– Вот Тёмные, – опечалился за всех Казар и посмотрел на небо. – Ну хоть рассвет увидели напоследок.

Светлеющее небо пересёк крылатый силуэт, и Майяри, вскинув голову, уставилась на опускающуюся сову. И вздрогнула, увидев голую, ощипанную грудь птицы. Кровь отхлынула от сердца. Боги, неужели сам господин Иерхарид встал, но он же… он…

Птица упала наземь и, издав гортанный крик, начала оборачиваться.

Через минуту на ноги поднялся совершенно голый Узээриш. Сквозь рвано обрезанные волосы яростно взглянули жёлтые глаза, ноздри хищно шевельнулись, и молодой хайнес, сложив руки на груди и широко расставив ноги на взрыхлённой земле, процедил:

– Какого хрена вы здесь устроили? У меня под носом, поправ все порядки и законы! Мне вас во Многоимённые земли всех сослать?

Повисла гнетущая тишина. Лишь слегка успокоившийся, но готовящийся продолжиться бой замер окончательно. Тени не поднимали голов, хаги нервно переглядывались, и только их предводители досадливо морщились. Но если у харена Ранхаша досада проявилась только в лёгком прищуре, который можно было объяснить и любой другой причиной, то тот же господин Югеш выглядел куда недовольнее.

Узээриш порывисто развернулся, и почти все взгляды невольно привлеклись к нему. Молодой хайнес был так белокож, что даже мужчины не могли оторвать от него удивлённых взглядов. Хоть Жаанидый и полнился байками о похождениях хайрена Узээриша, смеялись, что снежной сове не раз приходилось со всех крыльев улепётывать от возмездия со стороны мужей, отцов и братьев, но вот голым он попадался не так часто. Да и привыкнуть к такому сложно: жутью потусторонней веяло.

Кожа и волосы господина Узээриша были почти одного оттенка: снежно-белые, без единого пятнышка желтоватой молочности. Плотный белый цвет, делающий хайнеса похожим на Светлого духа, какими их часто рисовали в храмах. Под жутковато светлой кожей перекатывались тугие валы мышц, особенно крутых, как это часто бывало у оборотней-птиц, на руках и спине. А по ногам, длинным и крепким, переплетаясь, сходились и расходились голубоватые сетки вен. Эти же голубоватые полосы виднелись внизу живота и разбегались по предплечьям и кистям. Майяри, может быть, даже залюбовалась, если бы злилась немного меньше.

Узээриш повернулся – его поджарая задница напряглась и явила взорам ямочки – и обвёл присутствующих пронизывающим жёлтым взглядом. Глаза были единственной яркой частью в его облике, и это тоже немного пугало. Будто статуя внезапно ожила и уставилась звериным взглядом.

– Кто зачинщик? – разъярённо прохрипел Узээриш.

Ответом ему было молчание. Ранхаш оправдываться не собирался. Он действительно нарушил несколько законов, заставил Жаанидый, только-только пришедший в себя после беспорядков, вновь затрепетать в страхе и поставил под угрозу мирное сосуществование с хаги.

Но он был в своём праве.

Хаги тоже считали, что были в своём праве, но Бришу и Югешу требовалось время, чтобы прийти в себя и заявить об этом. В их планах явления хайнеса не было. Да и… Мужчины обвели разрушения вокруг растерянными взглядами. Этого тоже в их планах не было.

– Ох, боги! Что вы тут натворили?

На вершине насыпи показалась хрупкая фигура господина Шереха. Под руку с ним шёл господин Фоший, и не было ясно, кто кого поддерживает: то ли домоправитель господина, то ли господин слугу, деревянная нога которого увязала в разрыхлённой почве.

– Консер, я требую от вас ответа! – рявкнул Узээриш.

Шерех удивлённо взглянул на него и с искренней обескураженностью пробормотал:

– Я, право, ещё сам ничего не знаю…

– Не крутите мне уши, – прошипел хайнес. – Ночью я достаточно наслушался… о вашей заботе.

Лицо старого консера мгновенно переменилось и озарилось виноватой улыбкой.

– Мне так не хотелось беспокоить вас по таким пустякам. Всё же чисто семейное дело… Будут говорить потом, что Вотые пользуются в своих целях расположением правящей семьи.

– Я не оценил заботу! – прорычал Риш. – В этом городе… в этой стране я должен знать о каждом происшествии. И попытка утаить хоть что-то уже говорит о недостаточном уважении ко мне как к хайнесу и пренебрежении.

– И в мыслях не было вас оскорбить, – покаянно опустил голову Шерех.

– Мне плевать, что было у вас в мыслях. Я задал вопрос, но до сих пор не услышал ответ. Кто посмел затеять бардак почти в центре города?

– Господин, я требую у вас справедливости.

Майяри, отцепившись от Ранхаша, вышла вперёд и с достоинством распрямила плечи. Узээриш прошёлся по её фигуре оценивающим взглядом и, криво усмехнувшись, разрешил:

– Требуй.

– Господин, эти хаги, – Майяри с холодным величием кивнула на застывших Бриша и Югеша, – посмели меня похитить по каким-то смехотворным причинам. Они заявили, что Вотые дурят мне голову и что они якобы спасают меня от их влияния, которое в конце концов лишит меня свободы. Они посмели предположить, что я настолько глупа, что не могу отличить явную ложь от правды. Они посмели украсть меня, разнести приличное заведение и наверняка нанести травмы его посетителям, – Югеш возмущённо вскинулся. – Они заставили волноваться моего жениха и доставили беспокойство уважаемому семейству Вотых. Вместо того чтобы прийти с беседой, они пришли с оружием. Они так напугали, – голос её трогательно дрогнул, – моего дядюшку Шидая, а он сейчас ранен и ему нельзя волноваться. Но самое ужасное, – взгляд девушки прищурился в ледяной ярости, – они посмели причинить вред моему слуге-хаггаресу.

Таких обалдевших лиц у хаги не видел даже Шерех за всю свою долгую жизнь. Что уж тут сказать, старый консер и сам малость изумился.

– Посмотрите на него, – Майяри отошла в сторону и указала на Казара.

Тот опустил голову и зябко потёр одну ногу о другую. Грязный, босой, в потрёпанной одежде, он стоял, представляя собой образец смирения. И оттого выглядел особенно жалко.

– Если у них есть вопросы ко мне или семье Вотых, то почему должен страдать мой слуга? – девушка холодно приподняла брови. – Уже три века Салея пытается примирить два народа, но, видимо, хаги сами не желают жить в мире с остальными. Если ранее хаггаресы охотились на них, то теперь эту роль решили перенять хаги.

Шерех восхищённо улыбнулся.

– Господин… – Узээриш вскинул ладонь, и Югеш был вынужден умолкнуть.

– Вы бы знали, в каком состоянии я его нашла, – продолжала вещать Майяри. – Спасибо, что хоть кости не сломали по старинному обычаю.

– Вы так переживаете за своего слугу? – насмешливо приподнял брови Риш.

Злился он большей части на то, что от него попытались скрыть важное происшествие. Он и не мог не злиться: даст слабину один раз, и ушлые Вотые так и будут хороводить за его спиной. Непокорство и пренебрежение нужно прищучивать сразу, чтобы в дальнейшем и желания не было.

Но холодная нападка госпожи Майяри на попавших с ней впросак хаги его откровенно развеселила.

– Господин, я плачу за его услуги столько, что его лечение уже не потяну. Надеюсь, господа, – девушка уставилась на братьев-хаги, – возместят все мои расходы до последнего медяка. Они даже не представляют, как сложно найти приличного слугу-хаггареса одинокой девушке-хаги. Мне пришлось утомить просьбой уважаемого господина Шереха, которому в его возрасте уже не пристало так беспокоиться.

Взгляд Майяри зацепился за маленькие бледно-розовые соски хайнеса, которые казались почему-то трогательно невинными, и девушка на мгновение сбилась, чем и воспользовался Югеш.

– Господин, они пытаются переставить всё с ног на голову! – возмущённо завопил он. – Задурили девчонке-сумеречнице голову! Думаете, мы не понимаем, консер, – мужчина с прищуром посмотрел на Шереха, – что вы ей наплели? Что равнинники ничуть не лучше сумеречников, что нас нужно опасаться…

– Если бы мне говорили такое, – девушка смерила его презрительным взглядом, – то я бы ни за что не попросила жаанидыйских хаги спасти школу. Сумеречники бы точно не пришли! Переворачиваете здесь с ног на голову вы. И что с того, что я сирота? Я теперь не могу влюбиться? А ещё год назад я собиралась замуж в семью Ишый. К ним бы у вас наверняка претензий не возникло, они же не Вотые.