– Эй, куда? – возмутился смотритель, вышедший из кладовки со сбруей на шум и увидевший, что какая-то девица выводит из денника дракона. Да не абы какого, а самому харену принадлежавшего и задаренного его помощнице.

На лицо нахалки упал свет, и смотритель смущённо отступил, опознав помощницу. И озадачился.

Собственность так-то её, но харен не очень-то любит, когда она одна летает.

– А далеко? – как бы нехотя поинтересовался он. – Когда ждать? Жратву на его долю готовить?

– Готовьте, – коротко бросила девушка, вскидывая на спину ящера седло.

– Ну… ладно, – оборотень почесал башку и отступил.

Закончив со сбруей, девушка потянула дракона в сторону ворот и вытащила его в вольер. И тут же поймала любопытные взгляды из окон. Кое-кто из сыскарей подозрительно прищурился – куда это девчонка собралась, и знает ли харен, – но вмешиваться не стали. Она ж совсем не скрывается. Прошлый раз вроде ночью пришла. Да и охрана же у неё есть, остановят, если что.

Но Майяри и не собиралась скрываться. Она хотела, чтобы тот, кто строит козни с призывами вернуться домой, увидел, что она улетает. Пусть думает, что покорилась.

Вскочив в седло, девушка свистнула, и дракон, радостно зарычав, раскинул крылья.

Ёрдел озадаченно смотрел в небо, на стремительно удаляющуюся крылатую точку, и чувствовал себя малость расстроенным.

И что на сестру нашло? Расписала харена, отправила спать всех остальных, ударила слугу и вот теперь куда-то полетела.

Тёмный вновь зашёл в ангар, и драконы – очень чувствительные древние создания – испуганно заверещали и заметались в денниках, испугав и смотрителя.

– Эй, вы чего, курвы?

«Курвам» вошедший хаги, от которого так и несло могучим запахом чего-то похожего на магию, совсем не нравился. Ёрдел постоял, посмотрел на них и запоздало сообразил, что не умеет свистеть команды. Точнее…

В голове что-то такое зашевелилось, даже губы сложились в трубочку, но больше память выдавать отказалась.

Обескураженный Ёрдел покинул ангар и замер, пытаясь сообразить, как можно догнать умчавшуюся на драконе сестру. Покалеченная память подсказывала, что по небу путь короче, а ящеры летают быстро.

–…на дно он клал сундуки, а сверху наваливал навоз…

Тёмный заинтересованно посмотрел на стоящих у телеги оборотней.

– Ну кто ж в дерьме рыться будет в поисках монет? Вот так он награбленное из города вывозил, доезжал до реки, там посреди брода вставал и перепрятывал денежки в сундук, схороненный на дне. Так что это улика, – один из оборотней похлопал рассохшуюся телегу по борту.

– И не боялся, что сундук течением снесёт? – поразился второй сыскарь.

– Да он там такие цепи-якоря в дно пустил, что мы едва схрон выпутали! И ведь… А? – оборотень заполошно обернулся и ошеломлённо уставился на место, где совсем недавно стояла телега. – Где?!

Его товарищ непонимающе осмотрелся и распахнул рот от изумления.

– Вот сволота! Из-под самого носа умыкнули!

Ранхаш проснулся от лёгкого стука в окно. Большая птица, явно оборотень – харен только не успел его рассмотреть, – краем крыла зацепила оконное стекло и, вихляя, словно засыпая на ходу, бросилась прочь.

Тело зудело и чесалось, а кое-где, например, по краям шрама на ноге, и болело. Харен медленно обвёл комнату взглядом, задержался на дремлющем на полу Шидае, столе, заваленном бумагой, и молодом хайнесе, спящем на диване так сладко, что слюни текли. Ранхаш сел и осмотрел комнату ещё раз, выискивая Майяри.

Под ложечкой нехорошо засосало.

Последнее, что он помнил, – это руку Шидая на плече.

– Майяри, – тихо позвал Ранхаш.

Он уже чувствовал, что звать бесполезно, но надеялся.

Собственная нагота бросилась ему в глаза в последнюю очередь. Да и то его заинтересовало не отсутствие одежды, а тонкий шарф, лежащий на бёдрах. Оборотень поднёс его к глазам. Вроде очередной подарок госпожи Иеланы. Он появился у Майяри не так давно, после какого-то из визитов Викана, и цеплял глаза радостно-зелёными горами и солнцем, пристроившимся на вершинах. Довольная жена таскала его даже в жару.

Ранхаш прижал шарф к носу. Пахло самой Майяри, чернилами, кровью и чем-то минеральным. Он присмотрелся к своему телу и наконец обнаружил клочок бумаги рядом с боком. И, подняв, вчитался.

Глаза спокойно переходили от строчки к строчке, не напряглись даже плечи или грудь, где зарождалось любое движение. Закончив, Ранхаш осмотрел пол, задержался на сонной печати и с хрустом смял в кулаке бумагу.

Он понимал, что Майяри не захочет просто ждать его возвращения. Понимал и был готов отслеживать всех странных лиц в отряде, который собирал дед, подозревая, что девушка попытается последовать с ним под маскировочным щитом.

Он понимал и был готов тщательно проверять окрестности в поисках беспокоящейся девчонки. Даже – общение с Виканом плохо на нём сказывалось – придумал несколько приманок, одна из которых – купание обнажённым в бурных горных ручьях, чтобы жена потеряла бдительность и раскрыла себя.

Но Ранхаш не думал, что жена оставит его голого в одиночестве.

Мысли, что Майяри может рискнуть вернуться «домой», посещали его, но всё же харен был почти уверен, что девушка не вернётся туда, откуда с таким трудом сбежала. По крайней мере одна. Она боялась этого места, оно снилось ей в кошмарах, и какой бы сильной ни была Майяри, у любой смелости есть предел. «Дом» – это кое-что в разы страшнее Гава-Ыйских болот и на порядок – Дешия.

В груди вскипела ледяная, царапающая душу хрупкими иглами ярость.

Заступилась за девушку, как ни странно, жуть.

«Она боится за нас. Она любит нас. Потерять нас она боится больше, чем встретиться с ними».

Но умилостивить Ранхаша не вышло.

Соскочив со стола, он подошёл к стулу, на котором аккуратно была развешена его одежда, и быстро начал облачаться.

Добившись взаимности от Майяри, он думал, что теперь они всегда и везде будут вместе. Что Майяри не посмеет оставить его одного. Что она всегда будет рядом. Они словно стали единым целым.

«Но мы же хотели уехать без неё?» – обиженно напомнила жуть, считавшая, что это он, Ранхаш, виноват в том, что Майяри оставила их.

Дурная и глупая! Не верящая ни в его силы, ни в силы его семьи. Но почему-то уверенная в могуществе собственного семейства, которое ненавидит до черноты в глазах. Что она задумала?!

Жуть тоскливо ныла и уже не словами, а образами напоминала ему, что во всех задумках Майяри имелось одно огромное чёрное пятно: она радостно жертвовала своим здоровьем во имя достижения цели.

Через сорок дней! Ранхаш в ярости оторвал пуговицу. Через сорок дней он сойдёт с ума!

Взгляд упал на разбросанные по столу листы, и харен присмотрелся. Ярость, конечно, туманила разум, но он смог вспомнить, что кое-что подобное Майяри ему уже показывала. Защита, которую он сам просил её найти. Ранхаш уже с некоторым пониманием, но не без злости взглянул на спящего отца. Позволил излишне деятельной девчонке обвести себя вокруг пальца, древний волчара!

Хайнес тоже не заслужил любезного взгляда. Теперь Ранхаш был готов обвинять его в уходе Майяри, как сам Узээриш ранее его в плачевном состоянии отца. Сильнейший! Позволил тощей трусихе напудрить себе уши!

Выходя из зала, Ранхаш растёр ногой печать на полу, но будить спящих не стал. В коридоре повалилась на пол проснувшаяся и встретившая харена настороженными взглядами стража.

– Разбудите, – бросил им Ранхаш, не уточняя кого.

Саврий, впрочем, тут же нырнул в зал.

Ветром пролетев по коридорам, харен скатился с лестницы и едва не наступил на хаггареса. Сперва он хотел пройти пробежать мимо, но потом всё же остановился и пихнул Казара в бедро. Тот замычал и неохотно приподнял голову.

– Передашь господину Шереху, – Ранхаш склонился и всунул ему в ладонь помятое письмо. – Как можно скорее.