Однако не все пошло по плану. К большому огорчению архитектора, сильный ветер сорвал крышу с временного сооружения, где должны были проходить театрализованные постановки и зрелищные развлечения, впрочем, место для банкетов все же нашлось, и Генрих веселился от души. Что касается самих переговоров, то они прошли столь же непродуктивно, что и переговоры с Франциском. Генрих и Карл долгое время беседовали один на один, причем, как отмечают свидетели, «король Англии даже шептал что-то на ухо императору». Потом они «обнялись с чувством, сняв шляпы», и разошлись.

К большому разочарованию Екатерины, Генрих пока не был готов связывать себя политическими обязательствами. Это шло вразрез с планами Карла, который стремился не столько к союзу Англии и Испании, как он декларировал, сколько к тому, чтобы втянуть Генриха в войну против Франции²¹.

Догадывался ли отец Анны о предстоящей войне и мог ли он предупредить дочь о том, что ей, возможно, скоро придется вернуться домой, когда они виделись на Поле золотой парчи? Едва ли. Франциск почувствовал угрозу лишь в конце осени 1520 года, когда узнал, что Карл готовится к так называемой Великой кампании. Император преследовал двойную цель: захватить Милан и вернуть герцогство Бургундское с центром в городе Дижон, которое было в свое время аннексировано Людовиком XI. Укрепление трансграничных связей лежало в основе его стратегии. Он рассуждал так: если Милан и старые бургундские владения будут под его контролем, он сможет легко направить войска из Картахены или Барселоны в Геную, а затем провести их через Ломбардию и Тироль в Германию или через Бургундию в Нидерланды²².

Весной следующего года Франциска ждало потрясение иного рода. Папа Лев X объявил о своем намерении вступить в союз с Карлом, чтобы выдворить из Италии все расквартированные там французские войска. К тому же во французском гарнизоне в Милане случилось несчастье: молния попала в склад боеприпасов, произошел взрыв, разрушивший все защитные укрепления. Это сыграло на руку Карлу. Часть его войск атаковала северо-восточную границу Франции с намерением двинуться дальше на Реймс, а другая осадила Милан. Внезапно в Европе разгорелся пожар²³.

В августе 1521 года Уолси предложил себя в качестве посредника и привлек к своей дипломатической миссии в Кале и Брюгге отца Анны и нового секретаря Генриха Томаса Мора. Предложение кардинала звучало очень убедительно: в свете последних событий Договор о всеобщем мире утрачивал силу, и у Генриха появлялся шанс выступить в качестве главного арбитра на международной арене. Уолси аргументировал такой подход следующим образом: «В этом споре между двумя правителями для Вашего Величества будет похвально и станет великой честью – благодаря Вашей высокой мудрости и авторитету – встать между ними и остановить их, дабы их раздоры и разногласия не привели Вас к войне»²⁴.

Такова, по крайней мере, была первоначальная логика Уолси, однако по мере изменения дипломатической обстановки он стал постепенно склонять Генриха к тому, чтобы выступить на стороне Карла против Франциска, а это означало новую угрозу войны. 8 сентября, во время аудиенции у французского канцлера Антуана Дюпра, отцу Анны задали неловкий вопрос: почему Генрих, объявляя себя посредником и арбитром, в то же время устраивает смотры боевых кораблей и войск? Болейн уклончиво ответил: «Мой господин ремонтирует свои корабли по мере необходимости, которая есть всегда. В это время года принято заниматься подобными делами, а что касается военных сборов, то мой господин полагает, что подобные маневры – дело привычное для этого времени года»²⁵.

Столь слабые аргументы звучали неубедительно. После этих переговоров Болейн на несколько лет лишился доверия Франциска и его матери. В дальнейшем объясняться с французами пришлось новому постоянному послу во Франции, сэру Уильяму Фицуильяму, школьному другу Генриха, которому удалось достичь немногим большего²⁶. Войска Карла, осадив Мезьер с востока и Турне с севера, двинулись в Па-де-Кале и практически сровняли с землей Ардр, который Франциск оставил незащищенным по просьбе английского короля. После этих событий на Фицуильяма обрушился поток гневных обвинений со стороны Маргариты Ангулемской: «Разве Вы не видите, что кардинал всегда заговаривает о мире накануне сражения?» Присутствовавшая при разговоре Луиза Савойская поддержала обвинительный тон дочери одобрительным взглядом. «Наши враги по-прежнему атакуют. Что Вы скажете на это? А что касается доверия, то оно в прошлом».

Когда Фицуильям попробовал робко возразить: «Смею заверить Вас, что мой король и мой господин ничего не скрывает от Вас», Маргарита ответила, что ловит его на слове, и если это окажется не так, она больше никогда не будет доверять этому человеку. Затем она настоятельно попросила Фицуильяма написать королю: «Заклинаю Вас, напишите наилучшим образом и поставьте в известность короля, Вашего господина, и Его Преосвященство кардинала, моего господина, что англичане причастны к падению Ардра и заслуживают наказания, дабы остальные видели, что это было сделано против воли Вашего господина»²⁷.

Франциск предпринял ответные действия: он захватил Фуэнтеррабию в Стране Басков, снял осаду Мезьера и, собрав большое войско в Реймсе, готовился дать сражение Карлу. Уолси, не желая заканчивать войну на стороне слабого противника, предложил заключить соглашение о перемирии и отправил отца Анны и сэра Томаса Докра, еще одного искусного дипломата, к Карлу с сообщением, что Генрих пока не готов вступать в войну. Однако через несколько недель ситуация переменилась. Попытки Франциска освободить Турне были обречены на провал. В Италии же для Карла все складывалось удачно. 19 ноября его армия прорвала оборону Милана и захватила город, оставив лишь небольшой французский гарнизон, укрывшийся в крепости²⁸.

Три дня спустя в Брюгге кардинал подписал секретный договор, согласно которому Англия в ближайшие два года должна была вступить в войну против Франции на стороне Карла. Более того, по условиям договора Карл должен был взять в жены свою кузину – дочь Генриха и Екатерины – маленькую принцессу Марию, которая к тому времени уже была помолвлена с французским дофином. Слухи о готовящемся договоре поселили панику среди англичан, живших в Париже: студенты университета спешно упаковывали вещи и покидали квартиры. Отец Анны нанял курьера, который должен был сопроводить его дочь домой²⁹.

В своих расчетах он исходил из инструкций, которые Франциск дал своим послам в первые дни 1522 года и которые были мастерски перехвачены шпионами Уолси. «Весь вопрос в том,– пишет Франциск,– намерен ли мой добрый брат [то есть Генрих] сохранить братскую любовь… Что касается возникших, как он утверждает, подозрений, я не предпринимал никаких явных или скрытых действий против нашей дружбы». «Я надеюсь,– продолжает он,– что подозрения… которые имеются у меня против него, беспочвенны, и все же я нахожу странным, что договор, заключенный в Брюгге, скрывали от меня, [и] что английские студенты, учившиеся в Париже, вернулись домой, равно как и дочь господина Буллана»³⁰.

Резюмируя свои размышления по поводу мотивов Генриха, он делает следующее заключение:

Я не уверен, удастся ли ему сохранить дружбу и со мной, и с недавно избранным императором [имеется в виду, что Карл пока считался императором номинально – он был избран, но еще не коронован папой римским], учитывая неприязнь между нами; однако он должен выбрать – держать нейтралитет или открыто высказаться в пользу одного из нас. Если он выберет нейтралитет, я не выкажу недовольства; однако если он выступит против меня, я сочту это большой несправедливостью, если вспомнить, что нас связывало дружеское общение, клятвы и соглашения³¹.

Вполне возможно, что к Рождеству 1521 года Анна покинула Францию и вернулась домой. Если это так, она наверняка была наслышана о «веселых празднествах» и «великолепных маскарадах, интерлюдиях и роскошных банкетах», проводившихся в этом году в любимом дворце Генриха в Гринвиче³². Ее родители, а также сестра Мэри с мужем были в числе гостей. Был приглашен и младший брат Джордж, который впервые появился при дворе вместе с родителями на праздновании Рождества в 1514 году и с тех пор присутствовал на рождественских праздниках в качестве королевского пажа. Как многие Болейны, Джордж бегло говорил по-французски, вероятно выучив язык сначала в Оксфорде, а затем в Париже. Сыновья амбициозных родителей нередко посещали лекции в колледже Кальви (который также иногда называли «маленькой Сорбонной») или брали уроки у частных учителей³³.