В дверь постучали и, не дождавшись ответа, отворили. Илэраз недовольно уставился на Добрана, старейшину из далёкой восточной части Сумеречных гор. Раньше он видел его очень редко и вообще думал, что тот давно умер: ходили вроде слухи, что его место занял правнук, затеявший дурное. Вроде бы толковали, что он хочет вывести общину из гор на равнину, но слухи ничем не подтвердились.

– Что-то случилось?

– Я нашёл у себя на постели что-то странное, – Добран настороженно шевельнул ноздрями и, подойдя ближе, протянул Илэразу нечто, завёрнутое в ткань.

Тот опасливо подался вперёд, и в следующий миг в его горло вцепилась рука. Ткань полетела на пол. Старик, выпучив глаза, схватился за запястье Добрана, пытаясь оторвать его руку от своего горла, и захрипел. Хотел было отшвырнуть Добрана силами, но почему-то не смог их нащупать и в ужасе засучил ногами. Старейшина с востока дёрнул Илэраза на себя и с неотвратимой безжалостностью вмял пальцы в хрупкое стариковское горло, а затем резко крутанул его голову из стороны в сторону, с лёгкостью ломая шею.

На кушетку он отбросил уже безжизненное тело и деловито осмотрелся. Присел, забросил под стол серенький камешек, а оброненную ткань тщательно сложил и убрал в один из ящиков комода, после чего распахнул окно и аккуратно надломил ветку растущего рядом дерева. Проходя мимо стола, он случайно натолкнулся на стул, и его лицо поплыло. На мгновение показалась голова молодого светловолосого мужчины с серыми глазами, но Добран почти тут же поправил что-то невидимое в воротнике и стал прежним.

Ещё раз осмотревшись, старейшина отошёл к порогу, замер там и с непониманием и беспокойством уставился на раскинувшегося на кушетке Илэраза.

– Илэраз? Илэраз, что с тобой?! – он торопливо подскочил к старику, схватил его за плечи и завопил уже во всё горло: – Кто-нибудь! Сюда! Быстрее!

– Скляды, – с оттяжкой протянул Агарес и швырнул на пол расшитую куртку из жёсткой кожи. – Под себя гребут! А рохли-равнинники глазками моргают и губёнками недовольно жуют. Жать их надо, а не языком трепать! – грохнул хаггарес.

Рыжеволосый Ласиш начатыми переговорами тоже был недоволен, но и предложение Агареса его не устроило.

– Прямо там жать? – насмешливо уточнил он. – На глазах хайнеса, равнинников?

– Всем надо было жать, вместе! – зверски сверкнул глазами Агарес. – А не чинно посиживать за столом и… – он перешёл на тонкий голосок, передразнивая не абы кого, а самого хайнеса: – «Господа, прошу без ссор и ближе к делу».

Передразнивание вышло откровенно карикатурным и далёким от истины. Молодой хайнес точно не допускал в свой голос мольбы. Он вообще казался образцом бесстрастия, выбрав, как и прежний хайнес, роль судьи и посредника между спорящими.

– Надо было жахнуть кулаком по столу и рявкнуть: «Совсем зарвались, курвы!», – Агарес хватил по маленькому круглому столику так, что с него, подскочив, грохнулись ваза с цветами и шкатулка.

В разные стороны разлетелись осколки, вода, цветы, а из опрокинутой шкатулки рассыпалась какая-то блестящая дребедень.

– Нет силы в нынешней правящей семье! Что прежний хайнес, что нынешний боятся лишний раз пошевельнуться, чтобы подданные не зароптали.

Ласиш невольно взглянул в сторону двери, но без опаски. В Сумеречных горах власть хайнеса мало ощутима, так чего бояться.

– Мягкокрылые! – безжалостно цедил Агарес. – Сколько десятилетий уже из-за этих скляд непокой тянется. Всё им мало, всё они обижены, всё они хотят большего! Шиш!!! Пусть камни грызут, глинястые!

– Им всё равно придётся идти на уступки, – Ласиш плюхнулся на диванчик и вытянул ноги, – и нам соглашаться на перемирие тоже.

– Чего?! – зверем заревел Агарес. – И ты туда же?!

– Да, – с вызовом ответил Ласиш. – Я не понимаю, чего наши старики упорствуют, отказываясь от мира. В чём выгода? Мир сейчас предпочтительнее для всех. Если бы не общее решение, я бы выступил за мир.

– Хочешь против своего народа попереть? – Агарес угрожающе надвинулся на него.

– Если это будет на благо народу, то да, – не испугался Ласиш. – Я не вижу ни одной причины для упорства. Глупое упрямство? Цепляние за гордость? Меня главой семьи поставили не для того, чтобы я приносил её жертвой в угоду раненому самолюбию. Мир для нас предпочтительнее, так что не скаль на меня зубы. Они у тебя не острее моих.

– Ну ты чего? – всё ещё злой, но уже малость стушевавшийся Агарес отступил. – Ну извини, загневался. Но бесючие твари такие! «Хаггаресов, гниль Салеи, выслать прочь!». Забыли, паскудники, что сами-то пришлые. Мы-то родились, появились на этой земле, а они побитыми собаками приблудились! Своё удержать не сумели, так пытаются чужого хапануть.

– Сумеречные хаги все немного повёрнутые.

– Немного? – хохотнул Агарес, и Ласиш в ответ улыбнулся.

– Зато с равнинными можно договориться. Тем более, действительно, какие нам причины с ними судиться-рядиться? Пусть мы и охотники на хаги, но охотиться на них смысла уже нет. Надо обратить взор в другую сторону, а то затопчемся на месте и нас обскачут те же равнинники.

– Дохлые они скакать, – презрительно сплюнул Агарес и показательно напряг мышцы.

– Ну дохлые не дохлые, а юнцы у них талантливые и множатся быстро. С господином Гаресом вчера беседу имел, так он жаловался, что с ними и не управиться. Представляешь, книжник из семьи ушёл и к Вотым прибился. Заявил, что сам свою семью создаст. С папашей чего-то не поделил. Если бы я чего с папашей не поделил и свалить задумал, то живым бы здесь не сидел. А они ничего, зубами скрипят, но… «на всё воля богов». И Гарес тоже: «Умом дорастёт, благословлю и на семью. Сам перед хайнесом за создание рода заступлюсь».

В голове Агареса зашевелилась какая-то нехорошая мысль, очень похожая на неясное подозрение, но додумать он её не успел. Глаза притянулись к мерно тикающим настенным часам, и оборотень, стянув с сиденья подушку, сел в кресло.

– Плодят слабосильные роды, а потом жалуются, что вырожденцев много, – фыркнул он и, оторвав от подушки кисть, с лукавой улыбкой швырнул подушку в Ласиша.

То с весёлым недоумением вскинул брови, поймал снаряд и уже хотел бросить его назад, но вдруг его лицо побледнело, исказилось, и оборотень, натужно захрипев, склонился к коленям. Пальцы судорожно вцепились в подушку, оборотень попытался сбросить её, но она камнем вдавилась в колени. Что-то хрустнуло, казалось, в его груди, и лицо Ласиша застыло. В правом уголке губ набухла тёмная капля, и вниз по подбородку заструилась кровь.

Агарес с сожалением, мол, ты уж прости, развёл руками, но взор Ласиша уже стал невидящим. Несколько секунд он ещё просидел, смотря перед собой с непониманием и обидой, а затем медленно завалился набок, и остекленевшие глаза уставились в потолок.

Поднявшись, Агарес подошёл ближе, убедился, что рыжий точно мёртв, и издал такой дикий ор, что дрогнули стены.

– Ласиш!!! Эй! Живее сюда! Лекаря! Лекаря!

Схватив подушку, оборотень одним рывком разодрал её, и вместе с ворохом перьев на пол высыпалась горстка блестящих камней.

– Убью! – словно бы с внезапным озарением зарычал Агарес, одним ударом ломая подвернувшийся стул. – Скляды! Все передохнете! Ласиш, друг! Ласиш!!!

Гонцы из резиденций сумеречных хаги и хаггаресов добрались до хайнеса почти одновременно, поймав его на выходе из школы у самого экипажа. Он как раз беззлобно подтрунивал над Майяри и её манерой закапывать проблемы. Недоумевающая девушка – откуда он такую чушь взял? – злилась, но не отвечала, предпочитая прикрываться мужем.

При виде гонцов Риш мгновенно помрачнел. Он знал, что оба оборотня – слуги консера Хеша, а консер сейчас присматривает за сумеречниками. И запыхавшийся вид посланников не обещал ничего хорошего.

– Господин, – первым подоспел высокий жилистый оборотень с короткими чёрными волосами, – в доме хаггаресов случилось убийство. Убит господин Ласиш.