‹25 ноября 1896 г.›
* * *
Когда умру, на свете запылают
Слова, согретые моим огнем,
И пламень, в них сокрытый, засияет,
Зажженный в ночь, гореть он будет днем.
И тот придет, о ком я так мечтала,
Чей образ дорог сердцу моему.
«Она тебе огонь свой завещала»,-
Его узнав, так скажут все ему.
Он гордо скажет: «Нет!»-и гордо взгляд подымет,
И гордо прочь пойдет, не посмотрев назад.
Как и всегда, он и теперь не примет
Притворных слов, что люди говорят.
Летите, песни вольные, далеко,
Летите вслед за ним в ночи и днем,
Побудьте с ним в жилище одиноком
И все, как есть, поведайте о нем.
Когда любимый с гордостью былою
И в одиночестве откажется от нас,
Тогда, о песни, пусть в гробу со мною
У сердца моего схоронят вас.
Когда ж с печалью он и с горькими словами
Припомнит прежнюю, забытую любовь,
Тогда, о песни, мы навек простимся с вами,
Расстанемся, а вы к нему летите вновь.
‹28 декабря 1896 г.›
ТОВАРИЩУ
Вы меня вспоминаете ль в нашей тюрьме,
Как я вас вспоминаю, больная?
Мы, подобно растеньям в тумане и тьме,
Оба вянем, простора не зная.
Ох, судьбы моей тягостен мне произвол,
А приятель меня утешает,
Говорит, что мой случай «не так уж тяжел,
Что с другими похуже бывает».
Хоть советчики искренни – скучны они,-
Их унылые речи напрасны.
Им ли знать, как без солнца убийственны дни,
Как безлунные ночи ужасны!
И вернее болезни, неволи верней
Эта страшная мысль убивает,
Хоть и тешит она, убеждая людей,
«Что с другими похуже бывает»,
Если б слезы мы пили из чаш круговых,
Если б чашами мерили горе,
Хоть бы выпили тысячи кубков таких,
Слез осталось бы целое море.
Если б тысячи тысяч венков мы сплели
Для работников слова и дела
И на эти венки ветки терна пошли,
Все бы роща его уцелела.
‹19 января 1897 г.›
* * *
Упадешь, бывало, в детстве,
Руки, лоб, коленки ранишь,-
Хоть до сердца боль доходит,
А поморщишься и встанешь.
«Что, болит?» – большие спросят.
Только я не признавалась.
Я была девчонкой гордой -
Чтоб не плакать, я смеялась.
А теперь, когда сменилась
Фарсом жизненная драма
И от горечи готова
С уст сорваться эпиграмма,-
Беспощадной силе смеха
Я стараюсь не поддаться,
И, забыв былую гордость,
Плачу я, чтоб не смеяться.
‹2 февраля 1897 г.›
ИЗ ЦИКЛА «КРЫМСКИЕ ОТЗВУКИ»
ОТРЫВКИ ИЗ ПИСЬМА
Не сетуйте, друг, что стихом отвечаю ленивым.
Рифмы, дочери трудных ночей, покидают меня,
Смутной волною размер набегает,
О преграду ничтожную вдруг разбиваясь внезапно,-
Не ищите вы в нем понапрасну девятого вала,
Могучей волны, что качается в такт с океанским теченьем.
Раздумье теперь навевает мне Черное море -
Дико, неверно оно, ни закону, пи ладу не знает.
Все играло-шумело вчера При ясной, спокойной погоде,
Сегодня же тихо и ласково шлет к берегам свои волны,
Хоть ветер и гонит неистово тучи седые.
Так вот всегда и лежала б я рядом с живою водою.
Смотрела б, как щедро бросает она жемчуга-самоцветы
На прибрежные камни;
Как тени цветные от туч золотистых
Идут, серебрясь, голубою равниной
И вдруг исчезают;
Как белая пена слегка розовеет,
Как будто красавицы облик стыдливый;
Как горы темнеют, покрытые белою дымкой;
Они так спокойно стоят,-
Ведь их стережет колоннада немых кипарисов,
Высоких и важных.
Я только что вновь прочитала
Ваш сильный, как будто бы сталью окованный,
Вооруженный ваш стих.
Чем заплатить я могу вам теперь за него?
Сказку хотя б расскажу, а «мораль» выводите уж сами.
Торной дорогой крутой Мы поднимались на взгорья Ай-Петри.
Вот уж проехали мимо садов виноградных кудрявых,
Что, как прекрасный ковер, все подножье горы покрывают,
Вот уже лавров, любимых поэтами,
Пышных магнолий не видно,
И ни прямых кипарисов, густо обвитых плющом,
И ни шатрами нависших платанов.
Только встречали мы ветви знакомые белой березы,
Яворов, темных дубов, к непогоде и к бурям привычных.
Но и они уж остались далеко за нами.
Чертополох, да полынь, да терновник росли у дороги.
Скоро их тоже не стало.
Мел да песок, красноватые, серые камни
Висли над нашей дорогой, бесплодны и голы,
Будто льдины на северном море.
Сухо, нигде ни былинки, все камни кругом задушили,
Словно глухая тюрьма.
Солнце горячие стрелы на мел осыпает.
Пылью швыряется ветер.
Душно… Ни капли воды… Словно это дорога в Нирвану,
Страну побеждающей смерти…
Но вот в высоте
На остром, на каменном шпиле блеснуло вдруг что-то
как пламя,-
Свежий, прекрасный, большой цветок лепестками
раскрылся,
И капли росы самоцветом блестели на дне.
Камень пробил он собой, тот камень, что все победил,
Что задушил и дубы,
И терновник упрямый.
Этот цветок по-ученому люди зовут Saxifraga,
Нам, поэтам, назвать бы его «ломикамень»
И уваженье воздать ему больше, чем пышному лавру.
‹1897. Ялта›
МЕЧТЫ
В раннем детстве нас прельщают
Чудеса и необычность.
Я любила в раннем детстве
Были рыцарского века.
Только странно, что не принцы,
Окруженные загадкой,
Не прекрасные принцессы
Разум мой очаровали.
Был мне дорог на картинках
Не надменный победитель,
Что, соперника повергнув,
Грозно требует: «Сдавайся!»
Нет, мой взгляд спускался ниже,
На того, кто, распростертый,
Рыцарским копьем пронзенный,
Говорил: «Убей – не сдамся!»
Не казался мне прекрасным
И отважный пышный рыцарь,
Добывающий оружьем
Неприступную красотку.
Очаровывали сердце
Пленниц смелые ответы:
«Можешь ты меня прикончить –
Жить меня ты не заставишь!»
Дорогие годы детства
Пронеслись водой весенней,
Только шум воды весенней
Не забудется вовеки.
Он бессонными ночами
Надо мною раздается,
Так причудливо сплетаясь
С жарким бредом лихорадки.
Потолок над головою -
Как готические своды,
А на окнах – как решетки,
Веток призрачные тени.
Сквозь отверстия решетки
Красноватый свет пробился;
Что там – уличное пламя
Или отблески пожара?
Что шумит, не затихая,
Беспорядочно и глухо?
То в крови шумит горячка
Иль то битва за стенами?
Я сама ли застонала
От внезапной лютой боли?
Или стонет пленник рыцарь,
Изнывающий от раны?
«Эй, откликнись! Кто тут в замке?
Чье живое сердце бьется?
Другом будь, взойди на башню,
Погляди на поле битвы.
Погляди на поле битвы
И скажи: за кем победа?
Все ли вьются над полками
Наши славные знамена?
Если нет – сорву повязки!
Пусть ручьями кровь польется,
Шлю проклятье жалкой крови,
Не за родину пролитой!
Нет, я слышу наши клики!
Вот они звучат все громче…
Завяжите туже раны!
Жалко кровь терять напрасно!…»
Так ребяческая греза
Бушевала в лихорадке.
А теперь?… Прошла горячка,
Но мечты не исчезают.
Мне не раз еще приснится,
Будто я в плену постылом
И невидимой рукою
Я окована цепями.
Будто верный меч не сломан,
Будто он в руках остался,
Только тяжкие оковы
Не дают рукою двинуть.
А вокруг темно и тихо,
Не шумит горячка в жилах,
И не слышен издалека
Дикий гомон с поля битвы.
Так и хочется мне крикнуть,
Точно рыцарь детской грезы:
«Жив ли кто? Взойди на башню,
Посмотри вокруг далеко!
Посмотри: видны ли в поле
Наши честные знамена?
Если нет, то жить не стоит -
Пусть же мне откроют вены!
Пусть ручьями кровь польется,
Пусть умру я тут, на камнях,
Шлю проклятье жалкой крови,
Не за честный стяг пролитой!»
