‹28 августа 1904 г. Зеленый Гай

* * *

І
Когда мне очи милого сверкают,
В душе цветы, сияя, расцветают,
В душе цветы и звезды золотые,
Но на устах слова не те, другие,
Совсем, совсем не те, что снятся мне,
Когда в ночи лежу я в полусне.
Наверно, нет и языка такого,
В котором было бы такое слово.
Я плачу и смеюсь, дрожу и млею.
Но вслух тех слов промолвить не умею.
II
Как жаль, что не дано мне струн живых,
О, если бы уметь играть на них,
Могучую бы песню я играла,
Она бы собрала богатств немало,
Сокровища, что спят в душе на дне,
Сокровища, что не видны и мне,
Но сердцу дороги, неоценимы,
Как те слова, что непроизносимы.
III
Когда б я всеми красками владела,
Я их перемещала бы умело
И рисовала б ярким самоцветом,
Как солнца луч рисует жарким летом.
Договорили б опытные руки,
Чего договорить не могут звуки,
Ты видел бы горящий в сердце свет…
Ох, красок, струн и слов у сердца нет…
И то, что тайно в нем цветет весною,
Умрет, наверно, заодно со мною.

‹2 ноября 1904 г. Тифлис›

* * *

Не погибли золотые терны,
Только почернели.
Не засохли в чистом поле маки,
Только побледнели.
Приди, солнце, под мое оконце,
Свети, свети ясно,
Чтобы черные сверкали терны
Позолотой красной.
Загорись и ты, мое сердечко,
Запылай пожаром,
Коль ношу в тебе цветок кровавый,
То пускай недаром!

‹2 октября 1904 г.›

«ПЕСНИ ПРО ВОЛЮ»

I

Люди идут и знамена вздымают,
Словно огни. Словно дым, наплывают
Толпы густые. Колышется строй,
«Песни про волю» звенят над толпой.
«Смело, друзья!» Что ж так песня рыдает?
«Смело, друзья!» Как на смерть провожает.
Страшно, какой безнадежный напев,
Кто с ним на битву пойдет, осмелев?
Нет, не про волю та песнь! Про неволю
Плачет с какой-то неслыханной болью
Голос печальный, значение слов
Плач погребальный скрывает, суров.
«Смело, друзья». Провожая на плаху,
Брату ль поют, чтоб не ведал он страху?
Плачут бессильно, рыдая над ним,
Будто его зарывают живым.
В страшное время мы жить начинали,
Шли мы на бой в предрассветные дали,
Нам эта песня твердила, звеня:
«Нет, не дождаться вам светлого дня!»
Что вам до этого? Вы молодые,
Ныне к лицу вам и песни иные.
С вашею волей живется вольней,
Рано вам петь панихиду по ней.
Пусть расцветает она, величава!
Что вам далась эта песня-отрава?
С этою песней мириться нельзя,
Новую песню слагайте, друзья.
Так, чтоб она засияла лучами,
Так, чтобы ясное красное знамя,
Следом за нею взлетев в небеса,
Реяло гордо, творя чудеса.

‹1 июля 1905 г. Колодяжное›

II

Откуда льется гимн Марселя?
Неужто славы день настал?
Неужто цепи отзвенели?
Ужель насильник с трона пал?
Где наше оружье?
Где воинский строй?
Чьей кровью обрызган
Наш путь боевой?
Ведь это песня батальона,
Который в смертный шел поход,
Который под свои знамена
Скликал бестрепетный народ.
А наши где ружья?
Где воинский строй?
Чьей кровью обрызган
Наш путь боевой?
Ужель разбиты казематы
В твердыне царской вековой?
Коль слышны звуки канонады -
Ужель последний грянул бой?
А где наши ружья?
Где воинский строй?
Чьей кровью обрызган
Наш путь боевой?
Быть может, вражьи челядинцы
Спешат свободу обуздать?
Иль то решили украинцы
За волю дружно постоять?
Так где ж наши ружья?
Где воинский строй?
Чьей кровью обрызгай
Наш путь боевой?
Ужель средь вражеской оравы
Не реют больше бунчуки?
И пред царем свои булавы
Уже не клонят казаки?
Взгляните ж, где ружья?
Где воинский строй?
Чьей кровью обрызган
Наш путь боевой?
Нет, от Москвы и до Варшавы
Жупаны алые кругом,-
Казаки «добывают славы»
Нагайкой, саблей и штыком.
В кого ж из ружей
Прицелился строй?
Чьей кровью обрызган
Наш путь боевой?
У нас же льется гимн Марселя,
Как будто славы день настал,
Как будто цепи отзвенели
И враг поверженный упал.
Где наше оружье?
Где воинский строй?
Чьей кровью обрызган
Наш путь боевой?

‹1 июля 1905 г. Колодяжное›

III

«Нагаєчка, нагаєчка!» -поет иной подчас
И с присвистом и с топотом в лихой несется пляс.
А что же вас так радует, любезные друзья?
По чьей спине гуляла так «нагаєчка твоя»?
Над нами ведь прошлась она, родимая земля,
Недаром мы запомнили «восьмое февраля»,
Коль будем мы раздумывать о том веселом дне,
Нагайка прогуляется еще раз по спине.
Над собственным позорищем мы шутим иногда.
Неужто мы, друзья мои, без всякого стыда?
Знать, песня не родилася, чтоб волю воспевать,
Коль кое-кто, как бешеный, пустился танцевать.
Неужто, как невольники, мы, упершись в бока,
Под плетками плантатора ударим трепака?
Иль мы хотим, отдав себя на божью благодать,
Такою «карманьолою» тиранов испугать?