Среди толпы мелькнуло в свете факельного огня донельзя изумлённое лицо Фисы. Наконец-то, я нашла её…

А дальше всё было ещё удивительнее. Со мной, не слушая никаких моих, изредка начавших прорываться, хриплых мяукающих возражений, стала возиться целая толпа мамок-нянек во главе с родной матушкой. Огромного и грозного северного лаэрда его жена с лёгкостью прогнала из купальни, куда он меня принёс. Здесь уже была приготовлена ванная с горячей водой. Наверное, для Филиппа набирали? Женщины обращались со мной, как с пятилетним ребёнком: нежно мылили в несколько рук, купали, полоскали, вытирали, сушили, одевали, убирали, и, наконец, чем-то очень вкусным кормили с ложечки.

Главное, меня ни о чём не расспрашивали! Все, будто, получили табу на любые разговоры со мной, только сюсюкали и приговаривали, что теперь всё будет хорошо.

Я совсем немножко попыталась сопротивляться столь всеобъемлющей заботе и… сдалась. Расслабилась. Позволила возиться со мной, как с маленькой, ухаживать… Даже не догадывалась, насколько приятным это может быть. Как-то не было, до сих пор, подобного опыта, чтобы с молодой здоровой женщиной обращались, как с дитятком малым. У Меченого с дочерями никогда так не возились. Возможно, потому, что девочки росли без матери? Или это оттого, что я — обнаруженная пропажа?

Во время омовения я заметила, что мать пристально рассматривает моё тело, каждый участок кожи, явно выискивая повреждения, следы ран или плохого обращения. Она широко улыбалась, но страдальческая хмурая складка между её бровей разгладилась только тогда, когда женщина убедилась, что дочь вернулась в целости и сохранности, по крайней мере, внешне.

Конечно, мама осталась довольна тем, как выглядит её доченька! Весь последний месяц, когда готовила к свадьбе Беллу, я не забывала и к себе применять процедуры моего доморощенного салона красоты. Если бы не тяжёлое путешествие и беременность, я, вообще, выглядела бы шикарно. Увы, пусть моё интересное положение ещё не просматривалось в районе живота, но на общий облик влияло.

А в какие царские покои меня отвели! Ни у одной из лаэрит Меченого таких не было! Из причитаний мамок-нянек я поняла, что нахожусь в собственной комнате и здесь ничего не меняли в моё отсутствие. Кровать с балдахином, большое зеркало, изящная мебель. Шкуры на полу, гобелены на стенах, огромный камин и кресло-качалка рядом.

Меня так ни о чём и не спросили той ночью, но отдыхать одну не оставили. Человек пять за дверью и двое в самой спальне всю ночь караулили мой сон. Я же так устала, что, несмотря на новые события, отключилась, едва коснулась головой подушки. В первые мгновения сна моему несчастному измученному телу всё ещё казалось, что его продолжает трясти на повозке.

Спали ли родители Элизы? Наверное, нет. Скорее всего, не отпуская брата на отдых, с пристрастием допрашивали Филиппа, откуда он меня привёз. Я хихикнула, когда подумала об этом. Так ему и надо, торопыге безжалостному!

Ночью я, даже, не оценила мягкость лебяжьего пуха, из которого была сделана перина на моём ложе. Зато утром подумала, что, наверное, умерла и попала в рай. Моя новая постель — это не деревянный топчан с соломенным матрацем! Я будто на облаке спала. Даже Меченый не баловал ни себя, ни дочерей, подобными перинами и подушками. Ко всему, нежное белое постельное бельё было так искусно вышито такими же белыми нитками! И телу, и глазу — необыкновенно приятно!

Завтрак мне подали в постель. Я не отказалась. Блаженствовала. Даже утренней тошноты не было!

— Элиза, родная, ты расскажешь маме, что с тобой случилось? — молодая женщина, что присела на край моей кровати с трёх сторон закрытой тяжёлым плотным балдахином, смотрела на меня с такой нежностью и любовью, что у меня прямо сердце зашлось.

В этот момент, я впервые перестала ощущать себя глубоко одинокой в этом мире. Даже не подозревала, что это чувство жило во мне, пугало и, даже, мучило.

— Мама, мамочка! — мой голос невольно был полон нежности и благодарности — Конечно, расскажу! Минувшей осенью я очнулась в лесу, повернулась на бок и упала в ручей. Выбралась из воды… Холодно! Мокро! Сколько не пыталась вспомнить, кто я, откуда, как зовут — не получалось! Мама, я тогда совсем ничего не помнила! Наверное, очень сильно головой ударилась. Потому, что, когда потрогала голову у виска, на пальцах кровь увидела, — начала я рассказ, вздрогнула и замолчала, когда из-за ткани над кроватью появилась грузная мужская фигура. Отец, оказывается, тоже был в моей спальне, но стоял так, что я его не сразу увидела.

— Доченька, — вид у мужчины был нелепо-виноватый. Он явно не привык чувствовать себя подобным образом. — Про твоё замужество… Нужно было тебе по-другому всё сообщить, объяснить, рассказать… Ты вскочила на лошадь и умчалась. Животное понесло и сбросило тебя, малышка. Похоже, ты очень сильно ударилась головой, когда падала, — участливо пояснил, как я поняла уже, отец Элизы, теперь мой, Стефан Ржавый.

Я кивнула ему и осторожно продолжила рассказ:

— Потом я долго шла по лесу, пока не выбралась на какую-то дорогу, где едва не попала под копыта боевого скакуна. Всадник сумел сделать так, чтобы его конь не затоптал меня. Это оказался лаэрд, Ристар Меченый. Он принял меня за обычную жительницу близлежащей деревни, свою подданную, подобрал и привёз к себе в замок. Мама, папа, всё это время я была служанкой у Меченого, за свиньями ходила, посуду мыла, в комнатах убирала.

Родители Элизы дружно отреагировали изумленными возгласами.

— Служанкой? — ахнула, теперь уже моя, мать и схватилась руками за горло, будто ей воздух перекрыло.

— Моя дочь ходила за свиньями!? — прохрипел отец.

Довольная реакцией слушателей, я невозмутимо-обречённо продолжила:

— В общем, жила в соседнем замке, пока ко мне не вернулась часть воспоминаний. Они не совсем ясные. Я, словно, в тумане увидела ваши лица и лицо брата, наш двор, свою комнату, разговор о замужестве и ссору во дворе в тот день, когда… Как бы то ни было, у меня не было никакой уверенности в том, что я — Элиза, дочь Стефана Ржавого. Я решила сбежать из замка Меченого вместе с оказией и проверить на месте наше родство. Кстати, думаю, наш сосед, наверное, уже пустился в погоню за беглой служанкой и скоро будет здесь. Дело в том, что, пользуясь своим правом лаэрда, Меченый насильно сделал меня своей любовницей.

— Я его убью!!! — так взрычал отец, что я даже откинулась на подушку и натянула повыше одеяло, укрываясь, — Пока я отчаянно искал единственную и любимую дочь, он измывался над ней!

— Вот здесь, мой лаэрд. Видите, скелет? — мужчина выглядел насмерть перепуганным. Короткие узловатые пальцы без остановки мяли короткие поля старой рабочей шляпы, которую он прижимал к груди, будто, пытался прикрыться ею от опасности.

Ристар бродил по поляне, на которую его привёл тот самый полевой работник из Становой, который нашёл павшую лошадь его невесты. В лесу особенно чувствовалось наступление весны. Птичьи трели оглушали. Яркая зелень победно пробивалась сквозь прошлогодние залежи прелой листвы, засохшей травы и подгнившей шелухи. Что он хотел найти здесь? Почему почувствовал необходимость лично осмотреть место находки? Меченый сам не понимал, что беспокоило его с того момента, как он услыхал новость о лошади его пропавшей невесты, словно, неугомонный червяк какой-то копошился внутри. И почему сейчас, когда в интересах лаэрдства он должен думать только о своей невесте, в мыслях то и дело всплывает образ Елизы?

Мужчина раздражённо тряхнул головой. «Неужели я, лаэрд, в свои, далеко не юные, годы, а мне, подумать только, на днях уже тридцать восемь исполнится, не способен выбросить из головы эти назойливые мысли о рыжей служанке? Она же просто очередная девка! Да, красивая, жаркая, и пёс её подери, желанная! Но сколько таких у меня было и ещё будет? Разве что, она первая и, пока, единственная — рыжая. Сейчас мне не до постельных забав.» — Ристар, будто, уговаривал сам себя. На глаза попался первоцвет. В голове сразу, вопреки всем разумным доводам, сложилась картинка, как он проводит маленьким нежным цветком по фарфоровой щёчке спящей Ели. Рыжуля распахивает глазищи, замечает цветок и улыбается…