроигрышную шарманку он завел. Можно любое необычное направление в спорте, культуре или даже в промышленности назвать копированием буржуазных тенденций и почти наверняка зарубить его на корню. А также, разумеется, и его носителя. Вот только зря ты, родимый, надеешься, что я буду молчать и смотреть, как ты копаешь могилу моей карьере. Я чуточку вышел вперед и перебил Тополева:

— Мой коллега немного путается в терминах. Он не совсем хорошо разбирается в основах современного бокса. Как раз-таки именно мой стиль бокса наиболее хорошо берет все самое лучшее из наших традиций, а вот именно его стиль, нашего уважаемого Тополева, на самом деле и является квинтэссенцией западного буржуазно-капиталистического направления в боксе. Причем наиболее уродливой и мерзкой его квинтэссенцией. Нацеленной на показную демонстрацию своих достоинств, без какого-либо реального фундамента из мастерства и практики под собой.

— Позвольте, — сказал Тополев и полез возражать.

Еще минут пять мы перебивали друг друга и несли откровенную ахинею, пока, наконец, у журналистов уши не свернулись в трубочку. Тогда они наконец, покинули нас, тем более, что начался очередной поединок.