‹25 октября 1898 г.›
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Мечта далекая, надежда золотая -
Моя страна, к тебе стремлюсь душой,
Страшусь и радуюсь, высоко залетая…
Так птицы возвращаются домой.
Не кажется ли им, что в край родной с собою
Они иные песни принесут,
Что песни новые над темной их землею
Светлее молний в небе расцветут?
Уже бывало так…: Уже не раз бывало:
Искала я надежд в стране чужой -
На родине моей их слишком не хватало,
И силы не хватало молодой.
И все же вновь и вновь о миге возвращенья
Я грезила в далекой стороне,
Но долгожданные, желанные мгновенья
Одни лишь тернии дарили мне:
Я стражу видела, оружие блестело,
Была граница хмурой каждый раз…
И сердце вновь и вновь задать вопрос хотело:
«К родным мы едем иль ссылают нас?»
Вокруг опять была знакомая сплошная
Родной неволи старая стена.
И мысль свободная, как будто крепостная,
Бледнела вдруг, на скорбь обречена.
И мести ангел злой, суровый дух темницы,
Глазами жгучими пронзал меня,
Высокие мои мечтания орлицы
Своим неправедным мечом гоня.
Обезображены мои напевы были,
Те песни, что манили новизной,
И мысли в ужасе метались и скользили,
Как бабочки ночные над свечой.
Как в голой роще в дождь, не раз мне было скверно,
Мне было горестно и тяжело,
Я содрогалась вся, как в темноте безмерной.
И сердце слезы вновь и вновь лило.
И на чужбину я мечтала возвратиться.
Там – вечная весна, казалось мне.
Так перелетная в неволе грезит птица
В дни осени о юге и весне.
‹5 июня 1899 г.›
* * *
Как я люблю часы моей работы,
Когда кругом все затихает вдруг,
Все сковано очарованьем ночи,
И только я одна, непобедима,
Торжественную службу начинаю
Перед моим незримым алтарем.
Летят минуты – я им не внимаю,
Вот полночь бьет – работы лучший час,
Так звонко бьет, что тишь затрепетала,
Быстрей в моих руках забегало перо.
Идут часы. Куда они несутся?
И ночь осенняя мне кажется короткой;
Ночное бденье не страшит меня,
Оно мне не грозит, как некогда грозило
Неверною и черною рукою,
А манит ласково, как юное виденье,
И сладко так, и сердце счастьем бьется,
И мысли расцветают, как цветы.
Как будто кто-то надо мной склонился
И говорит волшебные слова,
И сразу будто вспыхнет пламя,
И молниями мысли озаряет.
Перед рассветом ночь еще чернее,
Пора и свет гасить, чтобы его
Рассвет не пристыдил своим сияньем.
Погаснет лампа, но глаза пылают.
Когда же сумерки в окно тихонько
Заглядывают серые и вещи
Вдруг начинают выступать из мрака,
Меня внезапно побеждает сон.
А утром в зеркале своем я вижу
Глаза усталые и бледное лицо,
И в памяти тревожно промелькнет
Знакомая мне с детских лет легенда
Про «перелесника». Бывало, говорила
Нам, малым детям, старая бабуся:
«Жила-была беспечная девица…»
Про девушку беспечную, что долго
За прялкой перед праздником сидела
И не молилась, просьбам не внимая,
И не ложилась спать. И вот за то
К ней по ночам являлся «перелесник»,
Не призраком являлся и не бесом,-
Влетал в окно падучею звездою
И превращался в стройного красавца,
Пленявшего речами и глазами.
Он дорогие приносил подарки,
Дарил ей ленты, убирал цветами,
Невестой звал и косы расплетал ей,
Речами нежными он отравлял ей сердце,
И поцелуями он душу вынимал.
Чуть раздавался возглас петушиный,
Вдруг исчезал коварный «перелесник»,
И девушка, в цветах вся, засыпала
Сном каменным. А после целый день
Ходила бледная, как привиденье,
И все ждала, чтоб вновь настала ночь,
Чтоб с «перелесником» опять вести беседу,
А те беседы кончились бедой…
– Да кто ж, бабуся, был тот «перелесник»? -
Старуху спрашивала я. Она
Всегда крестилась только, повторяя:
«Да не в дому и не при малых детях,
Не при святом бы хлебе называть.
Не думай на ночь ты о нем,- приснится!»
И я тебя послушалась, бабуся,
И никогда не думаю я на ночь
Про «перелесника», лишь зеркало мое
Мне про него напоминает утром.
‹19 октября 1899 г.›
ИЗ ЦИКЛА «НЕВОЛЬНИЧЬИ ПЕСНИ»
ЕВРЕЙСКИЕ МЕЛОДИИ
I
В дни, когда был Израиль врагами пленен,
Сыновей его в рабство угнал Вавилон
И, поникнув главою, былые борды
Шли в цепях – победителям строить дворцы.
Эти руки, что храм охраняли святой,
Напряглись исполински в работе чужой.
Эта мощь, что в сражениях тщетной была,
Несказанные стены твердынь возвела.
Все, кто знали какое-нибудь ремесло
И могли хоть лопату держать иль тесло,
Многобашенных стен воздвигали венец…
Только арфу на иве повесил певец.
‹2 декабря 1899 г.›
II
Иеремия, зловещий провидец в железном ярме!
Видно – бог твое сердце из твердого создал кристалла:
Ты провидел, что гнить будет брат твой во вражьей тюрьме,-
Как же сердце твое жалость лютая не растерзала?
Как дождаться ты мог, что исполнится слово твое?
Стрел кощунственных облако вдруг над святыней взлетело, -
Верно – чарами ты защитил тогда сердце свое,
Так что вражьи на нем изломались каленые стрелы!
И когда на развалинах храма сидел ты один,
Капли слез твоих камень холодный насквозь прожигали…
Эхо стоном своим отвечало средь скорбных руин,
Так что дальние внуки их отзвук живой услыхали.
Иеремия, печаль твоя в тысячелетьях поет…
Как же сердце твое жалость лютая не растерзала?
Ведь горячий источник утесы гранитные рвет,-
Значит, сердце твое из алмазного было кристалла!
