– А днём нельзя было это сделать? Или боитесь, что убегу?

– Увы, ситуация неожиданно изменилась, и нам приходится спешить, – ответил Милютин. – Уж поверь, мы с Артёмом Савельевичем нашли бы, чем заняться в это время.

– Изменилась до такой степени, что вы решили разделаться со мной среди ночи? – искренне удивился Левашов.

– Делать мне больше нечего – лично такой ерундой заниматься, – усмехнулся Милютин. – Для этого у нас есть специально обученные люди. Проходи, садись!

Охранник провёл Левашова к стулу и проследил, чтобы он сел. После этого охранник покинул комнату, а молодой граф обратился к сотрудникам КФБ:

– И что же такого случилось, позвольте спросить?

– До нас дошла информация, что твой дед каким‑то образом узнал о том, что ты у нас, – ответил Иван Иванович.

– И после этого вы решили меня побыстрее прикончить?

– Ты совсем идиот? – удивлённо воскликнул Милютин. – Ты, вообще, слушаешь, что тебе говорят? Я тебе только что сказал, сам я такой ерундой не занимаюсь! Мне не положено! Да и как мы тебя теперь прикончим? Всё! Ушёл поезд! Но оно и хорошо, что не успели. Дед у тебя настырный, раскопал бы, раз уж наводку получил. Сейчас наша задача: быстро тебя оформить и уже утром отправить в закрытую психиатрическую клинику для проведения экспертизы.

– Зачем? – насторожился Левашов.

– Затем, что вариантов не осталось – теперь только суд и клиника.

– Я не пойду в психушку! – закричал молодой граф. – Это позор! Вы обещали! Лжецы! Ненавижу вас!

Левашов вскочил и чуть было не бросился на сотрудников КФБ, но Милютин сделал резкое движение рукой в сторону парня, и того сразу же скрутило, да так, что он не мог пошевелиться. Иван Иванович продержал пленника в таком состоянии примерно половину минуты, потом ослабил заклятие и жёстко сказал:

– Угомонись, мальчик! Сядь и не делай глупостей!

– Но вы обещали! – воскликнул Левашов, но уже другим тоном – обиженным, растерянным. – Это позор! Я не псих!

– Сядь, я сказал! – уже заметно повысил голос Милютин.

Левашов послушно присел на стул.

– Есть вариант, – сказал Иван Иванович. – Хотя такой поддонок, как ты, его не заслужил. Но для этого надо, чтобы тебя простили Андреев и Зотовы и не настаивали на твоём наказании и забрали заявления в полиции.

– Они меня не простят.

– Согласен. Но я попрошу, чтобы они ради дела хотя бы забрали заявления и отозвали показания. Этого хватит.

– Хватит для чего?

– Чтобы перевести тебя из обвиняемого в свидетели или даже потерпевшие.

– Это как? – удивился Левашов.

– Легко. Неустановленные пока эльфы вошли к тебе в доверие, использовали твой конфликт с Зотовыми, и разыграли всё так, чтобы тебя подставить.

– Думаете, это получится?

– Не знаю, – ответил Милютин. – Но решай прямо сейчас: или мы пробуем, или утром поезжай на обследование в клинику.

– А что будет со мной, если всё получится?

– К моему большому сожалению, выйдешь на свободу. Если, конечно, за тобой ещё какие‑нибудь грешки не вылезут.

– Я согласен.

– Ну, раз согласен, то держи!

Милютин положил на стол перед Левашовым планшет. Молодой граф взял гаджет и спросил:

– Зачем он мне?

– Активируй экран! На этом планшете фотографии всех совершеннолетних эльфов мужчин из ста главных эльфийских родов России. Внимательно отсмотри и покажи нам тех, кто подбил тебя на все твои выходки.

– А если их здесь нет?

– Значит, тебе не повезло. Но я сомневаюсь, что такую сложную и дерзкую операцию курировал какой‑то простолюдин. Кстати, раз уж мы заговорили на эту тему, как зовут того, эльфа, который со слов Андреева, всеми руководил?

– Не знаю. Его все всегда называли Ваше Сиятельство.

– Ну тогда его фотография точно есть в этом планшете, если его так называли. Смотри внимательно!

– А зачем вам мои показания, если Андреев их уже дал?

– Не нам, а тебе, – поправил Милютин. – Это ты хочешь, вместо психушки или тюрьмы, вернуться домой и опять возглавить род. Ну и не забывай, показания Андреева и Зотовой позволят предъявить этому высокородному и, возможно, высокопоставленному эльфу лишь участие в похищении, а твои показания – уже повод обвинить его в организации этого самого похищения. Чуешь разницу? Нет? А она есть. Лет так в десять строгого режима разница.

Левашов растерянно смотрел, то на планшет, то на Милютина, ему очень хотелось вернуться домой, но при этом он не доверял главе столичного КФБ. Милютин заметил эти сомнения в глазах молодого графа и сказал:

– Определяйся быстрее, я спать хочу, а оформление перевода в клинику – дело небыстрое.

– Но ведь Вы ещё не разговаривали с Зотовыми и Андреевым, – возразил Левашов. – А если они не согласятся?

– Всё, мне надоело, – сказал Милютин и встал со стула. – Я не вижу смысла дальше терять время. Ты не хочешь идти на сотрудничество.

– Хочу! – воскликнул Левашов и быстро активировал экран планшета. – Я хочу идти на сотрудничество! Я расскажу всё, что знаю! Но когда я смогу поговорить с дедом?

– Тебе кто‑то обещал разговор с дедом?

– Но я думал…

– Думать надо было раньше! – отрезал Милютин. – А сейчас Артём Савельевич запишет твои показания, оформит их как свидетельские, а ты указывай всех, кого знаешь, и когда‑либо видел, и говори всё, что вспомнишь. И не вздумай хоть что‑то утаить!

Затем Милютин обратился к коллеге:

– Артём Савельевич, оставляю Вас с нашим новым свидетелем. Если будут проблемы с коммуникацией, звоните!

– Слушаюсь, Иван Иванович! – ответил Прохоров. – Я думаю, проблем не возникнет.

– А утром у меня на столе должны лежать фотографии и имена тех, кто организовал похищение Зотовой и Андреева!

Сказав это, Милютин грозно посмотрел сначала на следователя, затем на Левашова, после чего вышел из комнаты. И лишь в коридоре опытный сотрудник КФБ позволил себе улыбнуться.

За столом в комнате для допросов сидел пойманный в Москве сообщник похитителей одарённых детей. Несмотря на наличие в его сумке паспортов на разные имена, среди которых не фигурировало имя Егор, представился он именно этим именем – так его сотрудники КФБ и называли. Егор находился в особом изоляторе, и о его содержании знало лишь руководство КФБ, один лекарь и два охранника.

Допрашивали задержанного исключительно Милютин и Глебов. Вот и сейчас Иван Иванович и Родион Степанович сидели напротив Егора и в очередной раз выслушивали его историю, надеясь поймать его хоть на какой‑нибудь неточности.

– Честное слово, я ничего больше не знаю, – простонал преступник. – Я уже всё по сто раз вам рассказал за этот месяц, что вы меня здесь мучаете.

– Во‑первых, мучить тебя мы пока не начинали, – мрачно произнёс Милютин. – А во‑вторых, всего три недели. И, признаться, я уже устал. Тебя узнал один из тех, кто спасся во время похищения, и с его слов ты играл в этом преступлении ключевую роль.

– Так я же не отпираюсь – участвовал. Но ключевую роль не играл. Меня привезли и сдали в распределитель, потом я выполнил свою несложную задачу, и меня отпустили. Разве это ключевая роль?

– На исключительную меру тянет, если не приведёшь доказательств, что те ребята до сих пор живы.

– Да как же я их приведу? Я ведь даже не знаю, где они.

– А где остальная группа? – спросил Глебов. – Кто‑то ведь должен знать, куда детей увозят.

– Не знаю, где группа, – ответил Егор. – Меня сразу отпустили, а группа увезла одарённых. Потом я никого из них не встречал, и не знаю, где они могут быть.

– В прошлый раз ты сказал, что тебя таким образом использовали три раза.

– Да, три.

– И между этими тремя преступлениями ты ни с кем из группы не встречался?

– Люди в этих группах всегда разные были. Ни одного я два раза не видел.

– Даже так? – опять подключился к разговору Милютин. – А есть мысли, почему?