– Но он не прислуживает!

– Дело времени, – ответил старый князь. – Это всего лишь дело времени. Поэтому вопрос закрыт!

– Ты хочешь сказать, что не отменишь приказ о ликвидации студента Андреева?

Константин Романович отрицательно покачал головой и сказал:

– Думаешь, я этого хочу? Мне мальчишка безразличен, но я вижу, что тебе – нет. И мне действительно жаль, что всё так получилось, но другого выхода у меня нет. Честь дворянина и эльфа превыше всего. Я не могу позволить, чтобы плоть от плоти эльфийской, бывший мой внук с грязной аурой прислуживал людям. Такой позор будет ничем не смыть.

– Отец! Я никогда с тобой не спорил, всегда выполнял все твои поручения, ценил твоё доверие и дорожил честью нашего рода. Я выполнял и выполняю все установленные тобой правила и свято чту наши традиции. Чтобы не бросить тень на тебя и наш род, я даже не обнял на прощание своего сына, когда он навсегда покидал мой дом и запретил это делать своей жене. Но если ты убьёшь своего внука…

Николай Константинович сделал паузу, мучительно подбирая слова. Он не мог даже представить, чтобы угрожать своему отцу, но не защитить сына он тоже не мог. А старый князь тем временем с интересом смотрел на наследника, ожидая, чем же тот закончит фразу.

– То будешь неправ! – договорил Николай Константинович. – В наших силах сделать так, чтобы Роман не прислуживал людям, а служил эльфам!

– Каким образом?

– Да, Роман – человек, и тут уже ничего не поделать. Но он одарённый! Он сильный одарённый, на которого уже обратили внимание влиятельнейшие люди. Но он может стать как человеком Зотова, со всеми вытекающими, так и нашим человеком в окружении Зотова! Ему шестнадцать лет, он одинок, нуждается в защите, помощи и хочет быть хоть кому‑то нужным. Если мы дадим ему понять, что он нужен нам, и окажем поддержку, то никакой Зотов или кто‑либо ещё не сможет привязать к себе моего сына.

– А ты уверен, что ты сможешь? Он теперь как волчонок.

– Это мой волчонок! Просто дай мне на это добро, и увидишь результат.

Константин Романович призадумался, почесал в затылке, ещё раз посмотрел на портреты предков, после чего с явной неохотой сказал:

– Хорошо. Давай попробуем. Но у меня есть два условия!

– Если они гарантируют жизнь моему сыну, я согласен на оба.

– Первое – никто, даже члены ордена, не должны знать, что студент Андреев – твой сын Роман. Второе – мальчишка ни в коем случае не должен подумать, что он один из нас! В нём течёт твоя кровь, но он не часть нашей семьи и никогда ей не станет! По крайней мере, пока я жив.

– Я принимаю оба эти условия.

– Ну раз принимаешь, то я даю тебе шесть месяцев. Судя по рассказам Самойлова, студент Андреев способен на многое. Через полгода мальчишка получит особое задание, и если он его не выполнит, я сделаю вывод, что у тебя ничего не вышло, и доделаю то, что сейчас ты мне доделать не дал.

– Я всё, понял, папа. Благодарю тебя! – сказал Николай Константинович.

– И главное – не навреди нашему роду и ордену! Нам сейчас после Самойлова ещё разгребать и разгребать.

Константин Романович посмотрел на часы и добавил:

– Мы разговариваем уже лишние пять минут. До свидания!

– До свидания, папа! Ещё раз благодарю тебя! – сказал Николай Константинович и быстро покинул кабинет отца.

Я уже четвёртый день гостил у Денисовых. За исключением небольшой поездки в Солнечногорск ради покупки недостающих предметов моего гардероба, мы с Глебом не покидали территорию имения. Мы катались на лошадях, рыбачили, играли в гольф и теннис и всё это на территории, принадлежащей семье моего соседа по комнате, которого я уже вполне мог называть другом. На самом деле я мог его так называть сразу после того, как он спас мне жизнь, но я воспитывался в эльфийских традициях, и назвать кого‑то другом мне было не так уж и просто.

Но за три дня совместного весёлого времяпрепровождения мы действительно подружились. Причём настолько, что я дал Глебу уговорить себя на утреннюю рыбалку. Впрочем, когда я давал согласие, то не думал, что под утром подразумевается рассвет.

И вот утром четвёртого дня моего пребывания у Денисовых мы с Глебом сидели на рыбацком помосте на берегу Сенежского озера, пили горячий кофе из термокружек и смотрели на поплавки, освещаемые восходящим солнцем. Признаться, я рыбалку не понимаю, а рыбалку в четыре утра тем более, но друга расстраивать не хотелось, и я сидел, вцепившись в удочку, и пытался наслаждаться утренней свежестью.

– Хорошо у нас, – сказал Глеб, в очередной раз закинув крючок с червяком в озеро. – Красиво.

– Это да, – согласился я. – Красиво. Но ты мне обещал Москву показать.

– Да, вообще, не проблема. Хочешь, сегодня после обеда поедем.

– Хочу! – радостно воскликнул я. – Мне бы в нормальный магазин сходить, да просто по городу проехаться, поглазеть. Я слышал, что Москва сильно отличается и от Петербурга, и от Новгорода.

– Очень сильно. Я попрошу папу, чтобы дал нам машину с водителем после обеда и до утра.

– До утра?

– Ну а как ты хотел? Ехать в Москву веселиться и не до утра?

Глеб рассмеялся.

– Как скажешь, – ответил я. – Если есть чем заняться, то почему бы и нет?

– В Москве всегда есть чем заняться.

К моей радости, клёва в это утро не было, и мы быстро свернули удочки. И так как делать нам было совершенно нечего, машину нам выделили пораньше: с двенадцати часов дня и как выразился Платон Демидович, до тех пор, пока водитель будет в силах крутить баранку. И это были не просто красивые слова. Водитель действительно возил бы нас хоть круглыми сутками, пока не отключился бы от потери сил. Но до этого момента не сказал бы ни слова и ни единой эмоцией не выразил бы своего недовольства. И так вела себя вся прислуга: горничные, повара, садовники, уборщики, вообще все.

Прислуги в доме Денисовых было много, и каким‑то непостижимым образом она умудрялась никогда не попадаться на глаза. А если и попадалась, то всегда была чем‑то занята. И не просто занята – чем бы кто бы ни занимался в этом имении, от стрижки газона до мытья полов, он делал это с такой самоотдачей, что я иной раз останавливался посмотреть, заворожённый процессом.

Родители Глеба были милейшими орками, добрыми и весёлыми, и я совершенно не представлял, как им удалось так вышколить прислугу. Она была просто идеальной. Мой отец, любитель жёсткой субординации и строжайшей дисциплины, при виде такой прислуги однозначно захандрил бы от зависти.

В одиннадцать сорок пять машина уже стояла возле дома‑дворца Денисовых. Глеб предложил до двух или трёх часов просто покататься по Москве, чтобы я имел хоть какое‑то общее представление о главном городе русских орков, а потом пообедать в ресторане на сто четырнадцатом этаже одного из небоскрёбов Москва‑Сити. Разумеется, отказываться от такого предложения я не стал. Шопинг решили оставить на послеобеденное время.

До Москвы мы доехали за полчаса и принялись, как и планировали, кататься по центральным улицам города. И надо сказать, Москва произвела на меня грандиозное впечатление своим невероятным размахом: широченными улицами в десять полос, огромными, уходящими ввысь, небоскрёбами из стекла и бетона, гигантскими, сверкающими рекламными вывесками и изрядным количеством больших и дорогих автомобилей.

Конечно, всё это встречалось и в Санкт‑Петербурге и в Великом Новгороде, но не в таких масштабах. Петербург был старинным и уютным, Новгород официальным и размеренным, а Москва роскошной и давящей.

К трём часам мы приехали в Москва‑Сити. Глеб заранее по телефону забронировал на это время столик в ресторане, поэтому нас уже ждали. Скоростной лифт доставил нас на сто четырнадцатый этаж за несколько секунд, с непривычки у меня даже заложило уши.

Ресторан оказался рыбным, это меня немного огорчило, так ни рыбу, ни морепродукты я особо не люблю, но, по словам Глеба, мы пришли туда не столько есть, сколько наслаждаться панорамным видом. И с ним было трудно не согласиться. Наш столик стоял у самого окна, и вид со сто четырнадцатого этажа на огромный город и разрезающую его Москва‑реку настолько меня очаровал и восхитил, что я был готов в этом месте съесть что угодно.