Я пробежался взглядом по всем столиком и сделал вывод, что публика в зале была довольно разношёрстная. После этого хотел уже полностью сконцентрироваться на пиве, как моё внимание привлёк парень в клубном пиджаке. Он неожиданно стал резко жестикулировать и что‑то говорить своему товарищу. Слов я из‑за музыки не различил, а вот сильный поток отрицательных эмоций почувствовал. Это меня заинтересовало, и я стал наблюдать за этим столиком.

Через минуту размахивания руками парень в костюме вытащил из кармана пиджака какой‑то небольшой свёрток, бросил его на стол, резко развернулся и ушёл. Паренёк в худи немного развернулся, так что теперь я мог увидеть его лицо, взял пакет, раскрыл его и принялся разглядывать содержимое. А я разглядывал самого парня. Его лицо сразу показалось мне знакомым. Причём не просто знакомым – у меня возникло ощущение, что с этим парнем у меня связано что‑то нехорошее.

И лишь когда он закончил рассматривать содержимое пакета и поднял голову, я смог нормально разглядеть его лицо и понять, что передо мной сидит Егор. Хотя, возможно, его звали иначе. Но это было неважно. Важно было другое – в семи метрах от меня сидел парень, который во время нашей поездки в реабилитационный центр занимался вычислением одарённых ребят, а потом во время нападения на автобус, показал всех одарённых похитителям.

У меня внутри словно всё вскипело – я вспомнил, как улыбалась эта тварь, когда смотрела на нас там в лесу, будучи уверенной, что нас сейчас убьют. Эту мерзкую улыбку я запомнил очень хорошо, и каждый раз вспоминал её, когда Милютин рассказывал о пропавших подростках. Этот подонок не просто принимал участие в похищениях и убийствах – судя по его отвратной ухмылке тогда в лесу, он получал от этого удовольствие.

Я быстро отвернулся, но не сильно, а так, чтобы краем глаза видеть Егора. Его опять что‑то заинтересовало в пакете, и он сунул туда руку. Значит, меня он однозначно не узнал, а точнее, просто не обратил на меня внимания. Это было неудивительно – народу в зале находилось достаточно много. Теперь я наблюдал за гадом, мало того, что вполоборота, так ещё и прикрыв лицо ладонью, опершись ради этого на руку. И меня чуть ли не трясло от нахлынувшей ненависти – возникло невероятно сильное желание подойти и уничтожить эту тварь.

В академии, практикуясь в своей формальной специализации, в магии воды, я достаточно хорошо освоил одно очень полезное и несложное заклятие – ледяной серп. Официально его не изучали в академии, и оно было запрещено к использованию в поединках на арене. Но при этом ледяной серп был невероятно прост, и каждый второй студент, практикующийся в магии воды, изучал его самостоятельно. Так сказать, на всякий случай.

Небольшой, размером с обычный серп, и невероятно острый он генерировался очень легко и позволял одним ударом снести противнику голову. Но, правда, лишь при условии, что тот не был одарённым и не защищался. Ледяной серп был слишком хрупким и разлетался от любой магической защиты. Но в бою против неодарённого или для неожиданного летального удара по незащищающемуся магу он был идеален.

Егор снова заглянул в пакет, достал из него что‑то небольшое и переложил в карман брюк, сам пакет запихнул в сумку, висевшую на стуле, и снова расплылся в своей мерзкой ухмылке. А я прямо представил, как подхожу к нему, генерирую серп и срезаю подонку голову. Мне даже немного полегчало от одной этой мысли. Но конечно же, всё это были лишь эмоции – как бы мне ни хотелось обезглавить эту мразь, заниматься самосудом не стоило.

Во‑первых, даже если бы мне и удалось после этого скрыться, то бегал бы я недолго – в московском клубе везде висели камеры, меня бы идентифицировали довольно быстро. И даже если бы я чудом выбрался из Москвы, то вернуться к прежней жизни уже не смог. Кем бы ни был Егор, самосуд карается законом, и за убийство меня надолго упекли бы в тюрьму. А во‑вторых, такой невероятно ценный свидетель нужен был живым, исключительно живым.

Милютин сказал, что за всё время, пока шли похищения, сотрудники КФБ не смогли найти ни одного даже косвенного свидетеля, а тут передо мной сидел не просто свидетель, а самый что ни на есть участник преступления. Даже представить было сложно, насколько ценными могли бы стать его показания. Но вот только чтобы их из него выбить, преступника надо было как‑то доставить в столицу. А как это сделать я не представлял.

От невозможности что‑либо предпринять я почти запаниковал. У меня будто перед глазами стояли ребята, которых увезли преступники, и теперь от меня зависело, появится ли у них шанс на спасение. Я должен был сделать всё, от меня возможное, чтобы им помочь. И не только им, а ещё и десяткам других похищенных ребят. Упускать такую возможность было нельзя.

Если бы наша встреча произошла в Новгороде, я бы просто позвонил Милютину, и максимум через десять минут Егора уже выводили бы из клуба. Но возможно, именно поэтому он и не встретился мне в Новгороде. Неужели, за похищениями подростков стояли орки? Это было очень неприятное открытие.

И тут Егор встал из‑за стола и накинул сумку на плечо. Я напрягся ещё сильнее – ведь он теперь мог уйти. И я не представлял, как этому помешать в незнакомом месте в чужом городе. Но такой ценный свидетель не мог так просто взять и уйти, я должен был его задержать. Но делать это стоило однозначно не на виду у посетителей бара.

Пока я судорожно размышлял, как поступить, Егор куда‑то направился через весь зал, и, к моей радости, вроде бы не в сторону выхода. Терять преступника из виду было нельзя – я быстро встал, прихватил на всякий случай со стола нож и отправился за Егором. Почти сразу же понял, что нож мне вряд ли пригодится. Убить им можно было, но как его использовать в качестве средства задержания, я не представлял – не к горлу же приставить и тащить в таком виде задержанного на улицу.

Главная польза от ножа была в том, что он придавал некоторую уверенность – хоть какое‑то да оружие, учитывая, что использовать магию в баре я не мог. Она была здесь запрещена, как и во всех общественных местах. И не только боевая – любая.

Практически в каждом общественном заведении, будь то ресторан, кинотеатр или магазин, устанавливались скрытые артефакты контроля, которые улавливали даже малейшие магические воздействия. А уж в таких местах, как стрип‑бар, они должны были стоять однозначно, учитывая, что публика здесь бывает всякая.

Без артефактов контроля любой нечистый на руку эмпат мог подойти к бармену и, наложив на него простейшее заклятие на внушение, рассчитаться за бутылку дорогого шампанского этикеткой от этой же бутылки, да ещё и получить сдачу настоящими деньгами. Единственное, что я мог использовать из своих магических навыков – это принимать чужие эмоции. Артефакт контроля не мог такое отследить, так от меня при этом ничего не исходило.

Егор привёл меня к туалету. После того как он скрылся за дверью с нарисованным силуэтом мужчины в костюме, я немного подождал, после чего аккуратно приоткрыл эту дверь и осторожно просочился внутрь. В туалете увидел несколько раковин и писсуаров, пять кабинок и не заметил ни одного посетителя. Значит, Егор был в одной из кабинок. И я даже сразу понял, в какой именно, так как у четырёх из пяти дверцы были приоткрыты.

И это было хорошо, значит, кроме нас двоих, в туалете никого не было, никто не должен был мне помешать. Впрочем, врываться в кабинку не хотелось. Это создало бы ненужный шум. Надо было придумать что‑то получше, но вот только времени не было – Егор мог выйти в любой момент.

Ещё раз посмотрев на нож и ещё раз убедившись, что это не вариант, я начал быстро осматривать помещение и заметил стоявшие на столике между раковинами средства для ухода за руками. Два больших диспенсера, видимо, с лосьонами или кремами. Я быстро схватил один из них и вошёл в пустую кабинку. Прикрыл дверь и замер в ожидании, попутно разглядывая добычу.